Глава 2. Иллюзия свободы (1/1)

Стены Лирнесса уже не напоминают золотой водопад, играющий всеми цветами солнца в закатных лучах.Камни их почернели и обуглились от огня осады, а дворец царя Минета окропился кровью, которую не отмыть с мраморных ступеней.Торговцы на рынке бредут медленно, понурив голову, словно их товар?— величайшая ноша, давящая на плоть и кости, заставляющая их припадать к земле совсем низко, вслушиваясь в стоны матери-Геи где-то в ее недрах и в монотонный шепот темного бога Аида, что ведет счет несметному количеству душ, попадающих в его царство благодаря этой войне, что длится, кажется, уже целую вечность.Кэролайн едет по пустынным, полуразрушенным улицам в носилках из красного дерева, покрытых шелками, привезенными с той стороны Босфора, но ей кажется, что ее тело тащат по острым камням, которые разрывают кожу, душу, разум. Белоснежный наряд жрицы девственной богини, который она отказалась снять, несмотря на угрозы, внезапно кажется лишь бесплотной дымкой, воспоминанием о прошлом, которое теперь больше напоминало сон.Единственное, что осталось реальным?— кандалы на ее руках, которые давят так же, как и мертвые стены некогда блистательного города, который армия мирмидонян разрушила и сожгла по приказу своего вождя, который теперь именовался правителем Лирнесса и Адрамиттия.Он где-то там впереди на своем коне, черном как воды Стикса, и его морские глаза не слезятся от дыма погребальных костров.Кэролайн слышала от рабынь, мывшими ее на корабле, безродных и уставших, что Никлаус?— сын бога, и кому как не жрице Артемиды знать, насколько жестоки бывают бессмертные боги, по чьей воле она потеряла свою семью, свободу и жизнь.—?Мы восстановим город, царевна,?— тихий и спокойный голос Элайджи кажется Кэролайн прочной пристанью, за которую ей хочется ухватится обеими руками, но она лишь злится на себя, проклинает, заставляя вспомнить, что, несмотря на его доброту, этот человек лишил ее дома. —?Война не навсегда поселилась в этих краях.—?Неужели, благородный воин? —?шипит Кэролайн, раздвигая длинными пальцами шёлковую ткань, чтобы взглянуть в лицо своего надзирателя. —?В рядах армии муравьев водятся великие архитекторы? Или скульпторы? Золотых дел мастера? Ведь я вижу, что в Лирнессе остались лишь старики да дети, которых вы сделаете рабами, а все великие умы давно прячутся за высокими троянскими стенами.Элайджа молчит, кажется удивленный и разозленный ее речью, хмурит брови, пока Кэролайн гордо вскидывает подбородок и демонстративно звякает кандалами, будто напоминая о том, какие мирмидоняне варвары.—?Стены Трои не вечны, и, когда они рухнут, ремесленники и зодчие поступят на службу новому правителю, царевна,?— его рот сжимается в тонкую линию, когда он снова слышит недоверчивое хмыканье из-за легкой ткани, накрывающей носилки.—?Не называй меня так,?— кривится Кэролайн, поджимая под себе ноги, внезапно чувствуя себя очень маленькой, песчинкой в буре времени. —?Не твой ли вождь приказал мне забыть, кто я? Отчего же ты не исполняешь его волю? —?ее голос сочится ядом, и лицо Элайджи каменеет, когда он вспоминает гибкие и цепкие девичьи руки, что пытались вырвать у него кинжал, чтобы всадить сталь в белую грудь и лишить жизни.—?Никлаус мне брат, царевна,?— отзывается воин, желая еще раз увидеть холодную синеву ее глаз в прорези воздушного шелка. —?И раз уж ты на свою беду не можешь забыть, что была рождена повелевать, а не подчиняться, то и я не стану забывать.—?Зачем ты делаешь это? —?Кэролайн слегка отодвигает нежную ткань, бросая на война пронзительный взгляд. —?Я теперь рабыня, и тебе нет нужды проявлять ко мне доброту. Да и благодарности ты не дождешься,?