Глава 6 - Око Дня (1/1)

Что назначено, что спето,Что надышано на судьбы,Мы гадаем — он читает,Прочитав — берет по праву.Только глупый спорит с ветром,Принимая за управуТо, что ветер вытворяет,Будто ветру надо это.(Тикки Шельен) Первым делом, я решил разобраться с чужими проблемами. Свои вопросы я еще мог позволить себе оставить на собственной совести, а вот поручения других, да еще и важные, пришлось выдвинуть на первый план. Поэтому, входя в поселение Серой дымки, я, еще у входа выяснил у караулящих дорогу стражников, где стоит искать мара Эмшейеса. Охранники не соврали, и вождя удалось обнаружить в местном трактире. Эмшейес коротал длинный вечер за кружечкой хмельной травяной настойки в дальнем углу шатра таверны. Помимо вождя, в помещении обнаружилась маленькая сгорбленная старушка, едва возвышающаяся над низким столом, и миловидная девушка моего возраста за стойкой трактирщика. Едва полог входа в гостеприимный шатер корчмы откинулся, все три пары глаз направили на меня заинтересованные взгляды. Знаками показав трактирщице, что я по делу, и заказ, возможно, сделаю, но позже (хотя кушать, несмотря на перекусы, хотелось невыносимо), я привлек внимание вождя, дожидаясь разрешения присесть. Дождавшись утвердительного кивка, я быстрым шагом прошел мимо столика с единственной, кроме мара, посетительницей, и присел на край лавки напротив Эмшейеса. Не отрываясь от источающей терпкий запах трав кружки, вождь предложил мне поведать, по какой причине молодой (взгляд вождя поискал на моем плече татуировку воина, но не нашел) …юноша, явно проделал долгий путь, окончившийся за его, мара поселения Серой дымки, любимым столиком. Получив зашифрованное письмо, и выслушав краткий пересказ (в который уже раз?) моих приключений, на этот раз начавшийся с момента встречи с Эхшаном и Техирром, Эмшейес нахмурил кустистые брови. - Раз враг пользуется шифром, значит ему есть что скрывать. Я, как и Каджим, воин, но как мара этого селения, я благоразумно окружил себя мудрыми советниками. Вот и посмотрим, как они разберутся с этим письмом. – Записка исчезла в поясной сумке вождя, он отхлебнул из кружки, и продолжил: - Тревожные, но важные вести ты принес, молодой воин. Пускай не украшает твои плечи татуировка, но я вижу, что прошел ты уже гораздо более длинный путь, чем говоришь.– Вождь взглянул на мой убогий вид, оценил качество порядком потрепанных недавними событиями ножей, и вынул из поясных ножен короткий меч. - Ты воин душой, а это важнее всего. Твое оружие годится лишь для охоты. Пусть не украшает твое тело метка, она украшает твою душу. А символом истинного бойца, пускай побудет этот меч. – Развернув клинок рукоятью ко мне, Эмшейес внимательно следил, как я почтительно, двумя руками, беру со стола меч, и, не находя возможности прикрепить голое лезвие к поясу, убираю его в недра зачарованной сумки. Поняв, что разговор окончен, я поклонился вождю, заказал себе хорошо пропеченной вырезки с пряными травами и густого ежевичного киселя у стреляющей глазками барменши, пересел за столик недалеко от стойки. Умопомрачительно пахнущее блюдо перекочевало на мой стол уже через десяток минут, и я плотно занялся тонко нарезанными, сочащимися прозрачными слезинками сока, кусками мяса. Искоса поглядывающий на меня вождь допил пахучее содержимое своей огромной кружки, поставил ее на край стола, и, поднявшись, вышел из корчмы раньше, чем закончила звенеть, укладываясь поудобнее на выскобленных досках стола, упавшая рядом с пустой кружкой, серебряная монетка. Прикончив свою порцию, смакуя, допив восхитительный кисель, я довольно похвалил местную кухню, и решил отправиться на поиски шамана – пришло время заняться и своими делами. Одновременно со мной, закончила ковыряться в своей тарелке и одинокая старушка, сидевшая недалеко от входа. Пока я помогал хозяйке таверны (оказывается, ее звали Ашура) убрать посуду, бабушка выдвинулась в направлении выхода. Попрощавшись с Ашурой, я заодно выведал, в какой стороне искать шатер блудного Грела, и поспешил к проему двери. Старушка мешкала у самого порога, мешая пройти, но я вежливо подождал, пока