Глава 10'' - Танцующая в лунном свете (1/1)

Я постучусь в твой сон,Где ты всегда свободен.Не слышен ветра стонСредь радужных мелодий.Там посмотрю в глазаИ утону в объятьях,Там буду танцеватьВ словесно сшитых платьях.Я приплыву к тебеНа волнах ласк безбрежных.Подаришь мне кольеИз поцелуев нежных.Дыханьем обожжёшьИ трепетать заставишь,И больше не уйдёшь,С рассветом не растаешь.Я постучусь в твой сон,Я постучусь нежданно.И будет сказкой онКрасивой и печальной.(Иволга) До шатра мы с сестрой шли молча. Неловкая тишина действовала на нервы, хотелось отвлечься, поговорить, но слабость во всем теле и нахлынувшие за день события не позволяли собрать мысли, чтобы оформить их в мало-мальски пригодную для милой беседы тему. Боль отступила, оставив после себя непривычные, покалывающие ощущения. Что именно изменилось в моем теле после общения со жрицей, предстояло еще разобраться. Да и вообще, несмотря на практически бесконечный поток вылившейся на меня информации, день оставил еще больше вопросов, чем раньше. Не нашлось ответа и для моих измененных глаз. Эшьяла считала, что это?— результат лечения?— след от раны был более чем убедителен, и меня совершенно устраивало, что она не беспокоится по этому поводу. Однако мне было точно известно, что вместе с цветом глаз, во мне изменилось что-то еще. Странные обрывки воспоминаний и знаний иногда всплывали в голове, по ночам же нередко мучили явно чужие кошмары. Все чаще вспоминалась маленькая зеленоволосая харнийская девчушка из одного сна, потребовавшая прекратить подсматривать, и метнувшая в меня сгусток огня. ?Файербол??— услужливо поправила меня память, и я мысленно выругался, потому что никогда не знал этого слова, и эта память была явно не моей. Погруженный в свои мысли, я ковылял, поддерживаемый Эшьялой, не разбирая дороги, спотыкаясь. Когда усталость и слабость начали брать надо мной верх, я поднял голову, осматриваясь?— требовалось оценить свои силы, и, либо сделать последний рывок до драгоценной постели, либо умолять о привале. Оглядевшись, я с удивлением обнаружил, что мы отошли в сторону от поселения, не приблизившись к нему ни на метр. Я остановился, взглядом требуя объяснения у сестры. Словно поняв, что ее замысел раскрыли, Эшьяла помогла мне усесться на небольшой валун. Я молча, не нарушая затянувшегося молчания, сел на остывающий камень.*** Эшьяла остановилась, осмотрелась. Она словно и сама не знала, куда мы пришли. Я повторил ее действия. А посмотреть было на что: перед нами раскинулась просторная каменистая поляна. Расположенная в стороне от дороги (так вот почему я так часто спотыкался!), в удалении от жилья, она была обрамлена низкими деревьями с редкой листвой, и колючим, густым кустарником. Деревья давали достаточное количество тени сочной траве, и та обильно проросла между камней, образовав густой ковер. Все это создавало иллюзию уединенности. Но даже деревья не заслоняли великолепное, бархатное небо. Темная гладь не была осквернена ни единым облаком. На ее иссиня-черной ткани, щедрой рукой неизвестного творца, были обильно рассыпаны искрящиеся бриллианты крупных звезд. Словно этого было мало, из-за зубчатых краев далеких холмов, огромным желтым оком всплывала на ночное дежурство великолепная полная луна. Не скупясь, ночное светило заливало поляну мертвенно-белым светом, серебря траву, камни и создавая таинственную, волшебную атмосферу. Забыв обо всем, мы молча наблюдали открывшуюся нашему взору прекрасную картину природы, впитывая избитым за день разумом все ее величие и спокойствие. Царившую прохладную тишину нарушил легкий шорох. Эшьяла?— ах, как она была прекрасна в лунном свете! —?скидывала куртку. Я поежился?