Только вот души их теперь не спутаны, а судьбы сплетены. (1/2)

Это случилось, когда за окном шел снег, а вьюга злобно завывала — под стать тому, как терзалась душа девушки.Надгробие темнело под падающими на него белоснежными хлопьями. Его холодное и грубое покрытие хранило куда больше тайн, чем положено. В этом месте вы найдете гроб, похороненный под толщей земли, но не найдете в нем тела.Внутри — лишь золотые часы на цепочке, а надгробие гласило — хотя нет, гласит и сейчас: ?Оз Безариус, 18**-18**?. Его смерть для всех — загадка, но лишь те, что были всех мрачней, знали истину. Время юноши угасло. Испарилось, подобно тому, как умирает все живое.Эта история — драма, истинная трагедия без масок или тонны лжи. Она — про серый мир и двух влюбленных под крышею судьбы. О тех рассказывает автор, кого с начала всех начал ждали агония и пламя, что хуже ада. Но сейчас рассказ пойдет немного об иной судьбе — о тех, чьи жизни были сплетены и словно связаны во множество узлов.Их души опутаны шипами роз, что до крови прокалывали кожу — нарочно отторгая их друг от друга. Кирпичная стена, возведенная друг меж другом главными героями, дала трещину тем вечером, когда падал снег на темный камень, служивший надгробием. А после разрушилась и вовсе, стоило им обоим ощутить всю горечь и тоску. Им было дано так мало, и это в итоге стало причиной сильной привязанности, возникшей между ними.***— Долго будешь стоять над душой, Патлатый? — высокомерные и гордые нотки в голосе так и не сменились сдавленными и слезливыми, учитывая, что девушка рыдала навзрыд несколько часов кряду — удивительно.Она держалась, как всегда — холодно, непринужденно, как будто ничего не случилось, но боль, что бушевала в ее сердце, была такой острой, что ребра готовы были сломаться под напором частого дыхания и того, как учащенно бьется и внезапно замирает сердце.Вышеупомянутый молчит, пуская в воздух едкий дым, а потом устало вздыхает, встречая беспристрастный взгляд девушки. Та, не переставая, смотрит в одну точку, изредка содрогаясь от рыданий — но гордость мешаетпоказать слезы, что только хуже сказывается на ее состоянии.Брюнет затушил окурок и, небрежно отбросив свой плащ на ближайший стул, твердыми шагами покинул комнату. В душе пылал огонь, воскрешающий в измученном разуме тяжелые картины недельной давности: Оз мечется в бреду, мучительно сжимая простынь, стискивает зубы от боли. Агония. Он кричал и молил, чтобы боль прекратилась, чтобы этот кошмар закончился. Он кричал и просил, чтобы его убили раньше — мучения были невыносимы. Лихорадка настигла его за несколько часов до кончины. А все, о чем говорил Оз — это Алиса. Алиса! ?Эта пиявка!? — гневно отзывалось в мыслях Ворона.

Ладони сжались в кулаки, мысли пробегали мучительной вереницей. Все существо Найтрея напрягается и наполняется яростью, растерянностью,непониманием. Он не мог понять, почему именно он? Отчего Оз просил его в тот момент? Мысли так и не давали ему покоя…?— Гил? — взгляд мальчишки измучен, но улыбка искренняя — он видит своего друга, в то время как сам друг, напротив — подавлен и грустен, по понятной причине — его господин умирал.— Оз, зачем? Ты ведь…— Ничего не поделаешь… — голос впервые за столько времени не пропитан хрипотцой. Уже в самом конце он приобрел разумный оттенок, а ведь всего минуту назад Оз метался в бреду. — Это была моя прихоть — заключить контракт, и сейчас я пожинаю ее плоды.