она покинет гостеприимные стены шатра, и, нетвердо опираясь на суковатую палку, поковыляет вниз по ступенькам крыльца. Застыв в проеме двери, я гадал, сочтет ли бабуся оскорблением предложение помочь ее неспешному путешествию, старушка, словно почувствовав мой взгляд, сверлящий ее спину, немного подалась в сторону. Сочтя сие действие за предложение проскочить мимо, я ринулся вниз по ступенькам порога. И тут же растянулся на песке у входа в таверну, запутавшись ногами в любезно подставленной клюке. Проходящие мимо патрульные обидно заржали. Отряхиваясь от песка, я на какое-то время потерял из вида злобную бабуську, решив не обижаться на старую женщину, и тут же поплатился за свою доверчивость снова. Бабуля крепко вцепилась в мою руку, требуя проводить ее до лавки знахаря. А нормально, спрашивается, попросить не могла?! Ковыляя рука под ручку с семенящей рядом Айса (именно так звали старую лису), я вежливо, с каменным лицом, выслушивал ее рассказ о любимом сыне. Шойхота, оказывается, тоже проходил инициацию в этом сезоне, и, вместе с другом, Хентой, отправился к алтарю Ока Дня, едва закончили накладывать повязку на расчерченное свежими красками плечо. Друзья решили преодолеть границы дружбы, став побратимами по крови, и ближайшим местом для совершения обряда оказался этот самый алтарь. Когда небо окрасилось закатным багрянцем следующего вечера, а друзья все еще не вернулись, старушка начала заметно волноваться. Доведя Айса до расположенной неподалеку лавки знахарки, я быстренько (вдруг придумает что-нибудь еще), попрощался с навязчивой старушенцией, клятвенно пообещав ей, едва увидев драгоценного Шойхота, сразу же отправить его к ней, и, разумеется, не подавать при этом виду, что за шкурки новоявленных воинов печется одно седое и вредное недоразумение.*** Грела я обнаружил в выделенном ему шатре на окраине, недалеко от стрельбища. Увидев меня, старый хрыч весьма удивился тому, что я не упиваюсь на празднике в мою, в частности, честь. Когда я кратко пересказал ему свои приключения, Грел надолго задумался. Наконец, переварив вываленную на него информацию, он посоветовал мне сходить к местному алтарю – Оку дня, воскурить благовония и спросить совета у духов. Здраво рассудив, что, в случае моей правоты, духи примут мою сторону, мара Аравану придется пересмотреть порядок суда над убийцей собственного сына, так как в случае признания Онаги виновным в некромантии, суд над ним вершился бы именно мечом, что превращает меня из подлого негодяя в руку правосудия. Получив от шамана указания по направлению движения, и приличную банку благовоний, я был вытолкан за пределы шатра, с наставлением немедленно получить прощение духов, и спешить обратно. Посмотрев на переливающееся алым закатное небо, я зевнул, и, прогоняя мысли о теплой постели, двинулся в сторону выхода из поселения.*** Алтарь находился не особо далеко, чуть западнее поселения Серой дымки, однако, протянувшийся неприступной стеной отрог горного хребта преграждал путь, вынуждая следовать в обход, широкой петлей огибая крутые скалы. Таким образом, мой путь лежал через холмы живого ветра на юге, где начиналась, проложенная ногами множества страждущих совета духов, тропинка к месту общения с духами. Словом, к Оку дня я должен был притопать ближе к ночи. О необходимости еще и повторить этот путь, возвращаясь, думать не хотелось вообще. С такими мыслями, я довольно бодрым шагом месил дорожную пыль, не забывая поглядывать по сторонам. Приятная тяжесть вкусной еды в желудке наполняла силами, первые порывы прохладного вечернего ветерка приятно холодили разогревшееся за день непрерывной беготни по жаре тело. Холмы живого ветра встретили меня небольшой развилкой, если можно было так назвать отслоившийся от основной, широкой дороги, призрак тропинки, и внушительной деревянной табличкой. На табличке было указано, что да, вот она – тропа к Оку дня, не пропустите поворот, и приколота небольшая потрепанная записка. Расправив трепещущий в порыве ветра клочок кожи, я прочел невнятный призыв прогонять наглых крыс с пути к алтарю, подписанный именем мара Эмшейеса.

