Схватка (1/2)

Когда-то у Деметры было все для безопасной, спокойной, радостной жизни – и подушка на широком подоконнике, и ухоженный палисадник, в котором летом распускались пушистые бело-розовые шарики маргариток, а осенью покачивали пламенеющими головами георгины, и миска со свежей водой, и вкусная еда, и собственные люди, с которыми было весело играть и уютно засыпать, чувствуя ласковое почесывание за ухом. Зов племени, однажды пробуждающийся в каждом, в ком течет кровь Джелли, беспокоил ее нечасто: несколько раз она побывала на Свалке, представилась старому Дьютерономи, свела знакомство с дальней родней и полагала, что этого вполне достаточно. У нее и в мыслях не было надолго покидать дом, а для прогулок вполне хватало и палисадника. Растянувшись на бетонном бортике у прутьев забора, она грелась на солнце, мечтала или дремала. Иногда с другой стороны к ней подсаживалась поболтать Бомбалурина – очень яркая и очень деятельная кошка, знающая все обо всех и всегда готовая обо всех же посплетничать. Но еще чаще приходил молодой серебристо-полосатый кот, и его присутствие почему-то приятно волновало. Он был неизменно вежлив и предупредителен, но за этим не ощущалось никакой натянутости. Порой Деметра проскальзывала между прутьев и отправлялась с ним на прогулки – он показывал ей город с высоты крыш, ненавязчиво, но надежно страхуя ее на скользкой черепице и крутых лестницах, рассказывал множество любопытных историй, связывавших Джелли с этими крышами, улицами и дворами, а потом провожал обратно до самого палисадника. Однажды, прощаясь, он осторожно потерся щекой о ее шею и плечо, и она вдруг ощутила странный трепет. Пожалуй, ей бы даже хотелось, чтобы это прикосновение длилось и длилось, но Манкустрап отстранился, улыбнулся и пожелал ей доброй ночи. Его не было два дня, на протяжении которых Деметра пыталась разобраться, что же такое приключилось. Люди гладили ее, обнимали, вычесывали, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что она ощутила при прощании с Манкустрапом. Как назло, Бомбалурина тоже не появлялась, посоветоваться было не с кем, и в конце концов она решила пройтись до Свалки.

Дальнейшее она помнила урывками, а лучше бы не помнила совсем. Появившийся как из-под земли огненно-рыжий кот не был красавцем и не обладал изысканными манерами, но его голос – низкий, бархатистый, вкрадчивый – завораживал и обволакивал, заставляя сердце громко стучать, а голову кружиться. Деметра и сама не поняла, как получилось, что вместо Свалки она оказалась среди каких-то руин, где пахло гнилым деревом, ржавчиной и затхлостью. Там все было полной противоположностью милому ухоженному палисаднику, но она не боялась: новый знакомый осыпал ее комплиментами, уверял, что рядом с ним она в полной безопасности, и держался крайне любезно. Очарованная, почти загипнотизированная Деметра едва улавливала смысл его слов; она дрожала от переполнявших ее незнакомых, но обещающих нечто восхитительное желаний. И когда рыжий кот остановился, продолжая что-то говорить, она сама потянулась к нему, коснулась жесткой короткой шерсти сперва усами, потом носом, а потом, зажмурившись, прижалась всем телом. И в следующие три месяца ни на секунду не усомнилась, что случайная встреча с этим котом – лучшее, что могло произойти в ее жизни.

…Брошенная, жестоко избитая огромным страшным человеком, крича от боли в размозженной лапе, она пыталась доползти до дома, но сил не хватило. Она потеряла сознание прямо посреди тротуара, а очнулась на крыльце под взволнованные причитания своих людей. Когда ее осторожно перекладывали на полотенце, чтобы унести в дом, она заметила несколько кошачьих силуэтов за забором палисадника. Того, кто был ближе всех, краешком касался круг света от фонаря, и Деметра успела разглядеть черно-серебристые полосы. Люди лечили ее не жалея сил и времени, но теперь она боялась их. Каждый раз, когда человек склонялся над ней, чтобы погладить, она видела того, страшного, пинавшего ее ногами через всю комнату. Умом Деметра понимала, что это совсем другие люди, с которыми еще недавно она беззаботно играла и засыпала на их подушке, но поделать с собой ничего не могла. Когда в покалеченную лапу впивалась боль, ей мерещилось, что вместо знакомой квартиры вокруг опять та проклятая сырная лавка, а на лапе вместо повязки мышеловка, и от ужаса она начинала кричать и метаться. Люди втыкали ей в шкуру иголки, после чего боль уходила, а голова становилась тяжелой, но страх никуда не девался. Стены дома давили на нее, и в тот же день, когда повязку наконец сняли, она сбежала в окно. Палисадник с цветущими маргаритками был залит солнцем, нагревшийся бетонный бортик манил теплом, но ей было нужно одно: никаких стен поблизости.

