Глава 4. Пифийские игры. День первый (1/1)

Жизнь продолжается, и Кэролайн начинает замечать, что звезды в Лирнессе кажутся далекими, но необычайно яркими: близится конец лета и ночи становятся холоднее. Ветер меняется на северо-западный, и во дворце все ждут появления новой госпожи: у Никлауса нет жены, и это значит, что его сестра возьмет бразды правления в свои руки. Старая Креуса бурчит, что на своем веку повидала столько хозяек, что царевна мирмидонян, о которой ходят самые разные слухи, не может ее испугать, хотя слуги явно драят полы усерднее, а кухонная утварь сияет ярче, чем когда-либо прежде.Гарем гудит словно пчелиный улей, наполненный ароматами благовоний и драгоценных масел, а наложницы обсуждают, как угодить госпоже и попасть на ложе к одному из ее братьев. Аврора заплетает огненные волосы в косы на микенский манер и кривит губы, будто знает, что ее красота может обжечь сердце любого мужчины, а значит и соперниц у нее быть не может.Катерина смотрит на все это со снисходительным безразличием, хоть и знает, что за ее спиной шепчутся: у нее дочь от мертвого царя, и, наверно, груди уже не столько крепки, а на бедрах и животе остались отметины от беременности. Кэролайн поджимает губы и хмурится, подавляя в себе желание приказать им попридержать языки. Ее разум и сердце занимают лишь добрые вести с берегов Трои: без Никлауса и его армии царь Малакай терпит поражение за поражением и грозится покарать мятежного вождя мирмидонян за своеволие.В середине месяца, когда наступает ночь на кануне начала Пифийских игр, Кэролайн сидит на небольшом балкончике, откуда открывается вид на пустующую главную площадь, и расчесывает длинные кудри Надии, и ей кажется, что ничего не будет по прежнему. Праздник в честь бога Аполлона, победившего великого дракона, никогда больше не будет отмечен в Анатолии. Никогда она больше не услышит прекрасных гимнов, не увидит состязания на колесницах, не будет петь священных песен, благодаря брата Артемиды-охотницы за солнечный свет и искусство, которому он обучил людей. Народу муравьев и их вождю чуждо прекрасное, и хоть Элайджа и выглядит как ученых муж, умудренный знаниями философии и истории, нет в нем того экстаза и великого полета фантазии, которые могут создать нечто вечное и прекрасное.—?Праздника не будет? —?опечалено интересуется Надия, когда Кэролайн закрепляет тяжелую копну волос на затылке черепаховым гребнем, а потом надевает на нее золотую тиару, потому что желает, чтобы девочка помнила: она?— дочь царя, и ничто не способно этого изменить.—?Не думаю, что вождь варваров ценит искусство, малышка,?— цедит Кэролайн, с неприязнью глядя на воинов, толпящихся на площади.—?Разве они варвары? —?удивляется ребенок, и золотые браслеты, обхватывающие ее ножки звенят, когда Надия подходит ближе к перилам и встает на цыпочки, пытаясь разглядеть, что происходит внизу. —?Мама говорит, что их вождь?— сын богини. Ты видела его, Кэролайн? Креуса уверена, что я выйду замуж за одного из его братьев, но если они злые и жестокие, то я не хочу.Кэролайн тяжело вздыхает, оборачиваясь к прозрачным занавескам, надеясь, что Катерина скоро вернется из терм, но ее все нет, поэтому она поднимается со своего места и приобнимает девочку за плечи, притягивая ближе к себе.—?Они войны и не знают иной жизни, но им можно показать… —?Кэролайн на мгновение задумывается, и Надия нетерпеливо дергает ее за руку, призывая продолжать. —?Я верю, что боги уготовили тебе жизнь полную счастья и любви, а любовь сильнее любой жестокости и злости.