Упоминание о неугодных вожаку деревни крысах настораживало. На всякий случай, я достал из поясной сумки тетиву и приладил ее к упругому дереву лука, проверил, легко ли выхватываются широкие срезни охотничьих стрел, поправил перевязь с ножами. Мелькнула мысль, что, еще недавно, возможная необходимость кровопролитной драки вызвала бы у меня гораздо больше эмоций, чем сейчас.

Внезапно, прерывая мои измышления,из кустов в стороне от дороги выскочил взмыленный незнакомец. Грязная рубаха и залатанные кое-как штаны, покрытая драной, линялой тряпкой банданы голова, делали его похожим на разбойника. Я выхватил лук. Незнакомец поднял руки в примиряющем жесте. Ни в руках, ни на поясе, ни за спиной не было заметно оружия. Совершенно не обращая внимания на направленный на него косой конец срезня, он плюхнулся на ближайший валун, и, тяжело отдышавшись, вытер обильно выступивший на чумазом лбу пот. Дождавшись, пока мужчина восстановит дыхание, я, наконец, выяснил, зачем он пытался привлечь мое внимание. Представившийся Гуннашем, ферре оказался рудокопом, зарабатывающим на жизньразработкой каких-то декоративных поделочных камней. По его словам, местные умельцы резали податливый зеленоватый камень, продавая фигурки проезжим скупщикам по хорошей цене. Однако, не так давно в окрестностях объявились кобольды (зло сплюнув, Гуннаш окрестил их крысолюдами), и обчистили нехитрый лагерь рудокопа. Больше всего жалел широкоплечий добытчик о пропавшей новой кирке, которую привезли на заказ из самой Аль-Хабры. Слезно просил меня, если встречу воришку, захватить его инструмент. Поинтересовавшись, каким же именно образом мне может попасться вороватый кобольд, я с удивлением узнал, что нахальные крысолюди обосновались аккурат по пути к Оку дня. Становилось все интереснее и интереснее.*** Крысоподобные уродцы легкомысленно разбили лагерь прямо на узкой тропе. Весь последний час я потратил, медленно пробираясь сквозь заросли редкого кустарника, опасаясь просмотреть в сгущающихся сумерках случайного врага. Награда за усилия не заставила себя долго ждать, и вскоре я наткнулся на небольшую группу обосновавшихся на ночлег кобольдов. Часовых не было. Возле небольшого костерка насчиталось восемь персон, активно спорящих из-за размера порций дурно пахнущего варева, которое, похоже, считали вполне себе приличным ужином. Не заметив ни у кого из кобольдов оружия внушительнее кирок, я решительно достал из колчана три стрелы. Время поджимало, и ждать окончательного наступления темноты, дабы наевшиеся воришки (у одного из них на поясе сверкала хорошей сталью явно не кобольдской работы кирка) легли спать, было слишком большой роскошью. Да и не известно, все-таки, ужином ли был этот поздний прием пищи. Вполне возможно, что он мог оказаться завтраком.

Однако, выжидать наиболее подходящий для нападения момент пришлось еще почти час. Сбившись тесной гурьбой, крысоподобные существа сначала разбирали по мешкам куски обычных, с виду, камней, затем ссорились, обсуждали что-то на своем визгливом, неприятном слуху языке, и категорически отказывались расходиться хоть немного в стороны. Возможно, воинами на вид они и не являлись, но драка одновременно со всеми могла вызвать немало проблем. Наконец, группа раскололась на две равные части по четыре существа в каждой. Первая половина осталась в центре узкой поляны у затухающего костра, вторая, подхватив пустые мешки и кирки, о чем-то возбужденно переговариваясь, скрылась из виду в противоположном моему схрону направлении. Время пришло. Стрелял я метко. Не дрогнула, натренированная частыми вылазками на охоту, рука, не подвел верный лук. Едва первая стрела чиркнула по шее ближайшего кобольда, расчертив ее длинной, стремительно алеющей раной, я выхватил и отправил в полет сначала одну, затем и вторую из заранее подготовленных пернатых убийц. Промахов не было, вторая стрела нашла свою жертву, поразив ее в висок, третья воткнулась в живот успевшему среагировать и подняться крысолюду. Схватившись за древко, он с противным визгом забарахтался на земле. Я мысленно пожал плечами – не дернись он вверх и вперед, сейчас бы уже тихо лежал с собратьями, устремляя в ночное небо стекленеющий взгляд и стрелу, предназначавшуюся его груди.

Визг не смолкал, и я, выскочив из укрытия, полоснул последнего уцелевшего кобольда выхваченным из сумки подарком Эмшейеса, быстро добив раненого. Хотя бой длился меньше минуты, он, наверное, переполошил все окрестности. Вырвав из тел поверженных врагов стрелы, я стащил трупы в более-менее густые кусты неподалеку, кое-как забросал темнеющие на земле пятна крови, и поспешил вперед. Время поджимало, и ждать, пока взбудораженная криками крысолюда округа сбежится к потухшему костру лагеря совершенно не стоило. Подхватив выпавшую из-за пояса одного из кобольдов кирку, ту самую, которая приглянулась мне ранее, я сунул ее в бездонные недра зачарованной сумки.