Когда она дохромала до Свалки, там было тихо и пусто: все кошки по случаю прекрасной погоды разбрелись по своим делам. Деметра выбрала самую высокую груду мусора, на какую только смогла забраться, кое-как устроилась на вершине между гнутым велосипедным колесом и распотрошенным радиоприемником и уснула. Посреди открытой всем ветрам Свалки, на куче жесткого мусора она спала куда спокойней и крепче, чем дома на диване. Глубокой ночью она проснулась – впервые за долгое время не от кошмаров, а потому что выспалась. Рядом с ней сидел внимательный и безмолвный страж – Манкустрап. Он ни разу и ни в чем не упрекнул ее, даже когда упрекали другие. Два года Деметра была защищенной, любимой, единственной – и чем преданнее любил ее Манкустрап, тем сильнее она себя ненавидела. За свой несносный характер, за частые истерики на ровном месте, за вечные страхи; за то, что так и не смогла полюбить в ответ с той же силой и нежностью. Порой ей казалось, что все позади и исцеление уже близко, но вновь во сне слышала тот поработивший ее голос и просыпалась вся в слезах. Два года она металась между домом и Свалкой, пока наконец не решилась. Долгие месяцы провела она в доме, выкармливая своего единственного котенка – серебристого, с черными мраморными пятнами на боках, - то захлебываясь в приступах материнской нежности, то рыдая от безумного одиночества, пока не поняла, что взаперти точно потеряет остатки рассудка. Люди уже отчаялись вернуть ее доверие и переключили внимание на котенка: в отличие от матери, он совсем не дичился, готов был играть с ними часами и все чаще засыпал в их постели, а не в кошачьей корзинке. Однажды теплым дождливым днем Деметра в последний раз вылизала своего подросшего малыша от носа до хвоста, нежно потерлась о ноги людей, благодаря их за все, что они для нее сделали, и навсегда ушла из дома. Манкустрап за месяцы разлуки осунулся от тоски и тревоги, но зеленые глаза светились любовью, как и прежде. Он говорил, что сделает все для ее защиты, что ей не стоит волноваться – их сын Джелли и однажды сам найдет дорогу на Свалку, что свобода излечит ее душу не хуже, чем люди исцелили тело, а она слушала и понимала только одно: что бы ни было в будущем, одиночество закончилось навсегда. Однако покончить со страхом оказалось куда труднее, чем уйти из дома. Деметра неплохо нашла общий язык с большинством Джелли, но при виде двоих ее каждый раз охватывала паника. Мангоджерри и Рамплтизер, полосатые двойняшки, отличались безобразными манерами, напропалую дерзили старшим котам и вообще вносили в благопристойное общество Джелли хаос. Однако хуже было другое: Деметра очень хорошо помнила их вертевшимися в банде Макавити. Более того, они и сами этого не скрывали и при первой же встрече поприветствовали ее как старую знакомую. Кажется, отразившийся в ее глазах ужаснемало их позабавил. - Да, они вот такие, - терпеливо объяснял Манкустрап. – Нет, мне не нравятся их поведение и знакомства. Но никто не имеет права изгнать их из племени. Закон не воспрещает воровать еду у людей и общаться с кем угодно, пусть даже и с Макавити. Мы можем им не доверять – и не доверяем, - но они Джелли и останутся Джелли, пока причиненный ими вред племени не будет доказан. Деметра бесилась, когда законоговоритель брал в нем верх над нежным возлюбленным, но поделать ничего не могла. Двойняшки беспрепятственно разгуливали по Свалке, посещали значимые для племени собрания (или, напротив, демонстративно их игнорировали), устраивали каверзы, периодически получали тумаки, что их только сильнее раззадоривало, и жили, судя по всему, припеваючи.

