3 (1/1)

I wanna leave, keep on the runToo many questions, only myself to run from—?Сколько у тебя контактов? Людей, с которыми ты созваниваешься хотя бы раз в неделю?Робби подвинулся на самый край бежевого дивана, который появился здесь вместо кресла.—?Один,?— с запинкой ответил Робби.—?Один? —?переспросил доктор.—?Один.—?А родители?—?Мы…не близки.Он на мгновение закрыл глаза. Не близки сказано очень мягко. Пусть бы только он не спросил, почему. Но даже если и спросит, что с того? Робби покопался в себе, приподнял пласты своей памяти и сознания, в которых надёжно сложены и опечатаны были воспоминания о тех далеких днях, когда отец был ?папой?, а мать ?мамочкой?.Если вдуматься, ничего такого страшного, о чем не хотелось бы рассказывать, там не было. Все произошло само собой и так медленно, что никто из них даже и не заметил этих перемен. А потом Робби уехал. С тех пор, наверное, прошло лет десять. Это не тревожило. Об этом можно рассказать, если потребуется. Но доктор спросил о другом.—?Тебе бы не хотелось, чтобы этих контактов стало…ну, например, два?Робби не сдержал улыбки.—?Я и до всего…этого,?— он сделал паузу, пытаясь убрать с обивки дивана налипшую нитку. —?Был не самым социально активным человеком. У меня была парочка друзей, которых я знал с младенчества. Этого было достаточно. Со своих десяти лет я так и не обзавёлся ни одним новым другом, и не страдал по этому поводу. Этот один контакт…скажем так, он у меня не по моей воле.—?Тебе бы хотелось, чтобы не было и этого контакта?—?Я бы не огорчился.—?Думаешь, смог бы выжить, исключив из своей жизни все контакты?—?Я почти так и живу,?— ухмыльнулся Робби.—?Как, по-твоему, это нормальная жизнь?—?Я думаю, у нас разные понятия о ?нормальности?.Доктор откинулся в кресле.—?Безусловно. Но ?норма??— это когда тебе хорошо. Тебе хорошо, Робби?Хорошо ли ему? Робби, наконец, снял злосчастную нитку с дивана, скатал ее в катышек и пульнул куда-то в сторону стола.—?Мне нормально,?— ответил он после небольшой паузы.—?И тебе бы хотелось сохранить все в таком виде, как есть сейчас?Робби бесстрашно посмотрел доктору прямо в глаза.—?Я не думаю, что толпа народа вокруг сделает меня счастливым. Уверен, что нет. Я не хочу закрывать дыры в себе другими людьми. Не хочу, чтобы кто-то страдал. Этого не будет, док. Никогда.По пути нога разболелась просто дико. Приходилось часто останавливаться, припадать к стенам и столбам. Один раз сесть, чтобы помассировать ногу. Эта вялая попытка облегчить собственные страдания, кажется, только раздраконила боль ещё больше. Острыми как бритва зубами она впилась сначала в бедро, потом перекинулась к колену, а дальше Робби уже перестал понимать на чем именно она сконцентрировалась.Когда Робби оказался в своём районе, уже стемнело. Пот катил с него ручьями, в горле пересохло, то и дело он водил языком по растрескавшимся губам, но язык как будто тоже высох. Ветром носило по пустым улицам бумагу и листву, трепетали провода и лохматые клочки рекламных объявлений. По сизому небесному полотну неслись обрывки туч. Ветви деревьев что-то шептали, отбрасывая тени-гиперболы. Все вокруг казалось ненастоящим. Даже само человеческое существование.Робби остановился, глядя на собственную тень, которая казалась несоизмеримо огромной. В этот момент его вдруг потрясло странное и пугающее чувство. Кто-то словно наблюдал за ним, прячась в подстриженных кустах самшита, смотрел на него, взгромоздившись на голое дерево, притаился за стенами магазина.Это чувство парализовало его. Он даже дышать перестал, побоявшись вдруг, что выдаст себя этим дыханием. Ветер бесцеремонно лез за шиворот, кидал волосы в лицо. Все вокруг вдруг превратилось в один гигантский глаз, напряжённо раскрытый и покрасневший, наблюдающий и всевидящий. Ветви-ресницы, Луна-зрачок.Страшно было обернуться. Этот страх, неожиданно возникший и иррациональный, сводил Робби с ума, не давал двинуться с места. Как будто если сделать шаг, то наблюдатель обязательно набросится на него. Но стоять вот так, холодея от ужаса, тоже было невыносимо.