— пусть земля еще хранила подаренное жарким, солнечным днем тепло, воздух все же был уже довольно прохладен. Эшьяла ловким движением приставила к моим губам тонкий пальчик: ?молчи!?, и, оставив меня в недоумении сидеть на едва теплом камне, вышла на середину поляны. Я залюбовался. Лунный свет окончательно выбелил светлый, серебристый мех сестры, которая, казалось, сама мерцала, купаясь в ночном великолепии. Родители не ошиблись с именем: ?Эшьяла?— Танцующая в лунном свете?. Теперь, глядя на прекрасное, пожирающее меня своими аметистовыми глазами, создание, я ничуть не сомневался в правдивости этого имени. Купаясь в моем внимании, как в лунном свете, девушка прошлась по поляне, грациозно выгибаясь и виляя бедрами. Словно во сне, я наблюдал, как падают на землю ее майка и шорты, оставляя безупречное тело совершенно нагим. Быстрым движением руки, девушка освободила жемчужные волосы, густым шелковым дождем упавшие на ее плечи. И выпрямилась, гордо, не стесняясь своей наготы, повернувшись ко мне всем телом. Дыхание перехватило. Я терялся, не зная, что мне делать?— волноваться за странно ведущую себя сестру? Пустить все на самотек? Полные немой решимости, прекрасные фиолетовые глаза завораживали. В них я увидел свой ответ. Она уже все решила, и за себя, и за меня. И сегодня она получит все, чего пожелает. Сердце глухо бухало где-то в груди. Кровь приливала к голове, стучала в висках, словно ритм барабана. Кажется, Эшьяла тоже слышала эти удары. Плавным движением, она подняла вверх руки, потянувшись к далекому, усыпанному молочными брызгами созвездий небу, привставая на носочки. Упругие груди поднялись вслед за ее движением, указав острыми розовыми кончиками в мою сторону. На холоде соски затвердели, превратившись в соблазнительные горошины. Они вызывающе торчали и маняще подрагивая в такт дыханию сестры. Удар сердца, и руки плавно склоняются в сторону, волной увлекая ее всю за собой. Еще удар?— и она медленно кружится на месте, позволяя рассмотреть свое идеальное тело со всех сторон. Сердце билось все быстрее, танец Эшьялы становился все стремительнее, подчиняясь, слышимому лишь нам двоим, ритму: музыке вздохов и такту биения двух сердец. Округлые, чуть полноватые бедра покачивались, оказываясь то на недосягаемом расстоянии, то приближаясь к самому моему лицу. Забыв обо всем, сестра танцевала в лунном свете, купаясь в серебряном мерцании и мерцая сама. Она то мечтательно закрывала глаза, то бросала на меня короткие взгляды?— жгучие, хищные, жадные. Она беззастенчиво демонстрировала мне свое тело?— гибкое, сильное, не имеющее ни одного изъяна, и я был до глубины души поражен открывающимся мне видом. Медленный, и в то же время динамичный, полный плавных переходов и резких взмахов, танец был исполнен одиночества и боли, отчаянной и бессильной ярости. Движения Эшьялы все больше походили на неведомый обряд, становясь все более откровенными и дразнящими. Потеряв счет времени, я не отводил взгляда от мерцающего силуэта. Прервав мои раздумья, Эшьяла резко опустилась на землю рядом со мной. Я заглянул в ее глаза, и потонул в пучине боли, отчаяния и безысходности, плескавшейся в аметистовой глубине. Она все поняла. Она знала, что мне будет нужно уходить, и что я больше не принадлежу миру, в котором она живет. Я видел, сколько боли приносило ей осознание всего этого. И видел решимость, с которой она принимала тяжелое решение. Сестра наклонилась, уперев ладони в мои колени, заглянула в мои глаза, и неловко поцеловала меня. От неожиданности я вздрогнул, стукнувшись с ней зубами, разрывая выражение ее нежности. Однако, она схватила мой затылок и впилась в мои губы с новой силой, прижимаясь ко мне своим прекрасным обнаженным телом. Горячий язык