- Знаешь, подруга, - сказала как-то Бомбалурина, - если ты надумала бросить Манкустрапа, хотя бы предупреди заранее. Я не гордая, я подберу. Деметра онемела. Что произошло, с чего вообще Бомба могла такое придумать? А та лишь величественно повела плечиком: - Ну, ты же делаешь для этого все возможное. На каком-то очередном твоем скандале он просто поймет, что с него хватит, и, честное слово, будет совершенно прав. Это было жестоко, но заставило Деметру задуматься. Она и сама понимала, что неотвратимо сходит с ума, что ненормально жить одним лишь страхом, растравляя прежние раны, и что Манкустрап действительно не железный, он не сможет бесконечно отдавать всего себя, в ответ получая лишь жалкие крохи. Но страх порождал лишь злость – на двойняшек, постоянно мелькающих перед глазами живым напоминанием о прошлом, на Бомбу, для которой Макавити, кажется, стал всего лишь одним из длинной череды ее бывших кавалеров, на Манкустрапа, все еще безропотно выносящего все ее истерики, и сильнее всего – на себя. Дни и часы, когда она бывала спокойной, веселой и добродушной, как прежде, еще случались, но все реже и реже.

Дьютерономи, к которому она обратилась за советом, выслушал ее сбивчивый рассказ очень внимательно, но лишь печально покачал головой. - Ты боишься не Макавити и не людей, Деметра, - сказал он, - ты боишься собственного страха, который пожирает тебя изнутри и становится самой твоей сутью. Никто не в силах тебя защитить от самой себя. Посмотри своему страху в глаза, отбрось его, как клок вылинявшей шерсти, перешагни через него: лишь тогда ты сможешь жить по-настоящему. Сердцем с тобой не только Манкустрап – все племя. Но только ты должна сделать первый шаг в этой борьбе.

И сегодня Деметра поняла: вот он, ее шанс.Мистофелис в плену, значит, Джелли выступят против Макавити. Это нарыв долго зрел, настало время его прорвать. При виде израненной Рамплтизер и бешеного от горя Мангоджерри она словно посмотрела на себя со стороны: ведь эти нахалы и забияки, казавшиеся непотопляемыми, всего лишь шли одним с ней путем. Она точно так же заигралась в лихую разбойничью жизнь, точно так же предала племя, так с чего бы ей было считать себя в чем-то лучше них? А для заигравшихся конец всегда один. Слишком ясно она помнила раздирающую все тело боль, слишком хорошо представляла, что такое бессильное отчаяние, и при всей своей нелюбви к двойняшкам вдруг ощутила с ними некое родство.

Посмотри своему страху в глаза. Может, ей не суждено дожить до утра, но она посмотрит в глаза своему страху и если погибнет, то погибнет свободной. Наверное, она бы струсила сражаться только за себя. Но за Мистофелиса, Тизу, за всех, ставших жертвами мерзавца Макавити, - о нет, она не струсит. В грязной и темной квартире, так не похожей на ее бывший дом, она дралась не помня себя. Манкустрап пытался держаться рядом, но спустя малое время битва увлекла его в сторону. Деметра осталась одна в центре клубка из зубов, когтей и чужой шерсти и вдруг поняла, что страха больше нет. Все стало просто и понятно, никаких больше воспоминаний и терзаний. Укусить, ударить, уйти из-под удара самой – вот и все, что есть в ее жизни. И от этого огромного облегчения она рассмеялась прямо в морду коту, уже прижавшему ее к полу.