—?Но почему я должна становиться женой варвара? —?капризно дует губы девочка. —?Отец говорил, что я обещана одному из царевичей Трои. Они всегда вежливы и гладко выбриты, а руки у них унизаны красивыми перстнями. Мирмидоняне совсем на них не похожи.—?Ты царевна, Надия,?— Кэролайн скользит руками по ее пухлой щеке, бархатистой словно персик. —?И твой брак с одним из братьев вождя мирмидонян усилит их права на Лирнесс. Но не волнуйся, я слышала, что самый младший из них, Хенрик, чуть старше тебя и воспитывался в Микенах у своей тетки, а это значит, что он учтив и воспитан, как и троянские царевичи.—?Ты тоже царевна,?— задумчиво тянет Надия, явно приободрившись от слов Кэролайн. —?Так почему же господину Никлаусу не выдать замуж и тебя?Девушка вздрагивает будто от отвращения и испуга, оглядывается, молясь, чтобы никто не услышал слов ребенка.—?Я дала обет Артемиде-охотнице,?— терпеливо объясняет Кэролайн. —?И молюсь лишь о том, чтобы сдержать свою клятву, поэтому ты не должна никому говорить, кто я, Надия. Понимаешь?Маленькая царевна Лирнесса молчит, склоняя голову набок, будто обдумывая резонность просьбы, а потом внезапно улыбается, приседая в поклоне, на который Кэролайн могла бы рассчитывать соответственно своему статусу царевны и жрицы, и от этого сердце ее щемит от нежности.—?Я буду молчать, моя госпожа,?— заговорщически шепчет Надия, а потом вновь оборачивается, наблюдая за пустынными улицами города, меркнущего в сумерках, хотя везде должны были сиять огни ярмарок. —?Мама рассказывала мне про торжества в честь Аполлона. Она говорит, что ремесленники, художники, поэты и певцы приезжают со всей Греции в Афины, чтобы поучаствовать в главном празднестве. Ты была там, Кэролайн?Девушка улыбается и присаживается на корточки, приобнимая Надию сзади и шепчет на ушко:—?Там воздух сладкий, и везде растут оливковые деревья, а ночью с агоры можно видеть, как маяки в море мерцают, будто звезды спустились с небес,?— Надия восхищенно вздыхает, и в ее детском воображении ярко всплывает все, о чем Кэролайн рассказывает. —?На рассвете разноцветная процессия следует в Дельфы, к главному храму лучезарного Аполлона, и все люди становятся равны: вольноотпущенные рабы могут жертвовать храму, царевичи спешиваются с коней и вместе с крестьянами смотрят на представления факиров и диковинных акробатов, приезжающих из глубин материка. Жрецы и жрицы поют песни, и незамужние девушки венчают головы воинов лавровыми венками, в знак прекращения любых распрей на время игр. Великие мыслители соревнуются в риторике, рассказывая всем, кто захочет слушать истории и притчи.—?А спектакль? —?Надия буквально подпрыгивает от возбуждения, и Кэролайн смеется, видя ее нетерпение. —?Дракон и правда такой страшный, как рассказывают мифы?—?Еще ужаснее,?— заверила ребенка Кэролайн. —?Шкура его такая плотная, что ее нельзя пробить копьем, а с клыков стекает яд. Глаза горят в ночи алым, а дыхание настолько зловонно, что все живое гибнет. Когда из его пасти раздается рык, то он слышен даже в чертогах Гефеста-кузнеца, расположенных под вулканом Этна.—?Как же Аполлону удалось победить его? —?шепотом спрашивает Надия, слегка хмурясь, будто не до конца верит, что подобное чудище может быть повержено.—?Бог солнца выпустил тысячу стрел, уворачиваясь от зловонного дыхания и острых когтей Пифона, и на десятый день битвы ему удалось пробить его броненосную шкуру. Зевс-громовержец застлал небо тучами, чтобы помочь своему сыну очистить землю Дельф от ядовитой крови дракона, а потом Аполлон заставил солнце светить ярче и долина заросла лаврами и клевером,?