— Не смей! Не смей себя винить в этом! У тебя ведь не было выбора! Крольчиха…Хрупкая ладонь до боли сжимает его руку, а взгляд уже в последний раз наполняется укором и злостью. В помутившихся глазах пляшет недовольный огонь, и Найтрей покорно умолкает на полуслове, так и не выговорившись до конца. Так, будто и не сказав, кто виноват, а кто нет.— Мне надо быть уверенным в том, что с Алисой все будет хорошо. Ты защитишь ее, Гил? Я могу довериться только тебе. Я хочу, чтобы она жила дальше. Она — мой свет. Мое маленькое солнце. Жаль только, мне так и не удастся увидеть, к чему привел меня этот свет… Защити ее, Гил. Ради меня… Считай это моим приказом, с этого момента Алиса — твоя госпожа, так же, как я был когда-то. Я верю, что все будет хорошо…?Рука заныла от резкого удара в стену — боль ударила в виски, и тут же по лицу расплылась грустная и скорбная улыбка:— Оз… неужели ты… — улыбка превратилась в гримасу боли и презрения. — До последнего готов был на все ради этой эгоистки. Она ведь…

Он ненавидит ее — что всегда было неудивительно, но теперь он ненавидит по-настоящему. Что есть ненависть? Чувство, когда хочется сделать больно кому-то без жалости, наслаждаться его страданиями и ощущать, как в душе все полыхает, словно в преисподней. Сейчас он ненавидит ее. Хочет, чтобы она исчезла. Думает и верит, что если бы не она, всего этого не произошло бы. В душе будто зияет дыра.Он готов был смириться с тем, что потерял друга, но просьба Оза была унизительна для него и просто не вписывалась в его голову здраво. ?Служить той, кто отобрал всю жизнь моего господина и друга? Да и, к тому же, есть множество причин, не только эта! Но… Оз! Неужели ты решил в итоге растоптать мою последнюю гордость? Но в гордости ли дело? Или же я просто не могу смириться с мыслью, что Тупой Кролик теперь у меня на попечении??— Чертова Крольчиха! — сквозь зубы бросает брюнет и хмуро проводит рукой по волосам, которые взлохматились от ходьбы и слишком агрессивных движений.Сердце бешено стучит о ребра и приносит разуму лишь картины, пропитанные болью, что заставляет Найтрея заскрипеть зубами и раздраженно выругаться.Он гневно выдыхает и слегка трясет головой, намереваясь избавиться от душащих его сомнений и странного покалывания в груди. Перед глазами — умирающий друг, блеск в его глазах, который так и говорит, что он не жалеет о содеянном.Он улыбается, отчего Гил совсем теряется, долго не может согнать странное наваждение и отголоски слов, что царапают, задевают слух своими нервными шершавыми концами.Все эти последние дни он слышал из комнаты Алисы долгий глухой плач — и в этом плаче была причина его странной зацикленности на Кролике. Он слышал всхлипывания, какие-то вскрики. Его сердце странно сжималось, а душа почему-то отправляла совесть прогуливаться по закоулкам разума.Гилберт плюхается на кровать, устало прикрывает заспанные глаза — он не спал несколько дней из-за странных мыслей и долгой бессонницы, что настигала его вслед за этими мыслями. Янтарные глаза закрываются, тело саднит, и он без задней мысли замечает, что так и не снял верхней одежды — слишком устал от всего.Холодный сквозняк неприятно пробегает по позвоночнику, и Гилберт жмурится, встает и подходит к окну, закрывает его. Дрожь быстро прокатывается по всему телу, и от этого он легко вздрагивает — зябко.

Его взгляд замирает на мгновение перед открывшимся за окном пейзажем. Лунный свет освещает холодный покров улицы. Деревья, укутанные в белые шубы, придают картине особый шарм, но мысли Гила заняты совсем иным.Он измученно и хмуро отворачивается от окна, ложится на кровать, пытаясь тем самым хоть как-то поймать сон в свои объятия. В голове роются мысли о завтрашнем приеме. Ему было глубоко плевать на данное мероприятие, но идти необходимо. Гил сам чувствовал, что ему нужно отвлечься. Слишком много всего случилось.Сон почти настигает его, морфей уже ласково гладит его по лицу и вселяет успокоение, как тут сердце содрогается от внезапных звуков жалобного хныканья. Гил приоткрывает один глаз, не до конца придя в себя, припадает ухом к стене, за которой находилась Кролик. Опять плачет. Гил жмурится и пытается унять странную бурю, внезапно поднявшуюся в сердце.Он собирает все жалкие остатки своей воли и с тяжким сердцем отходит от стены. И тут понимает, почему Оз никак не считал ее виноватой. Невозможно считать ее виноватой, когда она тихо плачет в подушку, бормоча, как она переживает. Молит о прощении уже ушедшего из этого мира человека и заходится новым приступом рыданий. И так уже несколько дней — с тех самых пор, как Оз их покинул. А случилось все не так давно — миновал месяц. Тогда белые хлопья снега только мягко падали на землю, и первая пришедшая пурга грозилась сковать Риверру в своих цепких объятиях.

