а сада из этого, наверное, не получится (1/1)

До создания Лиги Брюс никогда не был... счастливее. Он не находил величественного удовлетворения в почти идеальном одиночестве, составлявшем его жизнь после... после Дика. Его жизнь не была проще. Но что правда, то правда: в ней было меньше морских чудовищ. Артур говорит, что та штука, которая сейчас занимает пролив между Метрополисом и Готэмом, известна под именем, что звучит как китовья песнь, когда Артур его произносит. Когда кто-то еще пытается его произнести, Артур очень красноречиво гримасничает — это, конечно, не распространяется на Диану и ее идеальное произношение. Штука — легендарный враг Каратен, он спал, пока та охраняла Трезубец Атланта, но проснулся теперь, когда Артур забрал Трезубец и освободил ее. — Да-да, ну-ну, — говорит Барри. — Это огромный чертов кракен, ты выпустил кракена, я, конечно, не Лиам Нисон, но ты понял идею...— И ты не можешь с ним говорить, — перебивает Брюс. Артур делает определенное выражение лица. На ком угодно оно смотрелось бы извиняющимся, на Артуре это — молчаливое признание того, что никто не хочет слушать, что он сейчас скажет, но он все равно это скажет. — Я могу. Просто оно... — Артур прищуривается и бросает оценивающий взгляд на огромные закручивающиеся щупальца, поднимающиеся из-под поверхности залива. Кажется, что он выбирает слова с огромной осторожностью. — Не слишком настроено слушать в данный момент. Брюс знает, что может сделать, если речь идет о его работе в Лиге как в команде. У него много умений, он знает огромное количество куда более абстрактных вещей, которые тем не менее пригождались во множестве ситуаций. Но когда речь заходит о том, чтобы драться с гигантскими морскими чудовищами, Брюс точно так же понимает, что обладает достаточно ограниченными способностями, притом, что в команде есть целый ряд существ, которых можно характеризовать по линейке от ?не ограничен законами физики? до ?бог?. Следовательно, он намерен полностью оставить саму драку на тех, кто может нанести значительный урон чудовищу подобного размера. Он же будет оказывать тактическую поддержку по коммуникаторам, а еще искать гражданских, не сумевших эвакуироваться с побережья. План действий вполне разумный — прямо до того момента, как первое же щупальце его хватает. Движение не намеренное. Кракен, вероятно, даже не заметил, что наделал. Брюс сначала слышит его визг — ужасный, оглушающий звук. Под водой он, наверное, похож на рев, но над — он тонкий, невыносимый, сводящая с ума звуковая завеса. Брюс пытается двигаться вдоль побережья, принуждает себя?поддерживать ровный ритм, он перескакивает со здания на здание, смотрит за движением...А потом вдруг нет ничего, кроме. Мир вокруг него трясется, он не знает, что происходит. Он дезориентирован, он потерял хватку. В кратком ярком спазме осознания он думает, что падает. А потом он приземляется на что-то мокрое и неприятно-гладкое, на что-то похожее на плоть и пахнущее морем. Нечто мгновенно, резко обвивается вокруг него, ему больно. Что бы его ни ударило, оно ему повредило, и чудовище сдвинулось, замахало десятком щупалец по набережной. И снесло здание, запоздало понимает Брюс, а теперь собирается и отступает, производит перегруппировку.Брюс старается не нервничать, находит внутри себя твердое холодное спокойствие, оно с ним всегда, входит в стандартное оборудование так же, как любое устройство Бэтмена. Поймавшее его щупальце из тонких — и это хорошо, потому что в противном случае он бы уже задыхался, ведь оно закрыло бы его лицо. Щупальце обернулось вокруг лишь раз и сжимает часть от груди до голени; хватает, пульсирует, выдавливает воздух из его груди без особенных усилий. Залив, скорость, с которой щупальце поднимает и передвигает его... У Брюса где-то восемь секунд на то, чтобы выбраться, а дальше он окажется под водой. Ему не хватит времени. Брюс берет этот факт и проводит оставшиеся семь секунд, концентрируясь на дыхании: он борется с давлением щупальца, грудь упирается в странные гребни из плоти со внутренней стороны присосок. Он пытается дать себе хоть долю сантиметра, на которую его грудная клетка сможет расшириться. Быстрый, глубокий вдох, выдох до конца, вдох, который он оставит внутри — не такой обширный, как бы хотелось, но при данных обстоятельствах его должно хватить...