— глаза Кэролайн загорелись лукавым огнем. —?Пифия была освобождена и присягнула на верность брату Артемиды, поклявшись прорицать от его имени.—?Что значит ?прорицать?? —?спрашивает Надия, когда Кэролайн заводит ее обратно в покои и помогает устроиться в кровати поудобнее. Царевне скоро исполнится восемь, поэтому у нее теперь отдельная комната и две молчаливые служанки из Фессалии, которых девочка постоянно прогоняет прочь, требуя, чтобы Кэролайн расчесывала ей волосы и укладывала спать. Катерина могла бы ревновать к такой привязанности дочери, но она лишь улыбается: Кэролайн и сама еще ребенок, но она может научить Надию тому, что самой Катерине, гетере с острова Лесбос, никогда не узнать.—?Служители храмов божественных близнецов обладают даром видеть будущее, когда богам это угодно,?— шепотом рассказывает Кэролайн, видя, как девочка потихоньку уходит в царство Морфея.—?Значит, ты тоже видишь будущее? —?бубнит Надия, переворачиваясь на бочок и устраиваясь поудобнее на подушках из египетского хлопка.—?Уже нет, моя царевна,?— Кэролайн успокаивающе гладит ее по головке, а потом оборачивается, встречаясь с теплым взглядом Катерины, вошедшей в комнату. —?Я больше не жрица.—?Спасибо, что ты добра к ней,?— говорит Катерина, когда они с Кэролайн оказываются в ее комнате. Гетера скидывает с плеч шелковый халат, ничуть не стесняясь своей наготы, и Кэролайн отводит взгляд в смущении, но успевает заметить, насколько неправы наложницы в своих суждениях: тело Катерины стройно и гибко, как у не рожавшей девушки, а кожа будто светится изнутри золотистыми искрами. —?Я ценю это.—?Надия?— удивительный ребенок,?— смущенно улыбается Кэролайн, подходя к Катерине, чтобы помочь облачиться в рубашку, но та качает головой, одеваясь сама, а потом протягивает ей кубок терпкого вина. —?Слугам не пристало пить с господами.—?Я тебе не госпожа,?— отмахивается Катерина. —?А ты никогда не станешь служанкой, хоть тысячу раз повтори, что ты не жрица и не царевна более.Кэролайн делает большой глоток, и пряность напитка обжигает ей горло, но она не останавливается, осушая кубок до дна. С Катериной ее жизнь в Лирнессе стала ярче, но и сложнее, потому что рядом с гетерой ей трудно было прятать глаза и быть незаметной. Она будила в Кэролайн желание бросить вызов судьбе, заставляла вспоминать, кто она и откуда явилась.—?Минет не был любителем торжеств,?— хмыкает Катерина, глядя на темный и пустой город. —?Но отменить праздник совсем? Даже стены Трои отдыхают от осады в эти дни. Интересно, и чем это бог солнца не угодил Никлаусу?—?Его черная душа не может выдержать радости других,?— цедит Кэролайн, и в глазах ее блестит недобрый огонек. —?Он не знает ничего, кроме смерти и крови, и думает, что народ его должен быть таким же.—?Думаешь? —?Катерина поворачивается к ней голову и смотрит долго, пристально. —?Как знать, что творится в черной душе господина.Кэролайн поджимает губы и снова отпивает вина, не желая даже думать об этом варваре, искалечившим тысячи жизней.—?Иди в термы, царевна,?— внезапно мягко говорит Катерина. —?Вода смоет твою печаль, а завтра на рассвете ты сможешь спеть гимны богам, как желает того твое сердце.