Ноги вынесли меня к широкой поляне, в центре которой отражало мерцающие ночные звезды почти идеально круглое озерцо. В центре водной глади, на крошечном островке, раскидывало мощные ветви огромное, неизвестной мне породы, дерево. Толстый ствол от самого основания расходился на три огромные ветви, резная светлая мелкая листва шелестела, казалось, даже между порывами ветра. Затаив дыхание, я, любуясь, замедлил шаг. Спрятанный среди горных хребтов, оазис действительно вызывал благоговейный трепет. У кромки воды клубилась едва заметная дымка зарождающегося тумана, создавая мистическую и таинственную атмосферу. Алтарь Ока дня обнаружился у самой воды, под голыми ветками старой высохшей ивы. На круглом, изрезанном рунами столе, источая тонкие струйки дыма, медленно тлели стерженьки ароматных палочек благовоний. Я растерялся. Воскуривание благовоний на алтарях обычно допускалось только в присутствии его служителей. Словно выждав момент, последний появился из-за широкого ствола мертвого дерева. - Что привело тебя в это место в столь тихий час, о юный воин? – спросил служитель.

- Я пришел узнать, насколько милостивы ко мне остались духи после того, как на мои руки легла кровь соплеменника, - под внимательным взором монаха, взгляд сам опустился к зеленой редкой траве. - Что ж, принеси свою жертву тем, кто видел вашу схватку, - ответил монах. На подгибающихся ногах, осознав, наконец, что именно сейчас решится моя судьба, я приблизился к курильнице. Навязчивый запах благовоний щекотал ноздри, туманил мысли. Трясущимися руками, достал из недр сумки выданный Грелом футляр, вытряс из него стерженек пропитанного ароматными маслами дерева. Запалив небольшой походный факел (зажигать благовония необходимо только добытым собственными руками огнем), я дождался, пока тонкая палочка начнет источать собственную ниточку дыма, и аккуратно добавил ее к уже имеющимся подношениям. Мир вокруг дернулся, словно словно кто-то невидимый отвесил мне сочную пощечину. Реальность поплыла куда-то в сторону, увлекая меня за собой. Помотав головой, пытаясь вернуть мыслям хоть каплю ясности, я увидел стоящего у курильницы воина. Статный, в идеально подогнанных, дорогих доспехах мужчина-ферре неподвижно стоял, глядя на меня. На покрытом татуировкой отважного воина-героя лице, читалась глубокая задумчивость. Сквозь практически осязаемое крепкое тело просвечивало пламя оброненного мной факела. Сзади резко опустился на колени служитель. Обернувшись, я увидел, что монах почти растянулся на земле в почтении. Не поднимая взгляда, он дернул меня за штанину, и яростно зашептал: - На колени, дурак, тебя судит не простой дух, решать судьбу явился бог! Я перевел взгляд на прозрачную фигуру. Когда я осознал, кто именно пришел по моему зову, ноги подкосились сами. Не отрывая взора, известный по сотням песен и легенд, на меня смотрел сам Таян Кальджит! Задумчивость на лице воина постепенно сменилась светлой улыбкой. Он молча кивнул, неслышно подошел, и, выхватив из-за своей спины полупрозрачный лук, протянул его мне. Монах позади, кажется, упал в обморок. Не вставая с колен, двумя руками, я принял призрачное оружие из рук величайшего воина за всю историю народа ферре. Изогнутые рога лука замерцали, и растаяли в моих ладонях. Кальджит довольно улыбнулся, кивнул и растворился следом за подарком.*** Из оцепенения меня вывел пришедший в себя монах. Промямлив что-то о благословлении богов, очевидной безгрешности моей души перед лицом всех духов разом, он посоветовал поспешить и донести сию светлую весть до тех, кто сомневался в моей правоте. Согласившись с мнением, очевидно, более посвященного в мысли духов, адепта, я повернул обратно.