И вот он уже под водой. Погружение становится мигом шокирующего холода, а потом щупальце тянет его вниз на огромной скорости. При идеальных условиях Брюс может задерживать дыхание и действовать по крайней мере пять минут. Но тут... он морщится совершенно беспомощно, когда огромное щупальце на краткий миг затягивается вокруг него, а давление на грудной клетке поднимается до уровня ?невыносимо?, а потом отступает. Тут условия не оптимальные. Он дает себе примерный дедлайн в две минуты, с поправкой на ошибку: может протянуть и три. Руки у него примотаны к бокам, но ладони вполне способны достать пояс с инструментами. В каком-то смысле вполне удачно, что щупальце настолько большое: присоски слишком велики, чтобы создать вакуум на его кистях, чтобы обездвижить его. Как бы там ни было, скользкая плоть двигается настолько, что он может повернуть одну руку и взяться за бэтаранг. Сам опыт разрезания внутренней части щупальца, чувство, как оно разделяется под острием бэтаранга, как мягкие и более мокрые части сокращаются, двигаясь прочь от ранения... его трудно отставить в сторону. Брюс зажмуривается и режет глубже, намеренно шевелится в хватке щупальца, чтобы понять точнее, сколько будет достаточно, впивается лезвием глубже...Он оказывается прав: под водой крик кракена больше похож на нечто вроде рева, именно так лучше описать этот звук. Щупальце ворочается в ответ, хватает его сильнее, еще два рассекают воду и оборачиваются поверх. Поверх него, его тела, его ног, его головы. Он не может видеть, он не может двигаться. Оно его ощупывает, неясно думает он, оценивает, что именно ему повредило. А потом снова что-то происходит. Он не знает что, просто крик возвращается, щупальца очень быстро разворачиваются, оставляют за собой темное облако крови. Он моргает, пытается сориентироваться, а потом смотрит на остаточный свет того, что было, скорее всего, вспышкой — над водой или близко к ее поверхности. Трезубец Артура? Он так далеко. Брюс собирается, засовывает бэтаранг на место. Толкается ногами, еще раз, еще раз. Он отказывается признавать, как мало эффекта возымело это действие. Бэткостюм был разработан для мобильности во всех средах, и конечно же, он был протестирован в воде — но не так, не настолько глубоко. Масса... на этой глубине она, наверное, не имеет значения. Даже если бы он плыл без всего, он бы не успел, ему бы не хватило воздуха, чтобы добраться до неясной далекой поверхности. И ему пришлось бы потратить время на то, чтобы раздеться...В воде что-то движется. Брюс прикидывает относительные выгоды того, чтобы быть раздавленным, а не утонуть. Он мыслит сухо, он невыносимо ощущает боль в легких, сумасшедший ритм своего сердце — но это не щупальце. Это Кларк. (Ну конечно, это Кларк. Это всегда, блядь, Кларк. Каждый раз, когда Брюс в нем нуждался... С Думсдеем, через пять минут после того, как Брюс пытался его убить; со Степпенвулфом, когда у него было полное право съебать на Багамы с Лоис Лейн и никогда больше не думать о Брюсе. В сражении, в ночных клубах, в космосе — да Кларк просто не может, блядь, остановиться и не спасать его...)Он должен выглядеть просто смешно. Брюс хочет, чтобы он выглядел просто смешно. Но из чего бы ни был сделан его плащ — в воде он передвигается с той же прекрасной грацией, что и в воздухе; а мягкое свечение его костюма, черное, волнистое облако волос, выражение лица...