Светало. (2/2)
- Вот и свали!
- У тебя же молочко носом идет...
- ПОШЛА ВОН! - в бешенстве вытолкнув старуху за дверь, Дмитрий обернулся на отражающую дверцу ГДРовского серванта, разглядывая прозрачный ливор, каплями падающий на затёртый ковёр.Молочком Дарья Петровна называла спинно-мозговую жидкость, периодически подтекающую из его носа. Когда он был еще совсем ребенком, врачи сообщили матери, что их сын из-за неправильной работы гипофиза не доживет даже до 25 лет. В первом классе он перерос значительное число старшеклассников и даже некоторых учителей, и на этом не остановился. Он рос, продолжал расти.В 10 лет ему сделали первую трепанацию черепа. Потом еще одну. Но они положительного результата не дали. Организм не успевал перестроиться, долговязый, неуклюжий и нескладный, Дмитрий постоянно был мишенью для насмешек. Позвонки, суставы, хрящи и связки перекручивались, искривлялись, гнулись, покрытые слоями соли, превращая его в немощного калеку, жуткими криками по ночам не дающего уснуть соседям. Различные антибиотики, начиная с аспирина и заканчивая запрещенными опиатами, он ежедневно выпивал пачками, без рецептов и консультаций. Дарья Петровна обращаться к врачам считала делом губительным и бесполезным, разве что периодически таскала упирающегося внука по церквям или бабкам-шептуньям.
Дмитрий с ненавистью скривился и застонал от боли в костях, с каждым его движением скрипевших, как ржавая, несмазанная карусель. Какой толк в его росте?Какой толк в сильных руках и ногах, если он не в состоянии нормально передвигаться? Инвалид. Калека. Старая немощная развалина в свои четырнадцать лет...**********Валентина Бухрякова, не помня себя от горя, бежала по городу, захлебываясь морозным воздухом. Как он мог солгать ей? Он ведь совратил ее, негодяй! Совратил, имея жену! Ублюдок! Некоторые прохожие, видя ее, с отвращением отпрянув, сторонились, иногда даже спрыгивая с бордюра на проезжую часть, прямо под колеса автомобилей, лишь бы ни на долю секунды не соприкоснуться с ней. Таким образом, Валентина оставила за собой целый шлейф из трупов.
Дело было в том, что еще не у всех из памяти стерлась та злополучная передача на Первом канале, о Валентине, "ужасной женщине", сбросившей собственного новорожденного сына прямо под поезд в метро. Ребёнка удалось спасти чудом, но матери на тот момент было не до него, она догоняла любовника, которого оттаскивала за волосы жена, грозя Вале кулаками и показывая неприличные жесты. В СМИ к ней оказались крайне нелояльны, никого не интересовали чувства брошенной несчастной женщины, самое мягкое, что она могла прочесть о себе, - "чудовище". Робкие попытки оправдаться на той самой передаче едва не привели к суду Линча, бедняжка едва успела вырваться из цепких лап разъярённой толпы пенсионерок, всеми забытых актеров и депутатов из провинции. С огромным трудом Валентина отвоевала свои права на ребенка, и сына ей оставили. Но постоянная травля, косые взгляды, а то и открытые нападения, - привели к депрессии и нервному срыву.Высокий худощавый блондин преградил ей путь, взяв её за плечи:
- Девушка, с вами все в порядке?
Валя отвернулась и заплакала. Блондин пожал плечами и пошел по направлению к салону красоты.
