king of fools (1/2)

Порой Артур не может не думать о том, как стремительно меняется его жизнь, как жестоко и неумолимо течение лет. Оно не прощает ошибок.

Казалось, совсем недавно он был обычным мальчишкой, наивным и глупым, с мечтаниями непритязательными и простыми. Он не знал заботы большей, чем произвести впечатление на рыцаря или даму, привлекших его взор, ноши более тяжкой, чем служениебрату.

Еще ближе — то время, когда мальчишка превратился в мужчину. По-прежнему юного, опьяненного счастьем и ослепленного любовью, готового с позорной быстротой позабыть о возложенном на него долге. О долге, чья тяжесть слишком рано легла на его плечи.Ему было непросто в те дни — выбирать верный путь, искать свое место в пугающе огромном мире, но он посмел убедить себя и поверить всем сердцем, что справился и с этим тоже.

За считанные мгновения до того, как вся его жизнь распалась на части, осталась прахом на руках.

Прошло восемь лет с тех пор, как Артур вытащил Эскалибур из камня. Немногим больше двух со дня, когда раскрылось предательство Гвиневры, и все, что ему осталось — разбитое сердце и мучительное одиночество на троне, который было не с кем разделить.

Тогда он изменился вновь, бесповоротно и неизбежно, вот только…

Кем он стал?

Кто он теперь?

Артур замирает на полушаге и качает головой. Его меланхолия так же нелепа, как жалкие попытки философствовать. Должно быть, вино все же ударило ему в голову, пусть он уже давно не позволял себе пить много — предпочитал трезвость и ясный ум соблазну сладкого и безболезненного забытья.

Он знает, кто он.

Он — Верховный король Британии, принявший на себя клятву до последней капли крови защищать свою страну, сделать все, чтобы вернуть благополучие родным землям. Для этого он приехал сюда, в далекое королевство Горре. Для этого вынужден был притворяться, что ему в радость гостеприимство короля Багдемагуса. Все ради того, чтобы продлить их шаткий мир.

Возможно, ему не стоило покидать так рано устроенный в его честь пир, но он успел узнать, как мало людям важно общество их короля, когда их животы уже полны вина и яств, когда музыка и смех легко заглушает любые печали.

Артур предпочитает тишину. Ему нужен воздух — свежий ветер, что прогонит остатки опьянения и поможет взять себя в руки, избавит от соблазна вернуться к опасным, но столь навязчивым мыслям, к бесчестным сожалениям, отказывающимся отпускать его в эти дни.

Ускорив шаг, он сворачивает к узкой витой лестнице, ведущей на замковые стены. Лелеет надежду, что его не потревожат там — не в этот час, когда даже стража уже покинула свои посты, чтобы присоединиться к пиршеству.

Одна мысль последовать их примеру, вернуться к шуму и суете Большого зала, кажется смертельно утомительной, и в глубине души Артур знает, что сколь бы быстрым ни ощущалось течение лет, ему еще рано чувствовать себя так.

Чем выше он поднимается по лестнице, тем тише становятся звуки музыки, смех и гул голосов. Наконец, они гаснут совсем, уступая место свисту ветра — резкого, по-осеннему пронизывающего, пусть воздух еще помнит летнее тепло.

Артур не скрывает своего присутствия, не смягчает звука шагов. Его некому застать здесь — так он думает, но лишь мгновение спустя осознает ошибку.

Он слышит чужое присутствие — шорох одежд и звон стекла — раньше, чем успевает что-то разглядеть, но стоит только глазам привыкнуть к тусклому свету полной луны, он различает и очертания фигуры тоже. У дальней стены сидит мужчина, прислонившись к ней спиной и вытянув ноги, сжав в пальцах горлышко винной бутылки, и…

Артур узнает его.

