Глава 1 - Утро (1/1)

Ветер принес издалёка Песни весенней намек, Где-то светло и глубоко Неба открылся клочок. В этой бездонной лазури, В сумерках близкой весны Плакали зимние бури, Реяли звездные сны.А. БлокСон отступал, рвался, уступая напору реального мира. Его обрывки еще кружились в голове яркими переливчатыми перьями невиданных птиц. В ушах все еще звенели сталкивающиеся абордажные сабли далекого морского боя, крики матросов и ужасающие залпы пушек осады.Тишина вокруг явно свидетельствовала о том, что до рассвета оставалось несколько часов,?— деревня еще мирно спала. Я уже знал, что пытаться снова уснуть бесполезно: разум окончательно очистился от сладкой пены сновидений, отдохнувшее тело требовало разминки. Сладко потягиваясь, я вытянулся во весь рост на теплых мягких шкурах постели и открыл глаза.Ни единого лучика света не пробивалось через край робко трепещущей в слабом утреннем ветерке занавески входа в шатер. Мне удалось застать тот недолгий момент кромешной тьмы, когда ночные светила уже отправляются на покой. Ловко вскочив с низкой постели, я одним движением одернул неряшливо смятые после ярких ночных сновидений шкуры. Отхлебнув прохладного молока из крутобокой крынки, я выскочил навстречу утренней прохладе.Шатер стоял на отшибе, в небольшом удалении от остальных?— деревня разрешила чужаку жить на ее земле, но доверия ко мне не питали. Маленькое поселение все равно занимало лишь малую часть окруженного пиками скалистых Соколиных гор пятна плато, и места хватало нам всем. Даже не взглянув на узкую дорожку, серебристой змейкой бегущую к острым верхушкам шатров тонущего во тьме поселения, я трусцой отправился в другую сторону. Мой излюбленный маршрут для утренней пробежки был настолько постоянен, что, по идее, пора было ему уже отметиться тропинкой, и едва ли не шире, чем к самому поселению. Однако я специально отклонялся на шаг то вправо, то влево при каждой новой прогулке?— ни к чему остальным знать и видеть то, что по праву принадлежит мне.Длинноухие степные лисы, вернувшиеся с ночной охоты, как всегда, были не очень рады привычному и надоедливому, как зубная боль, гостю. Ближайшая ко мне даже щелкнула зубами, показывая, что ее законную, еще не съеденную добычу она будет охранять до последнего вздоха. Решив не дразнить на этот раз забавную зверюку, я отправился дальше. Пробежка разогрела одеревеневшие за ночь мышцы. Наконец, мой маршрут уперся в отвесный склон поднимающихся, казалось, до самых небес, холмов. Я знал, что это не так. Нащупав среди лиан неприметную, сплетенную из их более крепких сородичей веревку, я начал подъем наверх. На высоте пары десятков метров я ухватился за край скалы, и, подтянувшись, взобрался на небольшую, относительно ровную площадку.Здесь было мое маленькое убежище. Да, знаю, в моем возрасте это было ребячеством, но неизвестное никому укромное место манило меня снова и снова?— только здесь мне удавалось хоть немного вспомнить ускользающие с первым лучом солнца сны.Площадка была узкой: дюжина шагов от края до уходящего вверх каменного торца громадины-скалы. Небольшой наклон от края к стене прятал ее от любопытных глаз. У самого обрыва рос мелкий колючий кустарник. У стены, куда скатывался отбиваемый от, казалось, нерушимой горы, песок, росло два небольших кривых деревца. Там же находилось самое ценное в убежище сокровище?— среди камней пел хрустально-чистым звонким голоском холодный ключ.Прильнув губами к ледяной, слегка искрящейся в звездном свете воде, я жадно ловил пересохшим после долгого подъема языком влагу. Холодные капли проваливались в желудок, остужая разгоряченное, несмотря на утренний морозец, тело. Оторвавшись, наконец, от родника, я огляделся. Тут никогда ничего не менялось. Лишь изредка, зимой, когда падал пушистый снег, это место иногда укрывалось морозным покрывалом, но с первой же оттепелью сбрасывало не приглянувшуюся обновку.