Закрыв лицо дрожащими руками, Валя села прямор в середину облезлого газона и тут же пожалела о своем решении, мысленно проклянув, помимо негодяя-изменника, собачников, которые выгуливали питомцев на этой территории. А возможно, собачки здесь ни при чем, просто дешевый алкоголь оказал на Валин организм несколько большее влияние, нежели она думала...Размазывая густые зеленые сопли по лицу, Валя поднялась на ноги и пошла по направлению к подъезду, тяжело вздыхая. Ключи ей не понадобились, поскольку домофона в этом подъезде не было отродясь, и для бездомных всего города он был известен, как бесплатный туалет и гостиница заодно. Обшарпанную дверь в свою квартиру Валя тоже не запирала. Она рассудила: "А что у нас брать? Мы что, буржуи какие?". Потому Валина семья была как никто близка к народу, и бездомные порой заходили справлять нужду прямо в их квартиру. Услышав страшные хрипы, Валя прикрыла глаза и прислушалась, потрепала пальцами грязные перья голубя, предположительно больного орнитозом и доживающего последние дни. С нежной улыбкой на губах, она прокралась в комнату девятилетнего сына Макара и остановилась возле покрытой слоем засохшего дерьма кровати. Тощий, посиневший от крика младенец, хрипел, широко распахнув дикие, как у загнанного зверя, глаза, слезы давно не текли из них. Валя подмигнула: "Сисю будем дудонить? Сиську-колбасиську?", ребенок захрипел громче, видимо, чрезвычайно радуясь. Валя поддразнила дитя :"Сися, сисечка, сисюля, будем дудонить? А? А?", подхватив на руки Макара, она похлопала его по выступающим под тонкой кожей ребрам, подумав, что при желании, малыш вполне мог бы быть анатомическим пособием для студентов. "Ух, какое пузико! Атятятя" - заржала Валя, вытащила испачканную в сперме Ефима левую грудь и поднесла к лицу младенца. Недовольная его медлительностью, силой раздвинула маленькие челюсти и впихнула её прямо в рот сыну. В этот момент Валя вздрогнула от дикого, нечеловеческого вопля за стеной, пронизанного яростью и отчаянием: "БУДЬ ПРОКЛЯТ ДЕНЬ, КОГДА Я РОДИЛСЯ НА СВЕТ! БУДЬ ПРОКЛЯТ ДЕНЬ, КОГДА РОДИЛАСЬ ЗЕМЛЯ! БУДЬ ПРОКЛЯТЫ ВСЕ...ВСЕ МОИ СОСЕДИ...КАЖДЫЙ ИЗ НИХ...ВСЕ..."
Макар сжал едва прорезавшиеся зубки, и кровь из покрытого рубцами соска побежала струйками по крошечному прыщавому подбородку, Валя погладила лысую голову мальчишки: "Испугался? Не бойся, это Димка опять чудит...Кушай, карапузик, ути засеря ты мой, а перчик-то дашь поцеловать? ", младенец выплюнул окровавленную грудь, и снова захрипел. Слюна пузырилась на его губах, рвота толчками извергалась из глотки несчастного. Всерьез обеспокоенная Валя достала планшет и сделала несколько снимков. Спустя пару минут эти снимки уже оказались на сайте для молодых мамочек, с подписью: "с вчерашнего вечера сына отказывается от тити!!! Вроде хочет взять, но отворачивается (((((( Но на ночь она всегда дудонил титю!!! Сегодня чуть- чуть соснул и бросил!!! Неужели малыш не хочет больше быть счастливым сисечником??"
А двумя этажами ниже, беженка Вика, читая любимый сайт, увидела знакомого малыша...Прочтя имя отправителя, она обомлела...Валя, соседка, которая едва не увела у нее мужа...****Виктор Степнов, вжав голову в плечи и нервно оглядываясь, торопливо прошел мимо злополучных дворов возле школы, дорогу через которые ему неизбежно приходилось преодолевать каждый день, по пути домой.
- Эй, ты!
Сделав вид, что не слышит, Виктор ускорил шаг, и толькоостатки чувства собственного достоинства не позволили ему сорваться на бег.- Бананы из ушей вытащи! Эй! – видневшиеся в темноте огоньки сигарет не оставляли ему никакого шанса, его мучители снова были на месте. Не успел он обернуться, как что-то тяжелое с хрустом врезалось в затылок, за шиворот потекла вязкая, густоватая жидкость. Неужто кровь? В глазах помутнело, он повалился на рыхлый снег, хватая ртом воздух и нелепо размахивая руками, в тщетных попытках удержать равновесие. Неприятного вида подростки с болезненно-бледными лицами склонились над ним, смеясь. Некоторые из лиц показались смутно знакомыми.
- Валя…Ты это прекрати. Я же тебя вот таким маленьким помню… У тебя же мать, Любовь Романовна, в полиции работает, а ты позоришь её… - договорить ему не дали, Висвальдис в ответ пнул его под ребра и смачно плюнул, затянувшись сигаретой, явно метя в лицо, но промахнулся, и густая слюна сползла с воротника куртки на рукав.
- Тебе сколько раз говорили не ходить здесь, ебанат? – лицо девушки, единственной в компании, напоминало восковую маску. Такое же застывшее и неживое. Рыжие волосы с грязно-зелёными крашеными прядями развевались от ветра, как змеи вокруг головы Медузы Горгоны.