скользнул в мой рот. Исследуя, он прошелся по зубам, проник глубже. Я ответил на поцелуй. Наши языки сплелись во влажной, развратной борьбе, стремясь покорить чужой рот. Я притянул сестру, усаживая к себе на колени, не отрываясь от долгих поцелуев. Воздуха не хватало, мы прерывались лишь на несколько секунд, судорожно дыша и облизывая опухшие губы, ловили безумные, горящие взгляды друг друга и тонули в охватившем нас безумии вновь. Наша неопытность с лихвой компенсировалась жаждой ласк, яростью, с которой мы кусали, облизывали, целовали… Упругая попка Эшьялы непрестанно елозила на моих коленях, словно движения ее языка зарождались где-то в глубине ее тела. От мысли, что этот прекрасный зад не прикрыт одеждой, и нас разделяет лишь тонкая кожа моих штанов, я стремительно накалялся. Хотелось скинуть всю одежду, и касаться нежного бархата ее кожи всей поверхностью тела. Словно прочитав мои мысли, Эшьяла на миг разорвала один из бесчисленных поцелуев, и потянулась к подолу моей рубахи. Не заморачиваясь со шнуровкой, она стянула просторную одежду через голову. Ее руки перекочевали с моего затылка на плечи и грудь. Словно наслаждаясь возможностью трогать и гладить меня, она с упоением растирала мое разгоряченное от возбуждения тело. Стремясь не отставать от сестры, я принялся ласкать ее горячую упругую грудь, сильную гладкую спину. Поцелуи становились реже, однако теперь мы с упоением тискали, поглаживали и мяли друг друга. Тяжело дыша, сестра навалилась на меня всем телом, опрокидывая на спину. Ударившись спиной об устилающие поляну камни, я порадовался тому, что валун, на котором я сидел, был весьма небольшим. Однако, посторонние мысли выпорхнули прочь, стоило Эшьяле взяться за тесемки моих штанов. Я накрыл ее руки своими. Маленькие ладошки умещались в моих, словно детские. Мы слишком распалены, еще можно одуматься. Она недоуменно взглянула на меня, опалив жарким, возбужденным взглядом, и уверенно продолжила возиться с завязками. Когда штаны были побеждены, она наклонилась к моему уху, и прошептала: ?Сегодня ты?— моя добыча. Вот и веди себя как моя добыча!? Последний элемент одежды отправился прочь, и Эшьяла немного отстранилась, пожирая глазами мое тело. Мне захотелось провалиться сквозь землю. В отличие от женщин, мужчине довольно трудно скрыть вожделение, на основной индикатор которого сейчас жадно уставилась одна не очень опытная, но весьма уверенная в себе, хищница. Неудовлетворенная результатом, она наклонилась к моему паху, усевшись прямо на мой живот, и принялась поглаживать и без этого явно пробудившийся член. Сначала пальцами одной руки, затем обоими ладонями, она растирала мой набухающий половой орган, заставляя меня извиваться и кусать губы от удовольствия. Неумелые движения больше распаляли, чем способствовали разрядке, тем не менее, молодость брала свое. Любопытная Эшьяла полностью погрузилась в процесс, поглаживая уже и внутреннюю сторону бедра, массируя мошонку?— она чутко улавливала мою реакцию на каждое из своих действий, на глазах совершенствуя свое мастерство. С трудом сдерживаясь, я открыл глаза, ища повод немного отвлечься от сладких ощущений. И нашел его в бедрах Эшьялы, которая, увлекаясь, наклонилась почти к самому члену, тем самым приблизив свой упругий зад к моему лицу. Не удержавшись, я провел рукой по светлой бархатной коже ягодиц. Сестра вздрогнула, оглянулась. И тихо охнула, когда я прошелся рукой по влажному пространству между ними. Схватив руками аппетитную попку, я пресек попытку отстраниться, и, посетовав, что руки теперь заняты, притянул ее еще ближе. Между ног Эшьялы было влажно, тепло и пахло терпким мускусом. Запах был необычным и весьма приятным, усиливаясь по