Робби рванулся вперёд, чувствуя, как ветер подгоняет в спину, как ветви деревьев стали шептаться громче и злее, осуждая его за трусость. Когда дверь за ним захлопнулась, все ещё казалось, что вот-вот кто-то громко постучит, потребует выйти. Но ничего такого не произошло. Робби чувствовал себя слабым и беспомощным, и в этом состоянии тоже ничего нового не было.Дома, в привычной тишине и одиночестве, он немного успокоился. Вспомнил сегодняшнюю встречу с доктором, новый диван. Значит Ван де Берг все заметил. Те его проблемы с креслом. Но вместо того, чтобы чувствовать благодарность, Робби ощутил лишь страх. Боль в ноге, словно тоже почувствовав себя в тепле и безопасности, подняла голову и снова с привычной бережностью обняла его.Робби метнулся к своим таблеткам, уронил со столика стопку пыльных книг и потом не мог вспомнить, сколько обезболивающих проглотил в тот вечер. Ему полегчало, так отпустило, что он безумно ослабел. Казалось, что даже руку поднять не получится. Поэтому он сидел на полу, глядя на свои руки и ноги, обутые в грязные кроссовки. Комната и вся окружающая обстановка плыла в темном густом мареве. Все было хорошо.Робби поймал себя на мысли, что никогда больше не хотел бы отсюда выходить. Что там, за этими дверями, на улицах, на человеческих лицах нет ничего, что заставило бы его желать выйти снова. Все одно и то же. И только опасности, подстерегающие на каждом углу, менялись. Уже целый год он не пользовался транспортом. Куда бы не лежал его путь, этот путь Робби всегда проходил пешком. Избавляя себя от одной фобии, он обретал новую?— люди, десятки, сотни людей вокруг, велосипедисты, несущиеся на всех парах, роллеры, выныривающие из ниоткуда, какой-нибудь незадачливый водитель, который хочет проскочить на красный.Дома было хорошо.Его соседи сверху были спокойными тихими людьми без детей и животных, никто здесь не совал нос в его дела и не пытался ему помочь. Только сейчас, сидя на голом полу, он задумался над тем, как чертовски ему повезло, что у соседей сверху нет животных. Детей он бы ещё вытерпел, но животных бы не вынес.Ему вдруг стало страшно, что эти мысли призовут воспоминания, что в ушах снова раздастся этот ужасающий звук скулежа, что на своём животе он вдруг ощутит влажное тепло и если немного опустит взгляд, то заметит даже два круглых, помутневших от страха и боли, глаза. Но ничего такого не случилось. В квартире было тихо, привычно пахло пылью и грязной посудой. Эта квартира была бастионом, в котором никогда и ничего не менялось.И тут он вдруг бросил взгляд на спинку дивана. Шарф Сандера висел там уже несколько дней. Когда в тот день он ушёл, Робби выбросил ту записку с номером и в своём собственном телефоне номер удалил тоже. А от шарфа избавиться не смог, потому что это все-таки была не вещь Робби. Бросил на диван, даже забыл о нем на какое-то время, хоть и видел его каждый день.Я не хочу закрывать дыры в себе другими людьми. Не хочу, чтобы кто-то страдал. Этого не будет, док. Никогда.Именно так. Но сейчас Робби не мог понять для себя, действительно ли это было чистым желанием и его волей? Или было продиктовано страхом от того, что кто-то захотел сблизиться с Робби? Ведь Сандер хотел. В самый первый раз. И даже потом, когда Робби сам позвал его сюда. Что в Робби влекло его? Его, красивого и здорового молодого человека. Робби даже в голову не пришло, что с Сандером может быть что-то не так. Ведь он так красиво и чисто улыбался, так весело говорил в их первую встречу, до тех пор, пока Робби не разрушил все своей отчуждённостью. Теперь уже было бессмысленно об этом думать. Все кончено, и это хорошо. Было бы ужасно захламлять чужое светлое и здоровое сознание своими проблемами.Боль отпустила. Робби все ещё чувствовал какую-то приятную слабость в той ноге, в которой она сидела. Даже легкость. Но когда он поднялся, на неё все равно было страшно ступать.Шарф нужно было убрать куда-нибудь подальше, спрятать, чтобы не думать. Может быть, Робби в скором времени и решился бы его выбросить, но пока нет.Он взял его в руки, глядя на тонкую вязку, а потом зачем-то поднёс к губам. Вопреки ожиданиям, шарф абсолютно ничем не пах. Квартира Робби как будто подавила и забрала какой-то особенный запах, который этот шарф непременно должен был хранить. Робби сложил его и понёс к шкафу в коридоре и всего лишь на миг задержался с ним в руках у зеркала.