- Я же…я работаю здесь… - Виктор предпринял последнюю попытку оправдаться.- Да хватит пиздеть! Ты уже года три как не работаешь нигде! Да ребят, этот пидор сосед мой, я все знаю про этого придурка…- Валя…- Заткнись, сказал! – нападавшие, видимо, окончательно рассвирепели и на мужчину градом посыпались удары. Когда им надоело колошматить полумертвого человека, один из них торопливо расстегнул джинсы и сделал вид, что помочился на него. Последнее, что запомнил Виктор, прежде чем потерять сознание, - та самая рыжая девушка, присевшая на корточки над его лицом, смех и матерная брань.Открыв глаза и отплевываясь кровью, он увидел, чем, собственно, в него швырнули. На грязном снегу белел козлиный череп с длинными изогнутыми рогами, все еще с ошметками мяса и густой жижей в глазницах. Виктора затошнило. С трудом поднявшись на ноги, он торопливо поковылял прочь от злополучного двора, вслед ему полетели подожженные бумажки и дикий, демонический хохот.
?- Как жена-то у тебя, Витёк?Хорошенькая?А в постели она как?Пилится как, спрашиваю?Вы не поняли вопроса, рядовой?- Никак нет.- Как пилится ваша жена, рядовой Степнов??
Оглядевшись, он удивился. Школы поблизости уже не было. Кажется, чисто по инерции он прошел не менее трех станций трамвая. Район был смутно ему знаком, возможно, он здесь уже бывал. Голоса в голове не умолкали. Призрак старшины Котовского выныривал из глубин памяти, глумливо щерясь и выжидающе заглядывая в глаза.
? - Отвечать на вопрос, рядовой Степнов!- Я.- Витек, кто твоя жена? Шлюха? Рядовой Степнов, вы не поняли вопроса?Лечь! Встать! Лечь! Встать! Лечь! Встать! Лечь! Ну что, вспомнил-то? Команды встать не было, лечь! Ну что, вспомнил, сынок? Лечь, встать! Кто ваша жена?- Шлюха...- Не слышу, встать! Кто ваша жена?!- Шлюха!?
Виктор сжал зубы, его затрясло. Неожиданно кто-то тронул его за плечо.
- Мужчина…Как дойти до улицы Орджоникидзе, дом 36? Подскажите, пожалуйста… - с огромным трудом пробормотала женщина средних лет, она шла, слегка пошатываясь, макияж расплылся по её лицу чёрными разводами, засохшие слезы застыли на румяных от мороза щеках. Она словно была пьяна, и достаточно сильно. Нежная хрупкая шея, почти не прикрытая ярким узорчатым платком, завораживающе белела в темноте, на мочках её ушей покачивались небольшие серебряные сережки.Он молча разглядывал её, она неуклюже переминалась с ноги на ногу и явно смутилась.
- Вы только не подумайте, что я бомжиха или алкоголичка… У меня такое горе случилось… - он даже не вслушивался в её болтовню. Красивой ее назвать было трудно, она скорее являлась живым примером внешности среднестатистической жительницы Средней полосы. Одета она была не слишком дорого, но достаточно хорошо и опрятно, волосы красивого светло-русого оттенка, явно наспех уложенные, были подстрижены в салоне, а не на дому, что уже говорило о том, что к числу асоциальных элементов она не относилась. Разве что колготки порвались. Довольно большая дыра чуть ниже колена, ровный розовеющий овал живой кожи.
- А еще понимаете, у меня сумку украли…а там и телефон, и паспорт…Вы меня слышите? Вы ведь мне поможете? – её голос стал тревожно звенящим, она доверчиво взялась за рукав его пальто своей аккуратной ладонью с крохотными пальчиками и миндалевидными ногтями, покрытыми перламутровым лаком. Он поразился, насколько тонкие у неё были запястья. В нежно-голубых озёрах глаз застыла мольба, сквозь её пушистые ресницы, как через прутья решёток, смотрели ангелы, плача, играя над пропастью, за мгновения до гибели.Осознание того, что она сейчас уйдет и он никогда больше ее не увидит, вызывало резкую щемящую боль в груди. Даже если не уйдет прямо сейчас, какое вообще полноценное развитие отношений возможно? Если бы она не попала в затруднительную ситуацию, разве когда-нибудь она обратилась бы к нему? Разве взглянула бы на него?