Приходя на это место, я год за годом, день за днем, боялся, что перемены затронут этот маленький неприметный Рай, навсегда лишая его той привлекательности, что манила сначала несмышленого мальца, а теперь и почти что молодого воина. Я облегченно вздохнул, увидев этот мирок таким, каким я запомнил его в последний раз.Маленький ключ давал начало небольшой речушке, выточившей себе дорогу где-то внутри тела скалы. Может быть, его настоящее начало находилось где-то под облаками, на самой вершине. Шаман прайда однажды рассказывал, что существуют горы, высокие настолько, что их вершины не согреваются отголосками идущего из-под земли адского жара. Там царит жуткий холод, и лежит вечный снег. Я был еще котенком, и почти видел эти, закованные в снег и лед, острые пики. Теперь же я привык не верить тому, что говорит старый шаман. В любом случае, наши горы были самыми обычными.Вода родника скапливалась в небольшом углублении, годами вытачиваемом водой в твердом камне. Мне всегда нравилось это крошечное, кристально-чистое озерцо. Хотя ледяная вода была текучей, подвижной, постоянно обновлялась,?— поверхность ее всегда оставалась идеально гладкой. Я знал, что в прозрачной глубине увижу лишь дно, однако всегда, словно чего-то ожидая, всматривался в хрустальную воду. Помнится, еще мальчишкой, я принес сюда несколько маленьких рыбешек, пойманных в озерце неподалеку от поселка. Скольких трудов мне стоило принести их живыми! Затаив дыхание, я выливал из кожаной фляги теплую воду. Сколько радости было, когда, блеснув на солнце серебристыми боками, рыбки дружной стайкой устремились в другой конец озерка и потерялись из виду между камней. Прошло много зим, но рыбок я больше ни разу не видел. Съела ли их случайная птица, уплыли ли они по извилистому ходу в камне вместе с излишками родниковой воды в неведомое подземное озеро?— я никогда не узнаю. Быть может, они все же жили где-то в этой луже, прячась при моем приближении. Быть может, именно их я каждый раз искал взглядом в прозрачной воде. Сейчас же в воде отражалась бархатистая тьма далекого неба, усыпанная крупными бриллиантами ярких звезд. Я зачерпнул искристую воду ладонью, всмотрелся: отделившись от озера, она стала совершенно обычной, почти невидимой в ладони. Вздохнув, я вылил воду обратно. Сверкая звездами, капли поглотились темной гладью. На мгновение, принимая их, поверхность подернулась легкой рябью, заплясали на черном бархате неба искорки звезд. Однако, через биение сердца, темная гладь вновь замерла неподвижной темной пленкой, снова отражая лишь небо. Я поднялся и подошел к краю площадки, окидывая взором широкий горизонт. На небе, одна за другой, гасли звезды?— их время выходило. В кромешной тьме неясно сияли очертания многочисленных холмов, невысокие гряды гор. Шатры поселка безмолвствовали, лишь над пестрым, увешанным цветными перьями, домом шамана вился тонкий шлейф дыма?— сумасшедший старик, казалось, никогда не спал. Прохладный ветер приятно ласкал лицо, покрывая незаметными легкими поцелуями закрытые веки. Я открыл глаза, когда первая сонная птица неуверенно подала голос, разрушив хрупкую тишину. Казалось, прошли считанные минуты, пока я с закрытыми глазами прислушивался к себе, к миру вокруг, наслаждаясь лишь тихим пением ручейка, шелестом редкой травы. Дыхание, биение сердца?— вся моя суть дышала в такт этой неведомой музыке. Солнца еще не было видно, однако первые лучи уже окрашивали сумеречное небо. На редкие пучки степной травы искрящимися каплями выпала роса. Мир просыпался.*** Эшьяла застала меня сидящим на излюбленной ветке раскидистого каштана, росшего у входа в мой шатер. Вернувшись из убежища, я совсем замечтался, снова потеряв счет времени. —?Я уже думала, ты проспишь собственную инициацию,?— вырвал меня из раздумий звонкий голосок девушки. —?Я уж собиралась тебя будить, но ты же знаешь закон?— никто не переступает порог чужого шатра без приглашения! Я тихо вздохнул. В эту игру мы играли уже давно. Эшьяла частенько навещала мой, стоящий на отшибе, шатер, но никогда не входила внутрь,?