мере возбуждения. Все еще придерживая замершую наездницу от бегства, я раздвинул упругие ягодицы, обнажая влажную, покрытую тонким бархатным пухом складку и крошечное колечко анального отверстия. Освободив одну руку, я прошелся пальцем по ложбинке между ягодицами, обведя по кругу подрагивающий сфинктер, и уверенно заскользил дальше, в недра образованной двумя продольными подушечками складочки. Бархатистые бугорки разошлись в стороны, явив моему взору аккуратную красноватую влажную бахрому, крошечное отверстие и небольшой бугорок в самом основании, у лобка. Мускусный запах усиливался, дурманил. Я провел пальцами по влажной гладкой поверхности, уперся в бугорок. Эшьяла сдавленно застонала, выгнулась. Я придержал ее рукой, не позволяя отстраниться, облизал пальцы, и принялся медленными круговыми движениями массировать понравившийся мне, по реакции сестры, бугорок клитора. Бросив отчаянные попытки отстраниться, сестра с удвоенной силой вернулась к играм с моим членом. Теперь она была еще сильнее возбуждена, не аккуратничала, движения были резче и сильнее. Когда я решил увеличить ее возбуждение, облизав сочную красную бахрому промежности, она не сдержала громкого стона и впилась губами в мой член. Я задохнулся от возбуждения и удовольствия. Вдохновленная, она принялась с удвоенной силой тереть ствол по всей длине, губами лаская головку, дразня шершавым нежным язычком… Потерявшись в непередаваемых, восхитительных ощущениях, я забился в оргазме, обильно брызнув на лицо удивленной Эшьяле своим семенем. Радуясь своей маленькой победе, сестра с довольным видом оглянулась на мое раскрасневшееся лицо. Весь ее вид выражал нескрываемую радость. Белесые потеки слабо поблескивали на гладкой коже Эшьялы, она собрала их ладонью, и медленно, глядя мне прямо в глаза, облизала пальцы, один за другим. Чувствуя, как вместо сладкой истомы, на меня снова накатывает возбуждение, я поднялся и повалил нахалку на землю, подмяв под себя. Хотя тело все еще плохо подчинялось, я мог справиться с ней хотя бы за счет разницы в весе, чем не преминул воспользоваться. Слегка удивленная тем, что я перехватил инициативу, Эшьяла вытянулась подо мной на траве. Все еще тяжело дыша после недавнего оргазма, я навис над ней хищным зверем, с трудом сдерживая желание немедленно сделать с этой бесстыжей самкой все, что было прописано самой природой, на уровне инстинктов. И снова она победила. Полное, светлое тело поднявшейся в зенит луны, отразилось в аметисте прекрасных глаз. Полубезумный, затуманенный возбуждением взгляд сестры смягчился в ответ на мои сомнения. Эшьяла полностью расслабилась подо мной, обмякла. На длинных ресницах заискрились хрустальные капельки слез, лик луны в прозрачной фиолетовой глубине сменился моим лицом, словно она не желала видеть ничего, кроме него. Подернутые сладостной дымкой, ее глаза расширились еще сильнее, словно моя сдержанность приносила ей боль, она шумно выдохнула и протянула ко мне свои руки, в бесконечно умоляющем жесте. Припухшие губы раскрылись в немом крике, в беззвучной просьбе, хрупкое тело подалось мне навстречу, приподнялось, требуя. Хрустальные бусины слезинок соскользнули с уголков ее глаз, и я окончательно потерял рассудок. Хрипло рыча, я покрывал яростными, жестокими поцелуями ее восхитительное тело. На тонкой шее, ключицах, груди девушки расцветали алыми метками следы моей страсти. Мои руки бесцеремонно блуждали по ее телу, исследуя, поглаживая и сминая послушную плоть. Испуганные всхлипы сестры сменились полными наслаждения, громкими бесстыжими стонами. Девушка извивалась, приподнималась и опадала, послушная моим ласкам, отвечала на любое движение со всей своей страстью. Я сдавливал и мял ее