Словно в трансе, Виктор кивнул, постаравшись как можно менее заметно вынуть руку из кармана, с размаху впечатал кулак в её податливую скулу. Вскрикнув, она рухнула прямо в лужу, грязные брызги тут же заляпали её с ног до головы. Чёрное пятно синяка расплылось по щеке, из аккуратненького вздёрнутого носика хлынула кровь.
- Пом…по…помо…помогите… - хватая ртом воздух и не словно не до конца веря в реальность происходящего, женщина с немым вопросом уставилась на него. Не позволив ей долго раздумывать, он с силой пнул ее в живот. Она захрипела, скорчившись.
?Как пилится ваша жена, рядовой Степнов?? Вцепившись в её волосы и резко потянув вверх, он взялся её за лицо обеими руками, так сильно, что после этого должны были остаться синяки. Оба его больших пальца медленно, но неумолимо впились в её глаза, выдавливая их. Когда его пальцы вошли внутрь чуть глубже первых суставов, он услышал запоздалый женский крик.
- Сейчас, дорогая, сейчас… больше не больно…это останется между нами… - едва слышно прошептал он, нашарив в кармане зажигалку, и, встряхнув, начал поджаривать её окровавленное лицо. Женщина хрипела и дёргалась, мотая головой, бессмысленно разевая рот. Его руки дрожали, где-то глубоко в душе, там, куда никто не смог бы пробраться, закипали слёзы. – Мне это намного больнее, чем тебе… знаешь, Франц Кафка говорил, что любовь - то, что ты для меня нож, которым я копаюсь в себе… Вдалеке завораживающе мерцала неоновая вывеска: ?Пиво, соки, вода 24 часа?. Он перевел взгляд на Её лицо. Белесая мутная слизь комками выходила из глазниц, ползя по щекам вперемешку с кровью и слезами. Поморщившись, Виктор попытался поджечь Её растрепавшиеся волосы. В ноздри ударил неприятный запах и он решил пока оставить эту затею. Неожиданно до его слуха долетел мягкий детский топот. Пнув лежащую женщину в голову, стараясь попасть ближе к виску, Виктор обернулся.
- Мама, мамочка! – мальчик, лет пяти, не больше, бежал в их сторону, пока не видя, что происходит, и довольно медленно, поскольку был заботливо закутан слишком тепло даже для нынешнего мороза. Крохотные ботинки проваливались в грязный снег, значительно замедляя скорость его движения. – Мама, там папа опять…он Женю схватил… мама, пойдем скорее домой, она плачет…В его голове словно раздался непонятный шум и все прояснилось. Подняв с земли увесистый булыжник, Виктор опустил его на голову женщины и долго бил по остаткам Её лица, пока оно не превратилось в месиво из осколков костей, ошметков мозга и плоти. Поднявшись на ноги, он направился к мальчику, который испуганно замер, полными ужаса глазами уставившись на него и не предпринимая никаких попыток убежать от судьбы.
- Дяденька…пожалуйста...не надо…не бейте маму…Резкий удар в лицо сбил малыша с ног, нос, хрустнув, свернулся на бок, из уголка рта потекла тонкая струйка крови. Крепко взявшись за голову ребёнка, Виктор резко повернул ее так, что подбородок на секунду оказался на одной линии с кобчиком. Хрустнули шейные позвонки, голова безвольно свесилась, яркая шапочка с дурашливыми оленями слетела и шлёпнулась в грязь.
?Всё равно этот ребёнок будет наркоманом со всем своим классом…? прошептал Виктор, бережно вернув шапку на место, тут же наступил на голову мальчишки ботинком, превращая её в кровавое месиво, после чего оттащил его к трупу матери.Торопливо умывшись снегом и почистив руки, он собирался уже уходить, но, поддавшись непонятному порыву, вернулся. Задрав вельветовую юбку женщины и разодрав одеревеневшими от мороза пальцами неподатливый капрон, он сорвал с Неё трусы и, скомкав, запихнул к себе в карман брюк. Подхватив Её под мышки и оттащив к свалке, завалил труп мусором, ветками и снегом. Немного поразмыслив, взял ребёнка на руки и швырнул в ближайший мусорный бак, так же закидав разноцветными акетиками из-под чипсов, обёртками от шоколадок, втулками от туалетной бумаги, куриными костями и банками протухших еще во время Второй мировой войны консервов... Покинув двор через арку в одном из домов, Виктор побродил по району, поплутав добрые пол часа, и в итоге, порядочно устав, плюхнулся на первую подвернувшуюся скамейку в одном из наименее освещенных мест. Перед глазами снова замерцала неоновая вывеска: ?Пиво, соки, вода 24 часа?. Совсем рядом клоун возник из темноты и повис в воздухе, под полукруглой светящейся надписью ?Казино?. Он перекидывал карты, подмигивал и смеялся.