Его сердце пропускает удар, пусть на лице не отражается и тени эмоций.Он ожидал увидеть Мелеганта Горского вновь — во время пира, по правую руку от отца. Он чувствовал странное, необъяснимое разочарование, осознав, что принца не было в замке…

Только тот был. Все это время он был здесь — скрывался от Артура, избегал его столь невыносимого присутствия в стенах родного дома. В то время как весь королевский двор собрался в Большом зале для пиршества, Мелегант выбрал то же уединенное место, которого искал Артур, он пировал тоже — в гордом одиночестве, не считая компании трех бутылок вина.

Должно быть, он пьян.

Должно быть, сама мысль о том, чтобы вновь встретиться с извечным соперником, была столь омерзительна для него, что он выбрал утопить ее в вине.

Артуру стоит уйти. Развернуться и уйти, пока еще можно сделать вид, что они не заметили, не узнали друг друга.

Так будет лучше, но…

Он не может.

Не может позволить Мелеганту избегать его и дальше. Не может оставить его, как поступил в их прошлую встречу — сделав то, что посчитал правильным, умыв руки после и продолжив жить своей жизнью. Спрятав как можно глубже тревогу, что поселило в нем это решение.

Артур спас жизнь Мелеганта — спас ее, не просто пощадил, и в глубине души он знает, что ответственен теперь. Никто не спросит с него исполнения долга, но довольно и того, что он признал его перед самим собой, и…

— Артур.

В этот раз решение принимать не ему.

В голосе Мелеганта, низком и хриплом, звенит напряжение. Его глаза в тусклом свете луны кажутся почти черными — в них злоба, отчаяние и нескрываемая неприязнь. На его губах играет презрительная усмешка.

Вновь, как и в каждую из их редких встреч, Артур чувствует себя совершенно выбитым из колеи силой ненависти, что испытывает к нему Мелегант, обжигающим гневом, что так легко зарождается в нем.

Они — враги. Они были врагами долгие годы, и все же…

— Неужто от тебя нет никакого спасения? — слова Мелеганта сочатся горечью и ядом. — Или ты намеренно искал моего общества? Быть может, тебе доставляет особое удовольствие идея пытать меня своим присутствием…

Артур тяжело сглатывает вставший поперек горла ком.

Похоже, он так и не утратил наивности, в которой его попрекали слишком много раз. Едва отдавая себе в этом отчет, до сего дня — до сего момента — он по-прежнему цеплялся за надежду, что они с Мелегантом не обречены оставаться врагами навечно. В этом нет смысла теперь, когда правитель Горре наконец признал власть Камелота, когда Мелегант отказался от своих притязаний на трон Британии. Артур думал, это и есть их шанс исправить все то, что однажды пошло не так…

Какой же он глупец.

— Ты в самом деле ненавидишь меня так сильно? — произносит он тихо.

Вопрос сам срывается с его губ — прежде, чем он успевает задуматься, остановить слишком откровенные и опрометчивые слова. Возможно, вино ударило ему в голову сильнее, чем он посчитал прежде. Возможно, отчаяние опьяняло не меньше.

Артур чувствует, как его пальцы сами собой сжимаются в кулаки, как глубокая складка залегает между его бровей. Ему больно, и он не знает, отчего — страшится найти ответ, заглянуть глубже в собственную душу, найти причину вечного, безутешного томления, что терзает сердце.

Мелегант смеется.

Он запрокидывает голову и смеется — резко, издевательски, жестоко. В бутылке, сжатой в его пальцах, неестественно громко плещется вино. Кажется, будто оно глумится над Артуром тоже.

— Конечно, — выдыхает Мелегант между короткими, истеричными смешками. — Конечно, я ненавижу тебя. Ты даже не представляешь, насколько.

Но Артур представляет. Он представляет себе чувство, способное пылать с подобной силой на протяжении лет — не погаснув, не истончившись, не поблекнув.

Моргана ненавидит его не меньше, и…

Неужто он не заслужил иного?

Где-то в глубине души Артура, кажется, по-прежнему живет ребенок — нежеланный для матери, покинутый отцом. Это ему больно от мысли быть ненавистным хоть кому-то. Это он жаждет быть любимым с неменьшей преданностью и страстью.