грудь, ласкал губами и языком набухшие затвердевшие бусины сосков, покусывая и облизывая, доставляя наслаждение и получая его сам, глядя, как тонет в аметистовой глубине ее глаз последняя капля разума, уступая место безграничной животной похоти. Мое возбужденное, набухшее от открывшегося вида, естество, терлось о внутреннюю сторону бедер, оставляя на них влажные следы выступившей смазки, но я старался не обращать внимания на собственное желание, наслаждаясь тем, какое удовольствие способен подарить сестре. Возбуждение накатывало горячими, упругими волнами, грозя затопить разум, и я спешил продолжить ласки. Оставив жадным языком влажные следы на ее шее, нежной коже подмышек, ключицах, я прочертил влажную дорожку на плоском животе, слегка задержавшись в ямочке пупка, спускаясь все ниже, ниже… Эшьяла шумно выдохнула, когда, разведя в стороны упругие бедра, я приник к беззащитному холмику лобка. Жадно вдыхая терпкий, густой аромат ее возбуждения, сконцентрировавшийся в этом удивительном, нежном месте, я потерся щекой о гладкую поверхность бедра и раздвинул пальцами бархатные подушечки ее половых губ. Тонко взвыв от удовольствия, Эшьяла приподняла бедра навстречу, едва я коснулся губами сочной горошины клитора. Липкая, скользкая жидкость стекала по подбородку, когда я терзал ее нежную, трепещущую плоть. Наконец, она забилась в моих руках, огласив окрестности хриплым, протяжным стоном. Я сжимал обмякшее тело, понимая, что это только начало, что я не способен больше сдерживаться?— обессилевшее, хрупкое тело, покрытое следами моих жарких поцелуев, влажное от обильно выступившего пота, выглядело таким беззащитным, таким открытым… Я решительно отстранился, подхватывая талию сестры и притягивая ее бедра к своим. Когда мой горячий, возбужденный член уперся в ее влажную, источающую упоительный, дурманящий аромат, промежность, девушка открыла глаза. В ее взгляде, все еще подернутом дымкой сладких ощущений, все же блеснуло осознание того, что сейчас произойдет. Скрывая промелькнувший в самой глубине, страх, она молча улыбнулась и закрыла глаза. Милая, родная, восхитительная! Не выпуская из рук ее бедра, я поднялся на колени, наклонился и увлек девушку в долгий, влажный поцелуй. Когда воздух закончился, я, не разрывая поцелуя, одним движением вогнал свою разгоряченную плоть в ее крошечное, испуганно сжавшееся отверстие. Острые коготки вонзились мне в спину, оставляя глубокие кровавые следы. Я поймал ее болезненный вскрик губами, крепко сжав в объятиях, не двигаясь. Жар ее тела сводил с ума, к запаху вожделения прибавился металлический запах крови, пробуждая низменные, хищные инстинкты. И все же, я не двигался, собирая губами крупные капли соленых слез, скапливающиеся в уголках ее прекрасных глаз. Лишь, когда девушка, наконец, начала хрипло и поверхностно дышать, я снова приник к ее опухшим, искусанным до крови губам, нежно и медленно. Я умолял всех богов разом, чтобы мне хватило выдержки, и последняя, крошечная капля моего разума не исчезла в растрепанном шелке ее спутанных волос вслед за хрусталем бесчисленных слез. Дождавшись, пока Эшьяла придет в себя хоть немного, я слегка подался назад, затем качнулся вперед, углубляясь в узкий, жаркий проход. Девушка тихо всхлипывала, такая маленькая, испуганная, напряженная. Придерживая ее бедра одной рукой, я продолжал медленные, плавные движения, истязая свое терпение. Облизав пальцы свободной руки, я нежно надавил на горошину клитора, помня, что его стимуляция приносила удовольствие сестре. Понемногу ускоряясь в постепенно расслабляющемся, бархатистом чреве сестры, я продолжал настойчиво массировать ее чувствительное место. В Эшьяле тоже происходили заметные перемены. Тихие всхлипы вновь сменились осторожными, сдержанными стонами, дыхание участилось?