Не важно. Найтрею не важно, что каждый всхлип отзывается болью во всем теле.Не важно, что все его существо трепещет от ее надрывного голоса. Найтрею не важно, что он засыпает почти на заре, так и не сомкнув глаз за ночь, слушая, как кролик за стеной его комнаты жалобно хнычет. Чертов мазохист. Ему все равно. Ему не важно.

По крайней мере, пока…***Собрать Алису к сегодняшнему приему оказалось той еще задачей — она много раз отнекивалась, грозилась, что оторвет голову любому, кто посмеет войти, и просто в прямом смысле забаррикадировалась у себя в комнате. Все прошло прахом, стоило в комнату проникнуть Шерон — та уговорами смогла убедить Алису пойти с ними.Недолгие приготовления закончились успехом — Алиса была тиха и необычно замкнута. Возможно, всему виной то, что она всю ночь плакала в подушку. Гилберт выглядел не лучшим образом, но его вечная мрачность оправдывалась его теперешней репутацией Ворона — мрачной темной птицы, что являлась его Цепью. Его аристократический профиль сделал его мишенью для многих пылких и падких на подобное девушек, но, увы, все они были отвергнуты холодным золотом кошачьего взгляда. Именно кошачьего — что невольно будоражило и вгоняло в страх самого обладателявзгляда.

Острые черты, гордый профиль, томные глаза — все то, от чего теряет голову большинство барышень на светском рауте. Строгий черный костюм делает молодого человека вовсе не вычурным, нет — этот цвет ему как родной, въелся в его образ так крепко, что представить его в другой одежде и нельзя. Многое в его образе неизменчиво, многое остается в омуте его души — глубоко в чувствах, словно под замком. За его спиной одни уверенно говорили, как хладнокровен взгляд Ворона, другие восхваляли его удивительную меткость, но всем было и невдомек, что этот самый ?храбрый-холодный-надежный-меткий-самый-самый-человек? так боится кошек и простых мелочей. Например, такой банальной мелочи, как общение с девушками.

Все девушки вызывали у него не то что страх, а какую-то растерянность — они пытались с ним флиртовать и в открытую заигрывать, в то время как он был не готов к подобному, попросту не знал женских причуд. Для него свет клином не сошелся на женском внимании — в отличие от брата. Знаменитый ловелас —опытный кукольник в театре одного актера, хотя подобное изречение больше подходит к Шляпнику, нежели к Винсу.

Оба, Гилберт и Алиса, лишь на мгновение встречаются взглядами. Они видят друг друга в первый раз с того самого дня. В душе возникает привычный огонь, пропитанный чувствами, что будоражат мысли. Но эти двое — исключение, и, сцепляясь взглядами, они принимают трепет за ту неприязнь, что повисла между ними. Они питаются жадными взглядами друг друга, словно вытягивают друг из друга энергию, что порой словно делает их зависимыми. Человек, что стоял между ними, как звено цепи, исчез, теперь оба не знают, куда деваться и что им делать с их нравом.

Но что-то странное прячется вэтом жадном, неприятном взгляде. Где-то в золотистом цвете теряются, странно притаившись, иные мысли и эмоции. Но Найтрей одергивает себя, когда его сердце так странно, не должным образом отреагировало на вид Крольчихи: грустный и отстраненный взгляд из-под опущенных ресниц, аметистовый омут глаз разбавлен льдом, что только подогревалок странному порыву прижать девушку к себе и стереть это выражение с ее лица. Черное платье делает ее еще более мрачной, и Гилберт почему-то думает, что ему больше хочется видеть ее в белом. Белый цвет, или хотя бы просто светлый тон, не такой траурный, придавал бы виду Кролика больше теплоты, чем холодного безразличия.

Но девушка гордо проходит мимо, задрав нос, ловя на себе хмурый и замкнутый взгляд Ворона — игнорируя то, что его руки сжимаются в кулаки, а глаза угрожающе сверкают. Она проходит мимо протянутой ей руки Брейка, который по просьбе госпожи галантно должен был посадить ее в карету. Игнорирует все — и колкие шутки Брейка, сопровождаемые комментариями Эмили, ислишком странно возникшую между ними завесу, через которую ей не очень хочется пробиваться.