— Тебе так нужен этот трон? — спрашивает он по-прежнему полушепотом. — Поверь, я никогда не хотел его. Боги, если бы я только мог, я бы с радостью избавился от этой ноши, но я…

— Трон тут не причем, — резко обрывает его Мелегант. — Трон всегда был лишь предлогом.

Он поднимает бутылку к губам и делает щедрый глоток. Его глаза горят лихорадочным огнем — обжигающими, слишком яркими эмоциями. Когда-то Артур позволил себе поверить, что способен читать их без труда — способен понимать, что происходит в беспокойном сердце его врага. Он ошибался.

— Тогда почему?

Он должен знать.

Что он сделал не так? Где оступился? Было ли хоть что-то, что он мог исправить, или же он был обречен вызывать лишь ненависть — за сам факт своего рождения, за то, кто он есть?..Мелегант растягивает губы в жалком подобии улыбки и качает головой.— Не спрашивай меня об этом. Я… только не об этом.

Артур медленно кивает.

Он должен знать, но не готов ради этого мучить Мелеганта и дальше, требовать от него ответов, которые тот не в силах дать. Пусть Артур никогда не хотел причинять ему боли, он делал это все равно, и оказывается продолжать.

Он отказывается навязывать свое общество тому, для кого оно в тягость. Эту ошибку он тоже совершал не раз.

— Я… оставляю тебя, — говорит он. — Прости за то, что…— Не надо, —резко произносит Мелегант. — Не… не извиняйся.

Он замолкает на миг, затем добавляет неувереннее и тише:

— Не уходи. Останься.

Артур часто моргает, растерянный и сбитый с толку. Отчего Мелегант просит его остаться, когда лишь миг назад проклинал сам факт его существования? Он намеренно избегал встречи с ним, а теперь…

Теперь у Артура нет иного выхода кроме как подчиниться.

Мелегант молча кивает на пол, приглашая сесть рядом. Помедлив миг, Артур стягивает с плеч плащ, расстилает его поверх холодного камня, затем опускается сверху. Он прислоняется к стене и сгибает ноги в коленях, вдыхает полную грудь стылого ночного воздуха и пытается прогнать неуместное, необъяснимое волнение.

По-прежнему безмолвно, Мелегант протягивает ему бутылку. Он не смотрит на Артура, его взгляд прикован к противоположной стене, а губы сжаты в тонкую полоску. Свет луны резко очерчивает его профиль. Бездумно, Артур прослеживает взглядом мягкую, покатую линию его носа и капризный изгиб рта, металлический блеск сережек в ухе и темные, мягкие кудри.

Мелегант — красивый мужчина, и Артур знал это всегда, но слишком давно не позволял этому признанию по-настоящему оформиться в мыслях.Осторожно, он сжимает пальцы на горлышке бутылки, не в силах сдержать легкую дрожь от мимолетного прикосновения к чужой коже. Ему не хочется пить. Он пришел сюда для того, чтобы развеять опьянение, а не затуманить разум еще больше, но отчего-то кажется, что отказать Мелеганту сейчас станет непоправимой ошибкой.

Артур делает первый глоток. Вино оставляет во рту терпкую, вяжущую сладость — оно чересчур сладко на его вкус, но мысль о том, что предпочтения Мелеганта могут быть совершенно иными, кажется необъяснимо забавной. Не будь между ними лет ненависти и вражды, Артур не стал бы сдерживать вертящуюся на языке глупую шутку — о том, что Мелегант едва ли компенсирует так горечь своего характера. Но правда в том, что он не может позволить себе даже столь безобидной насмешки, и осознание наполняет сердце неожиданно острым сожалением.

Артур отдал бы так много за возможность вернуться в то время, когда все было неизмеримо проще.

Тяжело сглотнув, он передает бутылку обратно.

Никто не говорит ни слова, и пусть тишина между ними едва ли уютна, в ней нет и напряжения. Так... лучше, чем быть одному.

Все что угодно лучше, чем быть одному.

— Как ты? — Мелегант нарушает молчание первым.