* * *В термах тихо и спокойно, а вода гулко шумит, отражая свет свечей, рисуя на мраморных стенах причудливые узоры, и Кэролайн отчего-то крадется тихо как вор, боясь спугнуть причудливый танец огня. Ей кажется, что тени рассказывают ей чудесную историю о славе великих царей прошлого, о драконах, о справедливости и даже… любви. О том, что было запретно для жрицы, но в тоже время будоражило разум. Кэролайн была рождена от царицы, а не рабыни, поэтому в гареме своего отца она бывала лишь изредка, ибо мать ее считала, что это не место для дочери. В тринадцать лет она выбрала участь жрицы, сбежав из дома и тайно поступив на обучения, прекрасно зная, что отец не сможет забрать ее из храма против воли.Но теперь, когда днями и ночами ее окружали девушки, чья единственная цель состояла в угождении мужчинам и рождении детей, которые могли бы им помочь возвыситься, Кэролайн впервые задумалась о том, что такое любовь и наслаждение, хотя чей-то голос, возможно, самой богини Артемиды, шептал ей, что ни одна наложница не знала о том, что люди называют любовью.Девушка проводит ладонью по беспокойной глади воды, и улыбается, чувствуя как прохлада отдается в теле сладким томлением.—?Стопы свои направляет к утесам скалистым сын многославной Лето, на блистающей лире играя,?— напевает она, с прискорбием понимая, что голос ее охрип и огрубел, но все же на губах появляется улыбка, а мышцы наполняются силой, как бывало всегда, когда боги благословляли ее. Кэролайн скидывает с себя грубые одежды и смело шагает в остывшую воду, прерывисто вздыхая от облегчения, но тут же оглядываясь и прислушиваясь к звукам, доносившимся из царской термы, которая находится в конце коридора, отделенная от остальных шторой из чистого шелка. Ей кажется, что она слышит чье-то дыхание, но отчего-то не убегает, а, выныривает из воды и укутывается в полотно, двигаясь в ту сторону, пока не достигает высокой арки, за которой виднеется развивающаяся на ветру занавеска.В терме темно, поэтому Кэролайн кажется, что слух ее обманул, и она поспешно отступает назад, желая вернуться к купанию.—?У тебя прекрасный голос,?— девушка испуганно вскрикивает, тут же зажимая рот рукой, а по влажной коже ее пробегают мурашки.Сердце начинает биться быстрее, когда мысль опалила сознание, оставляя после себя выжженную пустыню: это был его голос.—?Кто ты? —?требовательно спрашивает Никлаус, и Кэролайн пугается и сердится еще больше. Их разделяет лишь тонкая ткань, и она жалеет, что у нее в руках нет кинжала, которым она могла бы оборвать его жизнь. Но в тоже время, это первый раз, когда она видит его после того, как прибыла в Лирнесс, и в этом есть что-то волнительное… И пугающее.—?Ты явно не немая,?— насмешливо продолжает он, даже не пытаясь обернуться и разглядеть ее сквозь завесу. —?Так почему не отвечаешь?Кэролайн гордо вскидывает голову и приближается, сама не понимая, какая сила тянет ее вперед. Она скользит пальцами по шелку, чуть раздвигает ткань, и тут же отскакивает, внезапно понимая, что Никлаус полностью обнажен.Кожа у вождя варваров гладкая, а мышцы рельефные, как и под стать войну, но Кэролайн поспешно и со злостью отгоняет от себя постыдные мысли, с запозданием понимая, что она никогда не видела обнаженную мужчину.—?Слишком пуглива для наложницы,?— продолжает Никлаус с ощутимым пренебрежением. —?А то бы уже разделась и присоединилась ко мне.—?Вы лишаете женщин свободы и насмехаетесь над тем, что они отдают единственное, что принадлежит им, свое тело, в попытке обрести хоть какой-то вес? —?внезапно резко отзывается Кэролайн, чувствуя, как щеки ее горят. —?Не слишком ли это лицемерно, господин?Она тут же прикусывает язык и пятится назад, ненавидя себя за то, что боится. Боится его и гнева, который может на нее обрушиться.—?Я уже давно не слышал, чтобы кто-то разговаривал со мной в таком тоне,?