— с вызовом заявляет она, когда видит, что губы Элайджи кривятся в подобие улыбки. —?Не забыть мне, что это ты увел меня из храма Артемиды, где я могла достойно принять смерть и очутиться рядом со своими родными на берегах Элизиума.Элайджа думает о том, что царевна должна быть нежной и хрупкой, словно лепесток тех роз, которыми его сестра засаживает сад, каждую минуту тратя на заботу о капризных цветах.Но, видимо, в Дардании царевен выковывают из железа и стали, добавляя в сплав лазуриты и чистое золото, ибо воля Кэролайн несгибаема и тверда, что скала посредине бушующего моря.И Элайджа знает, что совсем скоро шторм, какого прежде не видывали на этой стороне великих проливов, превратит скалу в прах.Его брат не потерпит вольностей, и Кэролайн познает еще больше боли и горя.Элайдже хочется защитить ее, оградить, предостеречь, но гордая жрица девственной богини не его добыча, поэтому ему остается лишь вздохнуть, качая головой:—?Такие, как ты, должны жить, царевна,?— шепчет Элайджа, увещевая строптивицу одуматься. —?Ты красива и умна, в тебе течет царская кровь, так найди в себе мудрость смириться со своим положением. Ты можешь затмить всех наложниц моего брата и подарить ему детей…—?Никогда! —?щеки Кэролайн вспыхивают алым, а глаза мечут молнии, когда она, забывшись, хватает Элайджу за руку, впиваясь в грубую и загорелую кожу его запястья ногтями. —?Никогда этого не будет! Я пришла в храм Артемиды, когда мне исполнилось тринадцать, поклялась, что ни один мужчина не притронется ко мне! И я сдержу эту клятву, чего бы мне это не стоило,?— ее хватка становится крепче, и Элайджа хмурится, когда встречает недоуменный взгляд одного из всадников, что не понимает, как рабыня посмела прикоснуться к командиру. —?Твой брат совсем не чтит богов? Я слышала, что говорят о нем, но неужели он позволит себе осквернить жрицу Артемиды?В глазах Кэролайн решимость и сталь, и Элайджа размышляет: может ли девчонка лишить себя жизни, чтобы избежать участи наложницы?—?Никлаусу нет дела до твоего обета,?— признает он, продолжая внимательно следить за ее лицом, которое искажается неприязнью.Нет, никогда Кэролайн не сможет покончить с собой. В ней слишком много света и гордости для того, чтобы перестать бороться со своей судьбой, с устройством этого древнего мира, что не изменился за тысячи лет.—?Тогда что мне делать, Элайджа? —?тихо спрашивает она, когда их процессия достигает высоких дворцовых врат, в которые когда-то Кэролайн въезжала под водопадом розовых лепестков в расшитом бирюзой хитоне, а теперь входит рабыней в кандалах.—?Неужели тебе милее доля прислуги на кухне, чем хозяйки дома? —?спрашивает Элайджа, чувствуя, как его уважение к этой девчонке растет с каждой минутой.Она называет его по имени как равного, хотя в ее прошлой жизни никогда Элайдже, сыну и внуку война, не сравниться с ней в положении.А теперь царевна превратилась в рабыню, а слуга стал господином.Странны дела богов в глазах людей.Кэролайн бы родиться воином, сражаться бок о бок с варварскими племенами севера, персами и хеттами, а не проводить часы в молитвах и смирении.—?Никогда не желала я доли жены,?— хмурится Кэролайн, плотнее кутаясь в свои белые одежды. —?И никогда не стану я женой и матерью детей того, кто отнял мою семью и свободу.Элайджа молчит, и его взгляд скользит по широкой спине Никлауса, который спешивается с коня, раздавая приказы слугам, начинающим разгружать повозки с трофеями.К счастью, он не видит, что его брат ведет разговоры с рабыней, и лишь дает ему знак, подзывая к себе.Элайджа кивает,?— как всегда покорная и верная тень своего вождя,?