— она начинала получать удовольствие от процесса. Понимая, что сдерживался слишком долго, и надолго меня не хватит, я подхватил сестру под лопатки, притягивая к себе, не прекращая движения. Теперь мы смотрели в глаза друг другу, ловя в глубине взглядов собственное отражение, словно погружаясь в мир, доступный только нам двоим. Эшьяла потянулась ко мне с поцелуем, слегка сдвинулась, ища ногами опору. Я ласкал ее везде, где мог только дотянуться, пытаясь донести хоть частичку того жара, что бушевал в глубине меня, сдерживаемый из самых последних сил. Смена позы явно понравилась сестре, вскоре она начала двигаться сама, елозя покатыми бедрами, все громче и бесстыднее постанывая, закрывая глаза от удовольствия. Липкий, горячий сок наших тел заливал мои бедра, стекая на примятую траву. Эшьяла, словно обезумев, скакала на мне, бешено наращивая темп, закрыв глаза, кусая сочные губы. Я придерживал ее бедра, аккуратно направляя движения, покусывал чувствительные ушки, шептал что-то бессвязное и отчаянно сопротивлялся приближению самого восхитительного оргазма в своей жизни. Наконец, девушка перешла на рык, выгнулась, откидываясь назад, я чувствовал как мышцы внутри нее сильно и резко сокращаются. В аметистовых глазах отразилась низкая, клонящаяся к западу луна, и я взорвался бесконечно яркими, восхитительными ощущениями, обильно изливаясь в ее горячую, алчную плоть.*** Луна постепенно скрылась за рваным силуэтом темных крон, а мы все также лежали на холодных камнях, совершенно обнаженные и абсолютно не смущенные этим фактом. Уставшая девушка удобно устроилась на моей груди, тихо посапывая, щекоча шею горячим дыханием. Я улыбнулся и погладил ее светлые, спутавшиеся волосы. Утренний морозец заметно холодил разгоряченные тела, все еще влажные от пота. В теле поселилась безграничная, болезненная усталость и опустошенность, хотелось оставаться неподвижным вечно, вот так нежно обнимая эту храбрую и глупую Эшьялу. Нет, я прислушался к себе и совершенно явно осознал, что даже секс не зародил во мне таких же чувств, какие испытывала ко мне моя маленькая, бедная сестра. Я все так же трезво осознавал, что мы и раньше отличались, а теперь совершенно точно принадлежим к абсолютно разным мирам. Ей никогда не удержать меня возле себя?— я уже чувствовал тот самый зов, необъяснимое чувство, толкающее меня в далекий, бесконечный путь, о котором говорил старый пройдоха-шаман. И ни за что не посмею я забрать из отчего дома единственную и любимую дочь, дочь-отраду больной матери и бесконечно любящего их обоих Канхара. Не смогу повести молодую, влюбленную до беспамятства девушку, навстречу опасностям, не позволю прекрасным рукам испачкаться в чужой крови. И, даже осознавая то, что моя маленькая, наивная сестра и сама прекрасно знала все это, даже тогда, когда я сам не осознал до конца, какая ноша легла на мои плечи, я бесконечно жалел это хрупкое, беззащитное, доверившееся мне создание. Словно почувствовав мои размышления, Эшьяла подняла на меня свои ясные, восхитительные глаза. Я не удержался, и поцеловал ее в высокий лоб. Хлопнув длинными ресницами, она тихо прошептала: —?Ты же уйдешь от меня, да? Все, как сказал этот проклятый старик? Я промолчал в ответ. Но сестра явно прочла все мои мысли в решимости на моем лице. Слишком уж хорошо знала меня эта маленькая чертовка. Ее слова жестокими, раскаленными спицами втыкались в мой измученный сомнениями и раздумьями разум, расставляя все на свои места: —?Брат… Раунен… —?я вздрогнул, услышав свое настоящее имя. Его редко произносили, заменяя на более произносимое ?Райнон? или ?