Мое внимание привлек шорох в кустах. Решив, что мне посчастливилось напороться на засаду ушедших кобольдов, я выхватил клинок, отвоевавший у одного из ножей себе место на поясе, и стремительно влетел в предполагаемый схрон противника. Крысолюдов не обнаружилось. Вместо них, обитателем кустарника оказался молодой, но судя по витиеватой татуировке на плечах, уже воин, ферре. Весь перемазанный в земле, травяном соке и, кажется даже крови, он тоненько пискнул, напуганный моим появлением, и попятился. Не особо церемонясь с трусом, я схватил его за ворот куртки, и вытащил на заросший густой травой участок – за сегодня мне уже порядком осточертели все эти кусты. На вид, юноша был потрепан, но, кажется, цел. Разве что напуган чем-то до дрожи. После долгих уговоров, из него удалось выдавить немного информации. Сопляк оказался потерянным приставучей старушкой Шойхотой. Вместе с побратимом, они добрались до алтаря без каких-либо проблем (никаких кобольдов, по его словам, они не встречали), принесли жертву духам ветра. Служитель признал действо свершенным, а обменявшихся под присмотром духов кровью воинов – братьями. Юнцы сочли поход слишком скоротечным, и дабы этот день запомнился сильнее, решили повязать знамена ветра в ветвях растущего в центре пруда дерева. Монах препятствий не чинил – это действо тоже было частью традиции, хоть и не обязательной, однако предупредил, что недавно на островке завелась какая-то неведомая тварь. Разглядеть ее сквозь вечную дымку клубящегося у берега тумана не удавалось, но силуэт выглядел довольно опасным. Разумеется, новоиспеченные воины только обрадовались приключению и поспешили ему навстречу.

Все произошло быстро. В густом, словно молоко, тумане, они сначала едва не провели хлипкую лодочку мимо пологой части острова, затем, натыкаясь на многочисленные корни, не могли найти ни одной низкой ветви, дабы повязать лоскутки подношений. Тварь появилась бесшумно, словно из ниоткуда, когтистые лапы расчертили воздух быстрыми взмахами, и Хента повалился на землю, щедро поливая змеистые корни обильно хлынувшей кровью. - Он только крикнул инее – ?Беги!?, и я сам не понял, как вскочил в лодку и оказался в этих кустах, - всхлипывая заканчивал рассказ Шойхота. – Я трус, не достойный носить метку воина! С этими словами он горько разрыдался. Шанс, что Хента еще жив, был ничтожно мал, но я все же выловил из камышей застрявшую там лодчонку, и отправился на поиски юного воина. Храбрый воин заслуживал, как минимум, чести быть достойно погребенным.

Островок в густом тумане я заметил только тогда, когда нос лодки заскреб по песку. Вытащив ее на берег, я прислушался, держа руки на рукояти меча. Из-за необъятного ствола дерева послышался тихий стон. Я рванулся ему навстречу. Вся земля вокруг была пропитана кровью. От одежды на Хенте остались лишь драные лоскуты. Однако воин был жив. Вливая в него очередной пузырек целебной микстуры, я бегло осматривал изорванное тело, решая, какие раны перевязывать первыми. Вздувшиеся рубцы выглядели нездоровыми, вместо кровииз них сочилась мутноватая жидкость. Хента хрипло закашлялся, открыл глаза.

- Мох, - с трудом разлепив разбитый рот, прошептал он.

Я непонимающе уставился на бредящего, на ощупь нашаривая очередной флакон зелья. - Раны отравлены... Пока мы плыли сюда, я видел на подводных камнях редкий мох… Приложи… - Глаза воина закатились, он потерял сознание. Не знаю почему, но я поверил его словам. На бегу скинув куртку, сиганул с обрывистого берега в ледяную воду. Холод жег кожу. Почти ничего не различая под водой, я обшаривал руками попадающиеся на пути камни. Наконец, на одном из булыжников, обнаружился пушистый слой мха. На секунду мне показалось, что он слабо мерцал в толще воды, но воздух в легких заканчивался, я когтями сдирал его с камня, уже не рассматривая. Когда от нехватки кислорода начала кружится голова, я поспешил к поверхности.

Тяжело дыша, я выплыл на берег. Мышцы горели от перенапряжения, но тепло, не удерживаемое мокрой, липнущей к телу одеждой, выдуло первым же порывом ветра. Шатаясь, я подошел к раненому, разодрал на лоскуты оставшуюся сухой куртку, и примотал к его телу пласты целебного мха.

Стуча зубами, я затащил задышавшего ровнее, но не проснувшегося от перемещения, Хенту в лодку, и отчаянно заработал короткими веслами. Сознание уплывало, холод и усталость брали верх, но, стиснув зубы, я заставлял руки грести к берегу.

Кажется, борясь со сном, я немного отклонился в сторону, показавшийся берег был покрыт густыми зарослями кустарника. Окрестности тонули в молочном тумане. Нос лодки зашелестел по песку берега. ?Опять эти долбаные кусты? - подумал я, отрубаясь. Краешек уходящего сознания уловил треск ломающихся веток и появление у самой лодки огромной рогатой фигуры. Мир потух.