— внезапно серьезно отзывается Никлаус. —?И твои слова справедливы, пташка, но таков порядок этого мира. Ты же веришь в богов, верно? —?Кэролайн прерывисто вздыхает и думает, что ей надо бежать, пока вождь мирмидонян не понял, кто ведет с ним беседы. —?Я слышал, как ты пела гимн богу Аполлону. Вот его и его родичей стоит обвинять во всех несправедливостях.—?Боги создали всех равными,?— вспыхивает Кэролайн, неосознанно делая шаг вперед и чувствуя, как вода, стекающая с ее длинных волос, холодит кожу. —?Да простит меня господин за дерзость, но войны делают из свободных людей рабов. Без войны не может быть государства, а без слуг - царя, но это не значит, что кто-то заслуживает пренебрежения и неуважения за жизнь, которую он не выбирал себе сам.Никлаус молчит несколько долгих секунд, а у Кэролайн бешено стучит сердце, потому что ей интересно, что он скажет дальше, что предпримет, как ответит.Внезапно все ее тревоги и страхи тонут в пучине этого странного ночного разговора между ними, безликими обитателями Лирнесского дворца.—?Выбирать свой путь?— привилегия, доступная лишь немногим,?— тихо отзывается Никлаус, и в его голосе Кэролайн чудится горечь и ненависть. —?А уважение нужно заслужить, а не требовать лишь за то, что твоя жизнь хуже, чем у других. Так кто ты, бойкая пташка?Кэролайн поджимает губы, понимая, что он не желает продолжать этот разговор, и неожиданно спокойно говорит:—?Брисеида, так называл меня отец.—?Красивое имя,?— с явной улыбкой отвечает Никлаус. —?Оно подходит тебе. И как ты оказалась здесь, Брисеида?Кэролайн на миг задумывается, понимая, что и так сказала ему слишком много, назвав имя, данное ей при рождении. Крестьянских детей так не называют, а вот дарданских царевен, утерянных в глубине гарема…—?Мой отец некогда служил царю Минету,?— быстро говорит она, боясь, что Никлаус учует фальшь в ее голосе. —?Я выросла в этом дворце.—?И каковы твои обязанности сейчас? —?внезапно спрашивает он, чуть шевелясь, отчего Кэролайн испуганно отступает дальше в тень.—?Я прибыла по просьбе одной из ключниц, когда ваша армия захватила Лирнесс,?— отвечает она.—?Жаль,?— кажется, что Никлаус улыбается, и голос его звучит действительно разочаровано.—?Отчего же, господин? —?с желчью интересуется девушка, стараясь не замечать, что задает слишком много вопросов тому, кого несколько минут назад хотела ударить кинжалом в самое сердце. —?Жалеете, что я не одна из рабынь, и вы остались без развлечения на ночь?Слова вылетают из ее рта раньше, чем Кэролайн успевает понять, что говорит слишком бойко для прислуги, пусть и свободной, но Никлаус смеется, и она почему-то тоже улыбается.—?А тебе палец в рот не клади, Брисеида,?— с некоторым восхищением отзывается он. —?Но ты развлекла меня куда больше, чем любая из наложниц. Я жалею о том, что не видел тебя раньше. Хотя, возможно, это даже хорошо. По голосу твоему мне кажется, что ты юна и прекрасна, но кто знает, может быть у тебя лицо изуродовано оспинами, а на спине горб?Кэролайн откидывает голову назад и хохочет, оступается на скользком полу и смеется еще сильнее и громче, а на щеках ее вспыхивает здоровый румянец. Это неправильно, она возненавидит себя и будет корить до тех пор, пока на руках у нее не выступит каждая венка, но сейчас ей легко и хорошо с тем, кто лишил ее дома.И пусть хоть на мгновение, но она вспомнила, как раньше любила смеяться.—?В таком случае, вы должны радоваться, что нас разделяет занавес,?— ехидно отвечает она. —?