В его голосе — нарочитая отстраненность, что слишком хорошо знакома Артуру. Бессчетные разы ему задавали ровно тот же вопрос, ровно тем же тоном, но отчего-то лишь сейчас он не желает отвечать заученную ложь.

— Отвратительно, — признается он, с трудом сдерживая желание спрятать лицо в ладонях. — Моя жена полюбила другого. Она изменила мне с человеком, поклявшимся мне в верности, и я верил этой клятве. Мой лучший друг добровольно покрывал их связь. После такого… после такого сложно по-прежнему доверять людям. Сложно отпустить, как бы много времени ни прошло.

Слова мучительно царапают горло, но они не передают и десятой части тех чувств, что терзают сердце Артура. Ему было так невыносимо больно в тот день, когда раскрылась правда об измене Гвиневры, когда он осознал, что навеки потерял ее любовь, и все же…

То была чистая, простая боль.

Со временем его чувства стали темнее. В нем родилась обида — за бесконечную ложь, что так убедительно и невинно звучала из уст Гвиневры. В нем родился стыд — за собственную глупость и слепоту, за упрямые попытки держаться за свой идеальный мир и не видеть того, что давно было известно всем прочим. В нем родился гнев — за то, что никто не счел нужным открыть ему глаза на правду.

Никто, кроме Морганы, только в ее честности не было иного, кроме как желания причинить боль.

Кто бы ни окружал Артура, какими бы ни были их намерения, все они причиняли ему боль.

Артуру не нравится человек, которым он стал. Разочаровавшийся в жизни, измученный и одинокий, он отгородился от людей в страхе перед большим страданием, но не избавился от него все равно. Быть может, он и стал хорошим королем, но разве этого довольно?..

В этот раз он тянется за бутылкой сам.

— Не так уж много, — говорит Мелегант. — Недостаточно. Ты любил ее.

Любил. Кажется, будто это слово ядом прожигает его язык, будто любовь — нечто, заслуживающее презрения, и раньше Артур непременно поспорил бы с этим. Он хочет и сейчас, только не уверен, что сам верит в доводы, которые способен привести.

— Я люблю ее до сих пор, — произносит он. — Часть меня любит, пускай я… Я больше не хочу вернуть то, что имел когда-то.

Он мог бы пожелать иного мира — того, в котором она никогда не полюбила бы другого, никогда не лгала бы о своих чувствах, но даже столь сладостная иллюзия неспособна удержаться в его сердце.

Он не может не спрашивать себя: знал ли он Гвиневру по-настоящему или всего лишь цеплялся за прелестный, непогрешимый образ, придуманный им когда-то?

Утраченное доверие ранило куда глубже утраченной любви.

Вино почти закончилось. Артур делает последний глоток, допивая бутылку до дна, затем отставляет ее в сторону. Полуобернувшись, он смотрит на Мелеганта — с нездоровым, необъяснимым любопытством пытается разгадать, что за чувства написаны в его чертах.

Презирает ли он Артура за слабость и глупость? Ненавидит ли за то, что когда-то он имел так много, но не сумел удержать и малой доли?

Уголки рта Мелеганта опущены вниз, между его бровей залегла глубокая складка, и все же в его глазах нет ни неприязни, ни злости. Только… боль.

Артур хотел бы разгадать его, этого невозможного, сложного человека. Хотел бы узнать, кто он, пока не победил соблазн нарисовать еще одну прекрасную, но насквозь лживую картину.

— Зачем ты похитил ее? — спрашивает Артур. — Мою… Гвиневру? Ради чего?

Ему так и не удалось найти объяснения, что не казалось бы абсурдным и бесконечно далеким от правды, как бы часто он ни возвращался в воспоминаниях в тот день, как бы ни мучил себя тщетными попытками отыскать ответ.

Он был так безрассудно глуп, бросаясь спасать возлюбленную лишь с небольшим отрядом воинов, пускай тогда считал совсем иначе. Поверить Моргане казалось ошибкой, но правда в том, что она и не думала лгать.