Покачиваясь из стороны в сторону, Виктор зашептал: ?Я всё сделал правильно. Для меня это было намного больнее, чем для Неё. Но я был должен так поступить.?, упрямо глядя прямо в глаза кислотно-яркому монстру. Клоун превратился в старшину Эмиля Котовского и оскалил зубы, грязно матерясь и насмешливо щуря кошачьи зеленоватые, как бутылочное стекло, глаза.
- Ты что натворил, полудурок? – по-отечески заботливо и сочувственно спросил старшина Котовский.- Я всё сделал правильно. – прошептал Виктор, отстраненно улыбаясь. – Во всем должен быть порядок.
- Излагай яснее, рядовой Степнов. – он недовольно скривил тонкие, бескровные губы. Подобная реакция, как правила, обозначала крайнюю степень недовольства, однако его взгляд все еще оставался заинтересованным.
- Все должно быть на своих местах, понимаешь? Во всем должен быть порядок. Глобальный порядок вселенной. Надо поступать правильно. Даже когда это неприятно. В иных ситуациях, приходится делать то, против чего восстаёт наша душа, что нам до бесконечности омерзительно, но является необходимым, поскольку иного выбора попросту нет. Настоящий мужчина при этом будет молча нести свою ношу из года в год, даже мысленно не занимаясь постыдным себяжалением и причитанием о превратностях судьбы. Я поступил так, как нужно, а не так, как хотелось. Ещё Франц Кафка говорил…?
Лицо Эмиля размылось и приняло красивые, тонкие черты Ивери. Он пробормотал, не отводя от Виктора снисходительного взгляда:?Milestība ir tas, kā tu esi nazis, ar kuru es rak?ajos sevī.?- Это ведь…Ивери помотал головой и вдруг доверительно зашептал:? Это… Как бы общее значение, как я понимаю более глубокую суть того... когда человека подвергает страданиям кто-то близкий. С одной стороны, боль проходит и может быть прощена, но если пройдена определённая грань, она безвозвратно создает эмоциональный барьер, делая человека чужим.?-Да что ты можешь в этом понимать, лабус… Ты не человек, ты глыба ледяная…- Виктор скрипнул зубами.
- Так вот…Слушаешь меня? Боль становится совершенно привычной и уже не вызывают каких-либо ощущений, как раньше. Но гораздо более существенно её значение. После того, как близкий человек показывает способность осознанно причинять страдания - он перестаёт быть близким. И сами эти причинённые страдания - вообще ничто, по сравнению с тем ощущением, что конкретно этот человек совершает подобный поступок. Этот факт меняет восприятие данного человека, больше чем его насилие меняет здоровье или моральное состояние. Tas paliek starp mums…Виктор встряхнул головой и потер пальцами глаза. Негромкий, неестественно спокойный голос стих, видение исчезло.
- Молодой человек, не поможете сумочку в подъезд затащить? – подбоченившись, вызывающе спросила старуха в замызганном розовом пуховике, смерив его при этом презрительным и настолько недовольным взглядом, словно он ей задолжал крупную сумму денег. Поспешно кивнув и протащив огромный клетчатый баул по узкой лестнице, заваленной помоями и старой мебелью, до четырнадцатого этажа, в то время как старуха взгромоздилась ему на плечи, колотила его по спине и шептала на ухо всякие гадости, он удивленно оглянулся. За окном светало. Ткнув его остреньким кулачком в лицо на прощание, старушка скрылась за обшарпанной дверью своей квартиры.?Надо позвонить маме, как домой приду.? - вспомнил Виктор и направился домой, по пути забежав в продуктовый магазин и купив стиральный порошок, пакет орешков и абхазское вино.?I thought that I was over you…But it's true, so true I love you even more…Than I did before But darling, what can I do? Why don't you love me? And I'll always be…Crying over you!?
Crying… Crying… Crying...