У Брюса темнеет в глазах. Он принуждает себя не драться, не бороться. Он закрывает глаза и просто дрейфует в воде и прилагает все, что осталось от его усилий, для выполнения одной задачи: он не должен открывать рот. Он отказывается это делать, раз, другой, другой, каждую секунду заново, он сдерживает бездумную отчаянную нужду своих легких. Он не может открыть рот. Кларк спасет его. Он не должен открывать рот. Его хватают сильные руки, вода летит мимо; скорость их всплытия заставляет голову кружиться. Они достигают поверхности со всплеском несколько секунд спустя, а потом — сначала непонятно почему — продолжают двигаться. Но Кларк держит его, крепко прижал к себе, и точно не уронит в залив. Брюс с благодарностью втягивает в себя воздух, слишком быстро, и поэтому приходится выкашлять половину обратно. Но конечно, это все не имеет значения, воздух есть, его много, много, много, целое богатство вокруг. — Брюс, боже, — говорит Кларк.А потом они замедляются, садятся на край крыши, так далеко от залива, что Брюс видит только отражающийся блеск щупалец в воздухе, если прищуриться. — Ты должен вернуться, — отвечает Брюс, как только Кларк ставит его. Фраза выходит резко, хрипло через болящую глотку, но она вполне понятна. — Что? Нет, послушай, у Артура все под контролем, — говорит Кларк и не снимает рук с Брюса. Он повернул их, подвинул, он стоит лицом к Брюсу с широко раскрытыми глазами, так близко. С его ресниц течет вода, отдаленно замечает Брюс. Кажется, что Кларк на мгновение тоже залип. Он касается лица Брюса, его челюсти, там, где кончается маска, и он сглатывает, один раз, второй, напряженно и конвульсивно, и не отводит взгляд. — Брюс...— Давай, — заставляет себя сказать Брюс. Кларк замирает, закусывает губу. — Хорошо, — мягко говорит он. — Хорошо. Он улетает. К тому времени, как схватка все-таки заканчивается, становится ясно, что Бэткостюм был поврежден. Чтобы из него выбраться, у Брюса уходит, по крайней мере, в два раза больше времени, чем обычно. Проблема не в жидкой броне. Дело в твердых пластинах, там, где у костюма есть усиленные структурные элементы, именно они, сжатые щупальцем, были деформированы.Брюс сдирает костюм по частям, а потом открывает защелки на нижней броне и стягивает ее до пояса. Конечно, безумно фрустрирует тот факт, что Бэткостюм провалился в своей миссии, но все-таки он, по всей видимости, помог перераспределить и рассеять давление, так что благодаря этому его торс всего-навсего покрыт очень темными гематомами. — Ой. Он поднимает взгляд. Кларк все еще в костюме, и он не встречается глазами с Брюсом, он скорее пялится на линию его обнаженного бока и кусает губу. Кларк вытягивает руку, и Брюс яростно сдерживается, чтобы не уклониться от мягкого прикосновения его пальцев. (Не потому, что будет больно. Проблема не в этом.) — Я в порядке, — говорит Брюс. — Ну да, — тихо отвечает Кларк. Он не двигает руку. А потом поднимает глаза и резко отстраняется, с напряженной легкой улыбкой, которая так себе выглядит на его лице. — Ну да, — говорит он громче, слегка неуверенно. — Да. Извини. Я... ээээ. Я... буду наверху. Брюс ждет, пока звук шагов Кларка не затихнет. Не то чтобы Кларку нужно ходить по полу внутри Зала, но он часто относится к своим силам так, будто те зарезервированы для служения другим. Кажется, что он редко использует их для собственного удобства. Брюс смотрит на броню, разложенную на рабочем столе. Ему нужно снимать трехмерные сканы, считать силу, крутящий момент, необходимые для правильной работы оборудования, начинать брейншторм, улучшать, делать новые версии. Брюс вылезает из костюма окончательно, достает вещи, одевается и идет наверх. Кларк тоже переоделся. А еще — он сделал чай. Кларк смотрит наверх из-за своей кружки, видит Брюса и улыбается. (Если бы только Брюс мог убедить себя в том, что боль в груди из-за этого — результат гематом.) — Вот, — говорит Кларк и подталкивает вторую кружку к Брюсу, наклоняется над стойкой, чтобы сделать это. Замирает на секунду, а потом добавляет сухим тоном: — Конечно, не латте из пиберри, но...Я бы выпил даже его, — очень осторожно не произносит вслух Брюс. — Какая жалость, — негромко говорит он вслух, берет кружку и слушает, как Кларк смеется.