Только вот души их теперь не спутаны, а судьбы сплетены. (2/2)
Его длинные крепкие пальцы сжимают плечи девушки, а лицо пылает от злости и негодования.— Тупая Крольчиха! Что я тебе говорил?? Не отходи далеко! — он встряхивает ее, не до конца осознавая, что она смотрит ему в глаза — внимательно, без презрения, но с глубокой обидой, со слезами вперемешку с таким понятным страхом. — Тупой Кролик!Он выдыхает, успокаивается и позже чувствует удар в грудь, куда утыкается носом девушка. Позже она пытается вырваться, что-то выкрикивая, но Гилберт лишь крепче прижимает ее к себе, игнорируя болезненное мычание от того самого графа, что был виновником сего торжества.— Ты виноват! — резко выкрикивает Алиса. — Ты! Патлатый!
— Тупой Кролик… — подхватив ее и перебросив через плечо, бросает тот, пропуская мимо ушей ее оскорбления.Карета, в которой они приехали, немного промерзла — даже стекла изнутри покрылись ледяной коркой. Алису била крупная дрожь, а когда Гил все-таки опустил ее на землю, она пошатнулась и чуть не упала. Лицо было красным от слез, а голос хрипел и сел от долгих криков.Вздохнув, он внезапно понимает, что впервые оказался так близко к ней. Максимум их соприкосновения — когда они сидели вместе в карете или же когда собачились, дрались друг с другом. Но тут…
Она плачет. Он утешает. Пытается по-своему. Его гложет странное чувство, не сравнимое ни с какой эмоцией. Это страх. Тревога. Наваждение. Гилберта странно заботило состояние Кролика, то, как она, не переставая, проклинает его на чем свет стоит.— Чертова Водоросль! — выпаливает она с красным от слез лицом и, поджав губы, грозится снова зайтись в рыданиях. — Если бы…— Перестань уже… — он теряется от ее слез, потому что не привык к ним, потому что впервые видит, как она открыто плачет от испуга и даже не пытается хоть как-то стереть слезы — видимо, все равно.
— ..Оз всегда ходил со мной, и такого не было! — гневно и как-то требовательно выкрикивает она — и тут же все рушится.Казалось, лед оттаял после всего, что случилось — то недолгое мгновение, что повисло между ними тишиной и приятными минутами, дало Гилберту какой-то покой, неясную теплоту и свет. Ему все больше казалось, что его господин был прав: Алиса — солнце. Он сначала жмурится от этого солнца,так как долго жил, словно во тьме. И вот теперь — полностью вышел из этой тьмы, но когда глаза почти привыкли к слепящему блеску, снова окунулся во мрак, откуда его вытаскивал настойчивый луч. Но второй раз, похоже, все напрасно…— Почему? Я думала, ты ненавидишь меня! Я ведь… Я ведь виновата в том, что Оз умер! — уже более осознанно, но с какой-то болью и странным укором бормочет она.— Я обещал Озу, что буду тебя защищать… — честно и немного холодно чеканит он в ответ, и глаза брюнетки распахиваются шире, цвет фиалки становится темнее, напоминая аметист.— Хватит заливать! — сморгнув слезы и отворачивая лицо в сторону, выкрикивает она. — Даже если оно и так! Ты бы так не поступил!
Он молчит и возводит глаза к потолку, откидываясь на подушки сиденья. Его душа пылала чем-то неизведанным и странным — новое чувство напоминало слабо тлеющий костер, который разгорелся внезапным порывом. Неожиданный шторм, который перерождается в бурю и с каждым порывом только усиливается.Он не мог сказать, что именно он почувствовал. Почему как угорелый сорвался с места, почувствовав неладное. Ворон тревожно шептал у него в голове, его владелец слушал с особым вниманием — обращения Цепи были редки, но всегда приносили что-то важное, поэтому брюнет безоговорочно доверял им.
Что-то взорвалось внутри, как паровой двигатель, перегруженный работой, едва только он заслышал душераздирающий вопль.Руки сами сжались в кулаки, а разум заплыл чем-то незнакомым. Ворона пугали эти перемены. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Но сказать, что ему хотелось это прекратить — значит ошибиться. Он не хотел, чтобы подобные перемены его покидали, но и чтобы они вторгались к нему, тоже не хотел. Эти внезапные и совсем иные чувства, которые зашевелились у него в груди.
— Ты ведь позвала меня. Забыла?— Меня без пяти минут насиловали! — послышался резкий выкрик в отместку за такое замечание — странным образом ее лицо сильнее покраснело, уже не от слез. — Что мне оставалось делать?— Повтори еще раз… — неуверенно, как-то странно просит он, присев рядом с ней, в то время как она ковыряет пальцем лед на стекле.— Меня без пяти минут насиловали…— Дура! — сразу же насупился Гилберт, и уже мягче добавил: — Повтори мое имя.— Ты чего губу раскатал? — вытирая слезы, бормочет она. — Не дождешься!Отчего, они и сами понять не в состоянии, но их дыхание внезапно перехватывает, а сердца странно бьются в немом порыве — и они принимают это как должное. Но Алиса внезапно закусывает губу и снова грозится расплакаться. Другая причина. Другое видение приходит на ум, и она, отворачиваясь, пытается скрыть боль на лице, но получается глупо, все заметно.— Что, больно?— Нет… — она мотает головой, и уже через минуту от нее доносится: — Мне сегодня снился он.