— а потом думает о том, что Никлаус часто и не помнит лиц своих наложниц.Кэролайн не стоило проявлять непокорность на корабле, но какова вероятность того, что вождь мирмидонян заметит пропажу девчонки, ведь в их караване еще множество рабынь, которые так же юны и прекрасны, как и дарданская царевна?—?Воля твоя,?— быстро кивает Элайджа, и тепло разливается по его телу, когда он видит яркие, обжигающие искры в глазах Кэролайн. —?Я распоряжусь, чтобы тебя отправили в хозяйственную часть дворца, но предупреждаю, царевна, жизнь служанки может показаться тебе труднее, чем жизнь наложницы.—?Я выдержу,?— цедит Кэролайн, гордо вскидывая подбородок. —?Обучение жрицы тоже проходит в тягостях и лишениях.Элайджа кивает, и, прежде чем пришпорить коня и направиться к брату, шепчет:—?Но учти, царевна, если ты еще раз попадешься моему брату на глаза, то я уже не смогу тебе помочь.Кэролайн смотрит ему в след и борется с чувством благодарности по отношению к тому, кто разрушил ее жизнь.Ее сердце знает, что Элайджа благороден и справедлив, но брат его внушает ей страх и отвращение, ибо руки его по локоть в крови, а душа черна.И даже если ей придется стереть пальцы в кровь, никогда больше не считать звезды над головой, а ходить склонив голову, она не позволит Никлаусу, вождю муравьев, прикоснуться к себе.* * *—?Нашей сестре пришелся бы по вкусу этот дворец,?— задумчиво тянет Никлаус, отпивая вино из кубка, рассматривая гектары пышных зеленых садов, что раскинулись перед его глазами.—?Так вызови ее из Фессалии,?— отзывается старший брат, который облачился в тонкий хлопок, наконец-то смыв с себя грязь и пот долгого пути, и Никлаус в который раз думает, что Элайдже идет мирная жизнь.Сам он чувствует себя беспокойно без меча за поясом, не чувствуя холод лат на груди.Вес щита Клаусу люб и привычен, и хоть Элайджа великий воин, не по своей воли он выбрал этот путь, а по зову долга, который виделся ему в охране жизни брата.Дельфийские пифии не ошибаются, а пророчество, изреченное богиней навечно вплетается в нить судьбы, что выходит из-под рук Трех Сестер.Оно высечено на сердце верного Элайджи, что никогда не покинет брата, положит жизнь на то, чтобы оградить Никлауса от того, что уже предначертано.—?Ты же знаешь, что Кол поедет с ней, но нечего ему делать среди крови и стали,?— отрезает Никлаус, делая знак молчаливой рабыне разлить еще вина по кубкам.—?Наш брат уже мужчина,?— возражает Элайджа. —?И он рвется в бой. Это похвально.—?Похвально,?— соглашается Никлаус, и между его бровей пролегает глубокая морщина. —?И глупо. Но ты прав, он уже мужчина, и ничто не помешает ему проникнуть на берега Трои тайно, примкнув к армии Малакая,?— лицо мужчины мрачнеет. —?Поэтому, пусть лучше будет под нашим присмотром.Элайджа согласно кивает, отсылает слуг и подходит к брату, чувствуя, как тот напряжен от внезапно взявшейся злости, что так часто одолевает его неспокойную душу.Глаза у Никлауса как море, и такое же у него сердце.Глубокое, темное и изменчивое.—?Мы покинули Трою в спешке,?— осторожно начинает Элайджа, и Никлаус буквально рычит от досады, ибо ненавидит, когда старший брат начинает играть в отца. —?Верховный царь…—?Если Малакай забирает себе большую часть добычи, хотя его войны даже на берег не успели ступить, то пусть сам воюет,?— отзывается Никлаус, отпивая вино. —?Он не мой царь, я не присягал ему и не преклонял перед ним колено. Мирмидоняне приплыли сюда по моей воле, а не по его. И сражаемся мы не за честь его брата, который не сумел удержать дома собственную жену, и не за то, чтобы приумножить богатства Микен, захватив торговые проливы Малой Азии.