Райн?. Эшьяла отстранилась от меня, пытаясь подняться. Ее голос звучал все увереннее, словно она пыталась убедить, в первую очередь, саму себя: —?Я не прошу от тебя ответа на мои чувства?— с жаром прошептала девушка. —?Я вообще ничего от тебя не прошу. И я искренне благодарна тебе за то, что ты принял мои чувства сегодня, не оттолкнул… Ноги Эшьялы подкосились, ослабевшие после испытанных ранее, непривычных нагрузок, и девушка неловко упала на колени. И сразу подевались куда-то вся ее напускная гордость и уверенность. Сжавшись в маленький, подрагивающий комочек, она закрыла лицо руками и беззвучно расплакалась. Я подполз на коленях поближе, попытался обнять всхлипывающую сестру, она отбивалась, пряча глаза, отворачивалась. Поймав ее запястье, я подтянул ее к себе и заглянул в покрасневшие глаза. Переставшая сопротивляться, она позволила себя обнять, закрыть от жестокого, не оставляющего нам обоим выбора, мира. Я не знал, как успокоить эти бесконечные, горькие слезы. Слишком права эта хрупкая, маленькая девчушка. Сердце разрывалось от боли и сострадания. Когда я уже почти решился соврать, что никогда не оставлю ее (себе соврать или ей?), лишь бы прекратить бесконечный водопад слез, она добила меня тихим, бессильным, прерываемым всхлипами шепотом: —?Уходи… Я отпускаю тебя… Я знаю, что никогда, ничем не привяжу тебя к себе. Я слышала, каждую проклятую ночь, я слышала, как ты звал ее, звал свою чертову девку во сне! После этих слов, она окончательно разрыдалась, тихо поскуливая, закрывшись от мира, от меня, в объятиях своей нестерпимой боли. Обезоруженный ее словами, я только нежно обнимал подрагивающее тело, пытаясь хоть немного защитить от утренней прохлады.*** Так мы просидели почти до самого утра. От неподвижности и холода, мышцы свело судорогой. Выплакавшаяся сестра заснула на моей груди беспокойным, тревожным сном, редкие слезинки все еще изредка чертили дорожки на побледневших от пережитых событий щеках. Осторожно отстранив девушку, я встал, растирая одеревеневшие мышцы, пучками травы вытер измазанное следами ночного происшествия тело, наскоро собрал раскиданную по всей поляне одежду, параллельно заметая следы нашей бурной деятельности. Одевшись, я с сомнением оценил теплоту легкомысленного наряда сестры, и, решив не тревожить девушку бессмысленным облачением в легкие шорты, извлек из поясной сумки теплую длинную куртку сменной одежды. Закутав Эшьялу, как мог, я приподнял необычайно легкое тело. И, невзирая на усталость, решительно выдвинулся в направлении поселения?— начинала выпадать роса, а значит, шанс заработать воспаление легких, лежа на холодных камнях, возрастал с каждой минутой. Поселение Серой дымки встретило нас предрассветной тишиной, и, как бы смешно это не звучало, действительно серой дымкой густого, как молоко, тумана. Бросив быстрый взгляд на стремительно розовеющее на востоке небо, я порадовался тому, что наш шатер стоит на отшибе, и, проскользнув мимо беззаботно дремлющих на посту часовых, бесшумной тенью скользнул за занавеску знакомого шатра. Уложив девушку на узкое ложе постели, я быстро нагрел воды и привел ее измученное тело в относительный порядок. Вид светлой кожи, покрытой многочисленными алыми метками, застывшая на бедрах кровь и белесые потеки смущали, но еще сильнее был ужас, накатывающий холодными волнами по мере того, как я осознавал, что натворил. Как я посмел осквернить это прекрасное, не предназначавшееся мне, тело? Как посмел предать доверие родителей, доверие этой хрупкой девчушки, ставшей мне почти родной? Охватившая меня паника сковывала разум, и я, в последний раз взглянув в измученное, с засохшими дорожками слез, лицо Эшьялы, забыв про усталость, заметался, спешно собирая вещи.