Карета не успевает проехать хотя бы до ворот, ведущих прочь из особняка Рейнсворт, как останавливается и позже, чуть пошатнувшись, падает — колесо подкачало, сломалось надвое.— У нас ведь есть еще один экипаж? — нарочно всплеснув руками и как-то странно прищурившись, лопочет Шерон.— Да, госпожа, но… там мало места для четверых… — отвечает возница, обводя взглядом немного продрогших от стужи аристократов. — Кому-то придется переждать и прибыть немного позже. Замена колеса может затянуться.— Какая жалость… — Шерон расстроенно опускает взгляд, но позже распоряжается, чтобы подготовили ту самую карету, о которой шла речь. — Придется нам с Брейком переждать.— Шерон, почему? Ваше присутствие там важней, чем мое и Тупого Кролика… — насупился доселе молчавший угрюмый брюнет.

— Ты кого назвал Тупой?? — вот она, та самая тростинка, та маленькая нить, которой они опутаны, и фразы, слетающие с губ уже на автомате, переполняют некогда отстраненное и безразличное лицо волной негодования. — Водоросль-переросток! С тобой, да в одной карете! Да я лучше на морозе простужусь!?Что же в это время делала Шерон??? — спросили бы, наверное, некоторые. Ничего. Она ожидала такой реакции, увлеченная поиском выхода из сложившегося тяжелого положения, пытаясь хоть как-то их отвлечь — той самой темой, на которую у них могут уйти часы разногласий и споров. С того самого рокового случая эти двое стали друг другу не друзьями-спорщиками, а просто чужими. На что Шерон не могла не отреагировать с тревогой и должным пониманием.Где-то на миг между ними пролегает тишина. Слышится стук копыт, за окном остаются холод и мрак наступившей ночи, а ведь, помнится, совсем недавно улицы были объяты золотым светом солнца. Луна скрылась где-то далеко, и лишь черные ветки деревьев, стонущие под порывами вьюги, заставляют хоть как-то отвлечься от мучительной тишины.

В душе девушки бушевала буря от обиды и раздражения, мешавшегося со странным ощущением где-то внутри. Сердце непонятно и неприятно реагирует на случайный взгляд золотистых глаз, на странную ухмылку, так внезапно появляющуюся на губах Гилберта, на то, как иногда блестят его глаза, со странным, негодующим трепетом — бесит! Ее бесит он сам, а еще беситто, как иногда ей становится почему-то приятно при нем. Его недавняя ненависть пробуждала в ней больше грусти, чем потеря дорогого человека. Она скрипит зубами, но лишь отворачивается — она не нарушит эту тишину первой, не дождется.

А Гилберт сам молчит, ему не хочется слышать гневные крики — редкая тишина придавала ему спокойствие, словно изливала бальзам на душу. Он видит, как Алиса иногда задерживает на нем взгляд, и сам зачем-то исподтишка наблюдает за ней. Их взгляды сталкиваются и тут же гневно расходятся в разные стороны — но прерываться они не собираются. Это странное занятие, тешащее их на время, заставляет пусть не лучше, но глубже изучить друг друга, так что двое не спешат прерываться.