— правила действительно следовало соблюдать, что не мешало ей громко жаловаться на мою негостеприимность. Однако, прямо просить разрешения войти, девушке не позволяло то ли чувство такта, то ли (и скорее всего) упрямая гордость. В свою очередь, я старательно каждый раз пропускал ее намеки мимо ушей, умело (слишком уж давно мы друг друга знали, чтобы не суметь ее отвлечь) переводя тему в другое русло. И дело было даже не в отсутствии гостеприимства… Сначала, когда еще котенком, которому едва исполнилось двенадцать лун, я принял решение покинуть шатер приемных родителей, не обременяя их больше своим присутствием, и поставил собственный за пределами деревни, на отшибе?— мне было стыдно приглашать названную сестру в свое убогое, бедное жилище. И теперь, повзрослев, я не спешил заводить ее в свой шатер. Из несуразного мальчишки я превратился в молодого сильного самца. Эшьяла же из угловатой девчушки оформилась в прекрасную, словно луна, девушку. Ее частые визиты в мои края и в детстве вызывали неодобрение у старших соплеменников и зависть у сверстников, теперь же и вовсе могли стать причиной нехороших слухов, не суливших нам обоим ничего хорошего. И ведь не глупа была моя сестренка, сама прекрасно понимала, чем чреваты ее визиты. Только пытаться переубедить ее было уже бесполезно. Не заметил я вовремя, как изменился ее направленный на меня взгляд. И сейчас, как всегда, смотрела на меня девушка полными не былого озорства, а надежды и томления светлыми глазами. Как же много они мне обещали! Не смотри на меня такими глазами, названная сестра, не отдаст великий мара первую красавицу деревни за безродного подкидыша. Не приглашу я тебя в свой шатер, потому что знаю?— придешь, и не раз, и не смогу оттолкнуть эти полные слез и тоски глаза. Но не они, не твои глаза снились мне долгими безлунными ночами, вызывая тоску и непонятное чувство пустоты в груди. Забудь меня, деревенская красавица, слишком много храбрых воинов нашей и окрестных деревень ждут сегодняшней ночи, ночи посвящения во взрослые, ночи, когда на тела юных воинов наносят первые татуировки, когда на лица девушек ложатся первые мазки краски невест и жен. И хотя твое посвящение только через год, уже сейчас может молодой воин показать себя во всей красе, обратить на себя твое внимание. Слишком многого ожидал твой отец от возможного брака. И тебе же будет лучше, смотри ты на женихов такими же, как сейчас, глазами… —?Тебе пора выходить, если не хочешь опоздать,?— вновь прервал мои мысли колокольчик голоса Эшьялы. —?Приводи себя в порядок и беги к Аини. Родители должны дать тебе напутствие. Несколько часов, и ты станешь воином. Как же я тебе завидую, моя инициация состоится только на следующий год. —?Девушка грустно вздохнула и опустила уши. Еще целый год ожидания! Для юных ферре год?— это целая вечность. Я ловко, рисуясь, спрыгнул с привычной ветки. Сладко потянулся, разминая немного затекшую спину, разгоняя не успевшую остыть после утренней разминки кровь, и, резко развернувшись, поймал летящий в ухо сверток. С недоумением посмотрев в сторону девушки: Эшьяла, глядя на мое лицо, не выдержав, захихикала?— я осмотрел подарок внимательнее. Сверток оказался тряпицей, укрывающей промасленные, теплые еще лепешки. На удивление дивно пахнущие. Урчание в моем животе вызвало новый приступ смеха у Эшьялы. —?Пока ты тут дрых, я тебе, соня, завтрак сообразила. Знала же, что забудешь. А тебе сейчас силы будут очень нужны. Подкрепишься по дороге. —?Девушка закончила смеяться и потупилась:?— Надеюсь, на мое посвящение ты тоже приготовишь мне что-то подобное. —?Румянец расцветал на ее щеках горными маками. На фоне серебристой шерсти он выглядел слишком ярким, чтобы его можно было скрыть. Я растерялся, не зная, как отблагодарить девушку, при этом ничего конкретно не обещая. Шутка про то, как я рано утром буду неумело бренчать посудой у очага, выпекая для нее свеженькие лепешки, застряла где-то в горле. Пока я мялся, Эшьяла сама взяла свою награду: быстро подскочив вплотную, она заглянула ко мне в лицо, и, привстав на цыпочки, чмокнула в щеку. Когда я опомнился, она уже бежала в направлении деревни. Лишь в некотором отдалении, остановившись у камня ветра (таинственного монумента в два полных роста), она обернулась: —?