Боже, как ужасно он выглядел… Долгие две минуты Робби смотрел на своё отражение в полной уверенности, что этот человек в зеркале вовсе не он. Не может это существо с сальными волосами и ввалившимися глазами быть тем самым Робби Айзермансом. Но тогда, кто это? Почему Робби Айзерманс смотрит на себя в зеркало и видит кого-то другого? Ему вдруг стало страшно.Он отошёл от зеркала с бьющимся сердцем и ужасным предчувствием, как тогда на улице. Но сейчас это был не страх от того, что кто-то следит за ним. То, что он называл жизнью, мало на неё походило. Что если это и не жизнь вовсе? Что если он умер тогда с остальными? А все это просто какой-то распределительный круг. Место, где господь испытывает его терпение, его мужество, и у Робби ничего не получается. И не получится ведь.Он попятился от зеркала, напоролся на какие-то свои старые кроссовки и упал. Но поднялся, сел на пол, чувствуя тошноту и головокружение. Это не может быть его новым миром. Не может. Он ударил себя по ноге, один раз, второй. Боль тихонько просыпалась. Шарф все ещё был у Робби в руках. Он как-то безотчетно накинул его себе на шею и судорожно начал скручивать концы на шее до тех пор, пока не стало тяжело дышать, пока кровь не запульсировала в висках, до тех пор, пока ткань не сдавила кадык. Робби живой. Это его жизнь. Непонятно, что было хуже: убедиться в том, что он жив или понять, какой жизнью теперь живет. Нет, он не смог бы себя так убить, даже тогда с таблетками не смог. Ткань ослабла, концы распустились, и именно в этот момент зазвонил телефон. Говорить не хотелось, но Робби подумал, что если не поднять, Яна придёт сюда сама.—?Робби? Робби, ты меня слышишь?—?Привет, Яна.—?У тебя там…у тебя все в порядке?—?Да,?— Робби закашлялся. —?Все хорошо. А у тебя?—?У меня тоже. Я просто закончила сегодня пораньше с работой, и подумала…не хочешь сходить куда-нибудь? Можем просто прогуляться, купить что-нибудь на вынос,?— ее голос звучал мягко и настороженно. Кажется, она с самого начала знала, какой ответ получит, но все равно решила попытаться. Робби крепче сжал в руке телефон, глядя на шарф, лежащий на коленях.—?Я уже собирался спать, но спасибо, что предложила. Может быть, в другой раз?—?Да, да, конечно. Извини, если я помешала.—?Ты не помешала, я просто…я уже в пижаме,?— он выдавил из себя подобие улыбки, будто бы Яна на том конце могла эту улыбку увидеть и немного расслабиться.—?В следующий раз я заберу тебя даже в пижаме, пойдём с тобой бродить по набережной с парочкой хот-догов наперевес.Робби тихо рассмеялся.—?Я ненавижу хот-доги.—?Те, что продаются возле твоей работы, я тоже ненавижу, мы найдём вкусные.—?Хорошо.Между ними вдруг протянулась тишина длинною в световой год. Яна первая нарушила молчание.—?Спокойной ночи, Робби.—?Сладких снов.Он снова оказался в тишине своей затухающей квартиры, на голом пыльном полу. Яна звонила раз в неделю и всегда грозилась его куда-то забрать. Но Робби всегда придумывал какую-то ложь. Яна велась или, может быть, эти звонки были формой вежливости, дальше которой ей и самой заходить не хотелось. Она и была тем самым единственным контактом, о котором Робби говорил доктору. И он действительно не испытал бы и малейшего сожаления, если бы она вдруг исчезла из его жизни.Он понимал, что это ужасно, думать так, что Яна всегда желала ему добра и хотела помочь, но ничего с этим поделать не мог. Ни один человек в этом мире больше не вызывал у него более или менее сильного чувства. Все лица соединились в единый серый комок. Даже его собственное. Соврав Яне, он не почувствовал вины, только отвращение к себе из-за того, что не может сказать ей открыто то, о чем думает. Не может обидеть ее.А потом взглянул на шарф, лежащий на коленях. Дотронулся до мягкой ткани и понял вдруг, что не все было так однозначно, как Робби себе представлял. Что одно лицо он все-таки запомнил, несмотря на то, что, наверное, еще никогда не прикладывал столько усилий, чтобы не смотреть в чьи-то глаза, чтобы забыть кого-то.