4. (1/2)

Четыре года минует с тех пор, как время оборачивается вспять для Мелеганта.

Порою он гадает, в чем смысл его новой жизни, в чем ее ценность для судьбы королевства. Разве по силам одному человеку изменить ход истории? Разве возможно перечеркнуть предрешенное?

Мелегант по-прежнему остается на стороне Артура — его подданный, его верный рыцарь, его наставник. Не враг, не соперник — не в этот раз, но уроки, что он способен преподать, остаются неизменны.

Артур учится. Он учится править и вести за собой, подчинять и давать отпор со всем присущим ему упрямством. Он учится быть осмотрительнее и мудрее, он блистает на поле боя поистине редким талантом.

Он наконец становится мужчиной — тем, кто способен провести за собой народ Британии через уготованные ей напасти, вот только сердце его по-прежнему принадлежит мальчишке — слишком доброму, слишком открытому.

Мелегант пытается оградить его, как только умеет, но…

Высшие силы ошиблись, избрав его.

Не мысли о процветании Британии движут им, и не забота о ее короле. Мелегант эгоистичен, завистлив и жаден, он думает только о себе, и даже смерти не удалось стереть его изъянов.

Лишь только его одержимость теперь носит иное лицо и иное имя.

Мелегант по-прежнему остается на стороне Артура.

У него нет причины брать в осаду замок Лодегранса, нет права добиваться руки его дочери — ему запрещено, но и желание осталось в прошлом. Однажды он положил все на то, чтобы заполучить любовь Гвиневры — не в силах отступить, не в силах сдаться, он дошел до самой грани безумия, переступил ее, и все же…Если бы только его больной, воспаленный разум нашел утешение, если бы только его отчаяние не было столь всеобъемлющим, он осознал бы еще тогда, что нуждается в ком-то ином.

Прекрасная, нежная Гвиневра — певчая птичка, всю жизнь прожившая в золотой клетке, — никогда не смогла бы понять и принять такого, как он.

Нет, Мелегант больше не жаждет Гвиневры, но Артур…

Артур встречает Гвиневру на праздновании Белтейна — почти на год позже, чем мог бы, но этого недостаточно, чтобы что-то изменить.

В глубине души Артур остается все тем же мальчишкой, что в иной жизни слишком легко поддался очарованию прекрасной дамы, что оказался пленен ее лаской, ее добротой и неземной красотой.

Все празднество он не упускает ее из виду. Его взгляды мимолетны, почти робки, в них восхищение, и интерес, и необъяснимое смятение.

Мелегант знает Артура — он знает, что Гвиневре еще не удалось завоевать его сердца, но сколько времени пройдет, прежде чем он сдастся? Дни? Мгновения?

Мелегант не в силах на это смотреть. Он страшится стать свидетелем неизбежного, и потому выбирает единственный возможный для него путь.

Он бежит.

Отделавшись ничего не значимой, никому не нужной отговоркой, он бежит с пиршества — только чтобы никто не заметил, как фальшивая улыбка на его губах превращается в уродливую гримасу, как сжатые до боли кулаки не скрывают дрожи в пальцах.

Ему необходимо одиночество. Ему необходима тишина — не вокруг, но в мыслях, иначе ему не услышать голоса разума, не отговорить себя не совершать глупостей, не остаться на намеченном пути.

Артур не позволяет ему и этой малости.

Он находит его вскоре — кажется, не ждет и мига, прежде чем последовать за ним, и это последнее, что сейчас нужно Мелеганту.

Единственное, что нужно ему всегда.

Шаги Артура звучат мягче и тише обычного — они почти робки, и выражение его лица уязвимо и открыто.

Мелегант встречает его усталой, блеклой улыбкой, и, пусть без слов, но не пытается лгать о своих чувствах.

Артур опускается с ним рядом на каменные ступени, ведущие во двор замка. Они насквозь пропитаны вечерним холодом, влажные от дождя, что идет до сих пор — мерный, монотонный звук редких капель почти успокаивает смятение души.

— Я слышал, она была обещана вам, — тихо говорит Артур. — Леди Гвиневра.

Мелегант выдыхает короткий, невеселый смешок.

К чему ходить вокруг да около, к чему притворяться, что не в ней все дело?

Артур способен любить ее всем сердцем, со всей незаслуженной преданностью — быть может, какая-то часть его жаждет этого, нуждается, ровно так же, как Мелегант нуждается…

Гвиневра была обещана Мелеганту.

Артур слишком благороден, чтобы искать благоволения его нареченной, он готов заглушить новорожденное желание, не позволить ему обернуться чем-то большим — если только Мелегант не позволит, не даст своего благословения…

Способен ли он на это?

Есть ли в его душе хоть отблеск света — заимствованного, отраженного, — хоть немного бескорыстия, выученного подобно чужому языку?

— Это так, — медленно произносит Мелегант; его голос спокоен и ровен, пусть все его естество дрожит подобно натянутой струне. — Впрочем, это больше не имеет значения. Я не собираюсь брать ее в жены.

Слова произнесены, их не забрать назад. Они остаются горечью на языке, свинцовой тяжестью давят на плечи, они — приговор, вынесенный давно и не им.

Мелегант не оплакивает свершившегося. Он знает, Гвиневре не по силам заполнить пустоту, что слишком давно поселилась в его сердце — он прожил с ней жизнь, прошел через смерть и новое начало, он смирился с ней…

Он потерял ее, сам не заметив, когда.

В его груди тесно, она переполнена тем чувством, которого он не просил, но от которого не в силах отказаться. Мелегант сводит брови у переносицы и судорожно сжимает пальцы, он чувствует, как ползут вниз уголки его губ, вновь искажая лицо в отвратительной гримасе.

В горлу подступает тошнота, болезненный ком мешает дышать, и он так зол на самого себя…

От давится несказанными словами принятия, пожеланием счастья, любви без вины — пусть с той, что недостойна этого дара. Он не произнесет их вслух, не сможет, но разве не поразительно, что они вовсе родились в его душе?

Быть может, в нем еще теплятся жалкие искры света, взлелеянные теплом, что так легко дарит Артур. Быть может, Мелегант еще не проиграл войну, лишь тысячи сражений, но…

Его благословение пропитано ядом лжи.

Больше всего на свете он хочет удержать Артура, запретить ему даже смотреть в сторону Гвиневры — не из желания избавить его от боли, оградить от предательства, что может и не повторится вновь, но из ревности... Низменного, постыдного чувства, что вновь склоняет чашу весов ко тьме.

Артур выдыхает. В его чертах сквозит неприкрытое облегчение, его глаза вновь сияют привычным теплом, и Мелеганту так больно смотреть на него в этот миг.

Он жаждет быть тем, кому достанется это тепло.

Он не заслуживает его, но разве заслуживает Гвиневра?..

Мелегант отводит взгляд и кривит губы. Он не отступит, не заберет назад безмолвное позволение — не в этот раз, но когда Артур отвернется от него, когда сделает первый шаг навстречу к ней…

Что будет тогда?

— Боги, — Артур качает головой. — Должен признать, вы заставили меня поволноваться. Я…

Он замолкает на миг.

Он смотрит на Мелеганта — так, что взгляд его ощущается кожей.