Карета уже подъезжала к особняку, где проводился пресловутый прием.***Если бы сейчас проблема состояла только в том, какое себе найти занятие, то не было бы этих странных виражей по всему залу. Один назойливый субъект стремился слишком настырно ?намекнуть? Алисе, что она симпатична одному из знатных графов. Вот только девушка отличалась отсутствием манер и чрезмерной агрессивностью, чем лишь раззадоривала нрав того самого графа. Помнится, при Озе к ней боялись подойти другие на подобных приемах — пусть мальчишка Безариус и выглядел скромным, милым мальчиком, но едва появившись в зале, он внушал всем скрытую угрозу: ?Приблизишься — убью?. А так он просто всюду следовал за Алисой, и она настолько привыкла к такому сопровождению на светских приемах, что и вовсе перестала что-либо замечать, в том числе и пытливые, жадные взгляды.Но сейчас девушка даже жалеет, что недавно опять разругалась в пух и прах с Патлатым — при нем все остальные затихали. Если Оз внушал всем угрозу и уважение как довольно стойкий юноша, то Ворон в этом плане давно крепко держался как в своей тарелке, так как ему не раз предоставлялась возможность заявить о себе. Он был авторитетом, но все-таки… сейчас девушка думала лишь о том, как избавиться от явной проблемы.Резко оборачиваясь назад, Алиса замечает, что тот самый граф, что следовал за ней после танцев, неустанно следит за каждым ее передвижением. Слишком не вовремя перед глазами пробегают воспоминания о том, как онатанцевала с Озом на подобном приеме. Какие завистливые взгляды пускали в их стороны, и как потом Оз странно краснел после каждого комментария в их адрес — Алиса ничего не слышала, да и не слушала подобное. Ей нравилось, когда с ней танцевал Оз.Внезапный толчок сзади — и Алису пригвождают к стене. В лицо ударил запах перегара, ноги подкашиваются, голова кружится, хочется зажмуриться, отшатнуться, но тело обмерло из-за панического ужаса. Ладонь девушки сжимает, словно в стальных тисках, мужская рука. Спиной она чувствует глухую холодную стену, а перед глазами темнота — ее успешно завели в укромное место. Страх замирает глубоко в сердце, глаза сужаются.Шею брюнетки сковывают крепкие мужские руки, в то время как лицо ее вновь обдает перегаром. Мимолетно она чувствует, как другая рука спускается от шеи к груди. Алиса пытается испуганно закричать, взвизгнуть, но ей затыкают рот. Все ее существо наполняется страхом, сердце начинает биться в разы быстрее. Горячие слезы от паники и безысходности льются из глаз, стекая по лицу маленькими дорожками и падая на холодный мраморный пол.

Она кусается, царапается, изо всех сил пытается вырваться, избавиться от всего этого.Насильник пытается заломить ее руки за голову, принимаясь избавляться от ленточек, которые служат своеобразными застежками наряда. Алису бьет нервная дрожь, мутит, руки ломит от боли — настолько сильно они стиснуты в руках мужчины. Ее переполняет обида за саму себя. За то, что без своей силы она ничтожна. Слаба. Просто бесполезная девчонка.Сердце клокочет, заходится болью от глубокой раны. Гложет оттого, что она была такой беспечной. Обидно. Мерзко. Тошно и больно.— Т-ш-ш-ш... — прошелестел граф, мерзко усмехаясь. — Все равно никто не услышит.Алиса вырывается, наплевав на боль, но все старания оказываются безуспешными — мужчина во много раз сильней.Все невыносимо...— Помогите... — она тихо и глухо пытается позвать на помощь. — Помогите!— Зови, сколько влезет. Тут никого...Алиса сдавленно начинает рыдать, вызывая у своего истязателя лишь довольную глумливую усмешку.Его руки уже уверенней проходятся грубыми касаниями по молочной коже.— Оз... — в отчаянии и в забытьи зовет она. — Оз...Оз умер.— Оз...Оз не придет. Он умер. Он не спасет тебя...— Помогите! — уже громче пытается из последних сил сопротивляться Алиса. — Кто-нибудь...Никто не придет...''Кролик, не носись здесь и не отходи далеко! Мало ли что!''— Патлатый... — уже на исходе сил шепчет она в темноту, чувствуя, что насильник тянет время, явно наслаждаясь ее истязанием. — Патлатый!В ушах отзывается чей-то крик, который издала вовсе не она. ?Ворон? — имя цепи накрепко въелось в память, и прямо оттуда она получает ответ. Ответ. Ответ. Словно бьющийся пульс, она чувствует в голове отзыв — резкий, приносящий слабую боль.

— Ворон… — глухо почти рычит кролик.

?Где ж твой хозяин?? — сипло отзывается мысль в голове.Мозг вспыхивает множеством разрядов, словно волна прокатывается по телу, и Алиса резко начинает вырываться, сразу же почувствовав прилив новой силы. После такого поворота событий граф становится грубее и пытается заткнуть ей рот — она пыталась кусаться, за что только сильнее была стиснута.

— Гил… — глухо и как-то надрывно тихо говорит она, а позже легкие содрогаются от резкого крика: — ГИЛБЕРТ!!

Чей-то размашистый бег, звук удара по лицу. Недавно измывавшийся над ней человек падает, а рядом с ним, тяжело дыша и все с таким же выставленным вперед кулаком — словно не отойдя от произошедшего, стоит тот, кого она так отчаянно звала.