Только попробуй провалить инициацию, уши оторву! —?крикнула напоследок девушка, коснулась рукой теплого камня и, получив короткое благословление, с удвоенной скоростью помчалась в поселок.*** Помотав головой, выбрасывая из памяти упругие ягодицы Эшьялы, я потопал в шатер собирать вещи. В редкую, зачарованную на десять ячеек, сумку полетели сменный комплект одежды, горсть речного жемчуга для бус (подарок матери) и две дюжины зубчатых костяных наконечников для стрел?— отцу. В боковой карман аккуратно положил несколько склянок целебного зелья?— под строгим приглядом шамана я сам собирал редкие травы, сушил и настаивал пахучие корешки, чтобы потом, дрожа от нетерпения, наблюдать, как из узкой алхимической реторты капля за каплей, в тонкой работы хрустальные флаконы, процеживается чудесный эликсир. Не раз выручали меня склянки и свое почетное место в кармане быстрого доступа занимали совсем не зря. Следом отправился пучок сушеного женьшеня?— последняя часть долга злобному шаману за те самые хрустальные флаконы. Жадный старик все до копейки высчитал с меня за редкую посуду, предпочитая, однако, брать вместо денег ценные ингредиенты. Перед прохождением инициации полагалось рассчитаться с кредиторами, и мне не хотелось стать исключением из этого правила?— нечего нести в новую жизнь старые долги. Поверх всего, я аккуратно уложил сверток с еще теплыми лепешками, чтобы не искать их в бездонных недрах сумки в дороге. Закончив сборы, я переоделся в привычный охотничий костюм. Кожаные коричневые бриджи и такая же жилетка с нашлепками металла и более толстой, грубой кожи может быть и не блистали новизной, но одежда была мне привычна, не сковывала движений, и самое главное?— мало-мальски защищала от различных неприятностей, будь то клыки разъяренного раненого вепря или шальная стрела нерадивого охотника. Поверх одежды легли перевязь с охотничьими ножами, колчан со стрелами и любимый охотничий лук?— подарок отца на двенадцатилетие. Этот лук передавался в семье из поколения в поколение, от отца к сыну, едва мальчишеские пальцы достаточно окрепнут, чтобы натянуть тетиву самого мощного в деревне оружия. Отцу не повезло с родным наследником?— Аини была слишком слаба здоровьем, и даже появление Эшьялы было чудом, речи о других детях уже не шло. Однако в десять лет Канхар впервые поймал меня, играющим с драгоценным луком, пусть и без тетивы. Сначала разозлившийся было отец к вечеру оттаял и, мотивируясь ему одному известными причинами, начал учить меня стрельбе из лука и охоте. В неполные двенадцать я уже хорошо знал все окрестные места, принося домой бесчисленное множество дичи и лисьих шкур. Именно выстрел из этого лука решил вопрос о моей самостоятельности, едва мне исполнилось двенадцать. Потребовавший доказать свою силу отец так и не смог вытащить стрелу из, ставшего теперь моим любимым местом для раздумий, каштана, росшего в добром полукилометре от окраины деревни. Сборы были закончены. Умываясь в дорогу, я заглянул в бочку с дождевой водой, стоявшую возле моего шатра. Из глубин на меня смотрел молодой ферре коричнево-тигровой окраски, чуждой этой деревне. Желтые, глубоко посаженные глаза хмуро щурились из-под падающей на лицо каштановой челки. В отличие от большинства мужчин клана, я не заплетал свои волосы в тугие косички и не скреплял их кожаными лентами. Волосы мешали. Они цеплялись за все подряд и долго потом хранили запах хозяина, и вообще были довольно неудобными в моем скрытном охотничьем ремесле. Решив однажды, что я?— не девушка, чтобы беречь косу, откромсал отросшую гриву острым ножом. Длинная челка, скрывающая мои чужие для этих мест глаза, намокла и мешалась, и привычным движением головы я отбросил ее набок. Поймав себя на мысли, что идти недалеко, а собираюсь на свое посвящение, словно девушка, крутясь перед зеркалом, я подхватил сумку и плотно задернул за собой шкуру, закрывающую вход в шатер.