Элайджа кивает, хоть ему и хочется сказать, что иметь такого врага, как верховный царь Микен?— опасно для всех, даже для сына бога.—?Царевич Трои дурак, раз решил украсть спартанскую царицу и привести к себе на порог многотысячную армию,?— вдруг усмехается Никлаус, качая головой. —?Елена не стоит царства. И думается мне, что ни одна женщина не стоит стольких жизней.—?Повод для войны бы нашелся,?— небрежно отзывается Элайджа, пожимая плечами. — Стефан юн и горяч на голову, но если бы Малакай не хотел войны, то Деймон сумел бы договориться, и царицу вернули бы в Спарту под покровом ночи.—?Хочет власти,?— кивает Клаус. —?Кто бы обуздал его амбиции! Он положит у стен Трои свою армию.—?Нет, если ты будешь на его стороне,?— Элайджа знает, что Никлауса не пронять лестью, но он и не пытается потешить самолюбие брата, ведь одно его присутствие вселяло в войной доблесть и волю к победе, будто сам Арес спустился с Олимпа, чтобы принять участие в битве.—?Моя армия не двинется с места, пока царь Микен не вернет то, что причитается нам и войнам,?— рычит Никлаус, отталкиваясь от перил и грозно глядя на брата.—?Пять тысяч воинов пришли в Трою, а ты готов принести их жизни в жертву богам из-за уязвленной гордости? —?Элайджа поднимает брови.—?Их царь привел их сюда, я же отвечаю лишь за мирмидонян,?— заявляет Никлаус. —?И полно этих разговоров, брат,?— он молчит, изучая лицо Элайджи, а потом вдруг небрежно улыбается. —?Где та девчонка с громким именем и не менее громкими речами?Элайджа чувствует, как мускул на его скуле дергается, а руки непроизвольно сжимаются кулаки.Запомнил ее дерзость и расплавленные сапфиры глаз, полыхающие огнем!Никлаус ухмыляется, хищно и зло, подходит ближе к брату, обдавая его запахами крови и вина, что навсегда пропитали его тело.—?Дарданская царевна должна принадлежать верховному царю,?— тянет он, деланно хмурясь. —?Как же получилось так, что она попала на мой корабль? Пожалел изнеженную жрицу, брат? Знал ведь, что Малакай делает с подобными юными созданиями.—?Царевна в гареме,?— цедит Элайджа, не желая рассказывать брату об их с Кэролайн сговоре. —?Оставь ее в покое, брат. Позволь оплакать близких и остаться верной своему обету Артемиде.Никлаус запрокидывает голову назад и хохочет, но его глаза пусты и холодны, и Элайджа знает, что сердце брата покрыто коркой льда, а призраки прошлого всегда будут витать над его судьбой.—?Почему ты думаешь, что слезы царевны дороже слез дочери торговца, Элайджа? —?внезапно жестко отзывается Никлаус. —?Может, мне стоит позволить всем рабыням лишь плакать и придаваться стенаниям целыми днями?Элайджа не знает, почему он так защищает Кэролайн, почему при воспоминании о ней его сердце наполняется давно забытой теплотой.И это опасно, так опасно, ведь теперь ее жизнь и свобода?— собственность его брата.—?Успокойся, брат. Я знаю, как ты почитаешь богов,?— кривится Никлаус, находя ложное объяснение молчанию брата. —?Не трону ее и пальцем, пусть оставит свою девственность для Артемиды-охотницы.Элайджа выходит из покоев Никлауса, собираясь тут же отправить гонца в Фессалию, чтобы вызвать Ребекку.При ней сердце брата немного оттаивает, хотя никогда ему не стать прежним мальчишкой, что учился подковывать лошадей тайком от сурового отца.Он думает о том, что Кэролайн, наверно, изранит нежные руки в кровь об едкую щелочь и грубые деревянные полы кухни, но зато ее единственное желание, единственная клятва, что у нее остались от прежней жизни, будут выполнены.Но что делать, если и сам Элайджа чувствует, как сердце его одолевает ревность, а душу подтачивает желание нарушить слово, данное дарданской царевне?