Гилберт сжимает ладонь в кулак, вспоминая мучение и улыбку, царящую на искреннем лице Оза при смерти. Он замечает, что голова Алисы — у него на плече, и у него почему-то не возникает желания накричать на нее, только прижать к себе и уткнуться в ее волосы — пожалеть.— Долго будешь по нему плакать? Он умер. Он не вернется. Смирись. И все.Она вздрагивает, как от пощечины, но продолжает тихо плакать. В итоге она почти засыпает, когда вдруг замечает, что ее платье порвано из-за того, что ей придется теперь долго забывать. Она с омерзением вспоминает касания мужчины, и кожа отзывается волной неприятных мурашек, словно воспроизводя все до мельчайших деталей. Но тепло от ладоней Гила ее убаюкивает, успокаивает, и не возникает желания вырваться, как было бы раньше.
Ее окутывает странное, щемящее чувство внезапной нежности, такое непривычное. Она стремится согнать наваждение, но руки сами обвивают шею брюнета, позднее она замечает его глаза, прожигающие саму ее сущность — так близко, они затягиваются пеленой и прикрываются, а потом губы чувствуют чужое, но приятное касание. Она изумленно размыкает губы, что становится ее ошибкой, и тут же с жадностью борется за право лидерства. Но проигрывает, даже не успев вступить в схватку — странным образом прикосновения его губ были приятны и сносили отвесные стены разума. Крепкая рука обхватывает талию, а позже тело атакуют разряды тока. Вот только дальше все прерывается из-за того, что за дверью кареты слышатся голоса, а позже и сама Алиса отстраняется, уверенно отсаживаясь, стараясь согнать предательский румянец и побороть довольное чувство от его касаний.
Оба отворачиваются, но грань переступлена. Их нити распутались…***Грубые касания, тошнотворные пошлости, что шепчет на ухо мужчина, и шарящая по всему телу рука. Алиса с омерзением откидывает одеяло — сон восстановил в памяти тот вечер, и на коже будто снова остались его прикосновения. Она мечется по подушке, силясь заснуть. Тоска по Озу отпустила ее — впервые за столь долгое время. Душа будто склеилась заново после слов Ворона. Словно само сердце отреагировало на эти слова.Да, кстати, ведя к тому самому — недавний поцелуй вызывал в Алисе немало возмущения и смущения. Она бесилась уже по той причине, что так отреагировала на него.Бесилась, что тело не слушалось, а мысли путались. ?Этот патлатый совсем оборзел!? — возмущенно выкрикивает разум обескураженной девушки, и она мнет подушку в надежде расположиться удобней. Не выдерживает. Встает. Идет к двери и, войдя без стука, останавливается на пороге.
Вот. Он. Спит в своей белой рубахе. Девушка скрипит зубами и думает о том, что сбежит до того, как он проснется, но дурацкая бессонница и внезапная нужда в этом ?патлатом? субъекте не дают ей права на это.Самым наглым способом, наплевав на все, Алиса садится на кровать. Молча изучает его спящее лицо, замечает за собой желание прикоснуться к этим водорослям и провести пальцами по каждой неровности на лице, непосредственно останавливаясь на губах, чьи касания пробуждали в нейжелание нового поцелуя.Она ложится калачиком, подтянув колени к груди,сжимая в руках подушку, с которой так и не рассталась с самого выхода из своего обиталища.
— Патлатый! — зовет она. — Патлатый!!
Ноль внимания.— Водоросль! Тупая Башка!
Даже не пошевелился.
— Ворон… — тихо и почему-то жалобно зовет Алиса, и тот немного хмурится. — Гил…Она придвигается ближе. Утыкается в грудь Гилберту и с отрешенностью позволяет себе большее — обнимает его за шею.— Гилберт… — он, наконец, открыл один глаз, и девушка тут же отпрянула от него, стремясь задушить его подушкой: — Притворщик! Лжец!
Он внезапно улыбается, не сказав ни слова, на что Алиса изумленно замолкает и садится на край кровати спиной к нему.
Минутой позже она оказывается укутанной в одеяло, а ее шею согревает его горячее дыхание.
Стена между ними окончательно разрушилась.
— Чего пришла-то?— Бессонница… — глупо отмахнулась она. — Сны тревожные.
— У меня тоже. Один.
— Какой?— Глупая крольчиха со мной в одной кровати… — усмехаясь, произносит брюнет и, притягивая к себе девушку за талию, снова впивается в податливые губы. — Ты — мой кошмар.— Тогда ты — мой страх… — она зарывается носом в его рубашку и со странным волнением замечает за собой, что ей нравится, как пахнет Гил. — Гилберт…— Мне нравится мое имя… — улыбается он. — Ты его так произносишь… Алиса.— Губу не раскатывай! — хмурится она, и все начинается сначала.
Только вот души их теперь не спутаны, а судьбы сплетены. Обоим невдомек, что за ними где-то далеко наблюдает пара зеленых глаз, чей обладатель сладко улыбается.