И что я не присоединилась к вашему купанию, как вы изначально надеялись.—?Теперь я уверен, что ты красива,?— внезапно серьезно отзывается Никлаус, и Кэролайн мгновенно стихает, прислушиваясь к его томному и хриплому голосу. —?Твои боги не отдали бы столь дивный смех той, кто несовершенен внешне.Кэролайн чувствует, что щеки ее начинают гореть, а в сердце что-то колит, потому что она впервые слышит комплимент, звучащий так искренне. Ей много раз говорили, что она красива, но никто и никогда не называл ее таковой, не видя лица, а слыша лишь голос и мысли.—?Господин слишком добр,?— нехотя отзывается она. —?Но возможно, это дар богов в утешение, а лицо мое действительно уродливо.—?Если это правда, то одари и меня,?— Никлаус не приказывает, но просит, и это так отличается от того, каким Кэролайн запомнила его на корабле, что внутри у нее все переворачивается. —?Спой мне, Брисеида.—?Это приказ, господин? —?Кэролайн знает, что нет, но ей хочется, чтобы Никлаус подтвердил ее догадки.—?Это просьба,?— лукаво отвечает он, отдавая ей победу, как и пророчит ее имя.И Кэролайн крепче сжимает в руке полотно, кутаясь плотнее, и некстати думая, что она также обнажена, как и он, вспоминая то, что сумела рассмотреть, когда отодвинула нежный шелк.—?Сменными хорами песнь начинают прекрасные Музы, божьи дары воспевают бессмертные голосом чудным,?— напевает она, словно загипнотизированная глядя на силуэт Никлауса, на то, как он откидывает голову на мраморный борт, представляя, как он прикрывает глаза. —?И терпеливую стойкость, с какою под властью бессмертных люди живут,?— неумелые, с разумом скудным, не в силахсредства от смерти найти и защиты от старости грустной.У Кэролайн в голове холодный ветер и обжигающее пламя, когда, будто громом пораженная, она замолкает и опускает голову, думая, что слишком увлеклась, слишком отпустила ниточку ненависти и мести, которую все эти месяцы держала в руках, как единственную связь с прошлой жизнью.—?Простите, господин, но мне пора,?— торопливо заявляет она. —?Уже поздно.Не дожидаясь разрешения Никлауса и боясь, что он прикажет ей остаться, и она не сможет ослушаться, Кэролайн кидается к выходу, но, услышав его голос, снова прирастает к полу и чуть оборачивается, почти задыхаясь от вида того, как Никлаус встает из ванны. Контуры его тела напоминают ей о статуях, созданных великим скульпторами, которые она видела в Афинах, и ей мгновенно становится жарко, хоть жрица девственной богини и не может понять, что за узел завязывается внизу живота, заставляя ее бедра непроизвольно сжаться.—?Ты придешь завтра, Брисеида? —?тихо спрашивает Никлаус, не оборачиваясь, будто знает, что она наблюдает за ним.Девушка молчит, потому что ее язык присох у небу, и она не в силах отвести глаз от его широких плеч и мужественной спины, а внутри у нее загорается какой-то огонь, требующий сказать ?да?.—?Я буду ждать тебя здесь,?— в голосе Никлауса звучит решимость и знакомая ей сталь непримиримого вождя, который всегда получает то, что хочет. —?В тот же час.Кэролайн бежит по пустынным коридорам так быстро, будто Никлаус гонится за ней, но в действительности ее сопровождают лишь его голос да тень, оставленные далеко позади, но не желающие стираться из памяти.Она без сил падает на кровать, то улыбается, то хмурится и сжимает руки в кулаки, а потом забывается беспокойным сном, бесконечно думая лишь об одном: что останется от нее, если она перестанет ненавидеть Никлауса?—?Тебе следует помнить, кто он,?— шепчет она, проваливаясь в забытье. —?Никогда не забывай, что он сделал.