Ее спасла хозяйка квартиры, с бранью и причитаниями прокладывавшая себе путь сквозь кошачью драку. Кот, почти впившийся клыками Деметре в шею, внезапно мявкнул и рефлекторно дернулся в сторону: нога в разношенной кожаной туфле прочно стояла на его хвосте. Деметра захохотала, уже не сдерживаясь, и пружинисто взвилась на лапы, но тут же оборвала смех. Хозяйка дернула задвижку и распахнула дверь настежь, и вся кошачья масса из прихожей лавиной понеслась в подъезд. Деметра взвыла от разочарования. Здесь, в квартире, у Джелли еще был шанс загнать Макавити в угол, но теперь все пошло прахом. Он отлично затеряется в этой кутерьме и ускользнет, как всегда и бывало. Мимо пронесся Манкустрап, успевший лишь бросить на нее тревожный взгляд, следом выкатилась Бомбалурина, намертво сцепившаяся с крупной пятнистой кошкой. Бандиты покидали свое логово, чтобы дать бой на просторе, и Джелли не колеблясь следовали за ними. Значит, Мистофелиса в квартире нет, поняла Деметра. А вот Макавити определенно мог затаиться в каком-нибудь темном углу, и тогда… Что ?тогда?, додумать она не успела. Хозяйка все решила за нее, выметя ее вместе еще с парой замешкавшихся на пороге ловким шлепком мокрой тряпки. Деметра кувыркнулась через голову, вскочила и обернулась с оскорбленным шипением, но дверь уже захлопнулась. Вне себя от злости, она взбежала вверх по подъездной лестнице, но там до самой последней площадки не оказалось ни души и спрятаться было негде. Ей даже в голову не пришло, что случилось бы, поджидай там Макавити, да еще не один. Страх покинул ее окончательно, остались лишь гнев и жажда мести. А во дворе битва развернулась вовсю. Никто уже не тратил время и дыхание на грозные распевы, какими кошки обычно гонят самозванцев со своей территории. От подъезда до самой арки прокатывалось лишь сдавленное рычание, перемежаемое короткими болезненными взвизгами и шорохом лап по асфальту. Глухо задребезжала пожарная лестница: Рам Там Таггер, умевший находить развлечение в чем угодно, позволил какому-то коту загнать себя на самый верх, завалить на спину и ухватить за горло. Вернее, попытаться ухватить. Этот кот был не первым и не последним, купившимся на такой простой прием и набившим полную пасть шерсти. Пока он пытался продраться сквозь роскошную гриву к глотке, Таггер подтянул задние лапы и резким ударом в живот отправил его в полет с третьего этажа, успев еще и пожелать доброго пути.

И, кажется, бандиты начинали сдавать. Джелли терпели долго, но сегодня накопившийся за годы гнев выплеснулся в полной мере, и они сражались воистину самозабвенно. У Макавити были хорошие бойцы, но длительная безнаказанность и громкая слава сыграли с ними злую шутку: привыкнув наводить на всех страх одним своим видом, они оказались не готовы к настолько серьезной драке. Деметра удовлетворенно прищурилась и завертела головой, соображая, вклиниваться ей в общую драку или попытаться поискать Мистофелиса. Какие-то неясные силуэты мелькнули за аркой, и она не раздумывая помчалась туда.

Зрение ее не подвело. В следующем дворике, рассеченном надвое глубокой канавой, шла полноценная охота: трое загоняли в угол медленно отступающего Мангоджерри и хромавшую рядом с ним Электру, и вот это было совсем скверно. За рыжего разбойника Деметра не беспокоилась, но Электра слишком молода, неопытна и уже ранена. А кошку, двигавшуюся в центре троицы и яростно распушившую черный хвост, она узнала бы из сотни. Стало быть, Гриддлбон все же что-то заподозрила и привела собственных подручных. За проведенное в банде время Деметра убедилась, что эта сиамка всегда в курсе дел Макавити, а значит, почти наверняка знает, куда упрятали Мистофелиса. Молча, лишь набрав в грудь побольше воздуха, она метнулась на кучу выломанного асфальта, спружинила всеми четырьмя лапами и прицельным прыжком оказалась на бежевой спине Гриддлбон.

И все-таки, даже погрузнев с годами, та оставалась бойцом, которого уважал сам Макавити. Деметра напала со спины, но успела лишь коснуться короткой вздыбленной шерсти: Гриддлбон извернулась с почти непостижимой скоростью и встретила внезапную противницу полным набором когтей и клыков.

- На нашей вечеринке гости, - коротко и зло хохотнул Мангоджерри, и вскоре рык одного из приспешников Гриддлбон сообщил, что загонная охота перешла в драку.

Но оглядываться было некогда: казалось, что у Гриддлбон как минимум десять лап с десятью отменными когтями на каждой; возраст не отнял у нее ни силы, ни поразительной верткости. Прежняя Деметра, которую страх не отпускал никогда, даже дома среди своих людей, даже в самом сердце Свалки возле теплого и надежного бока Манкустрапа, и помыслить бы не могла о поединке с ней. Нынешняя – ликовала. Она не чувствовала ни ран, ни усталости, сумасшедшая и пьяная от наконец-то обретенной свободы, и перед ее бешеным напором Гриддлбон, кажется, впервые засомневалась в собственной непобедимости. Колебание было лишь секундным, но в драке насмерть секунда решает все. Нащупав под лапой случайный обломок асфальта, Деметра изо всех сил оттолкнулась от него, и обе кошки полетели в жидкую грязь на дне канавы.

Гриддлбон барахталась отчаянно, но уже проиграла. Деметра наконец оседлала ееи всей тяжестью вжимала в грязь, стискивая клыки у самого затылка.

- Где пленник? – для вопроса пришлось немного ослабить хватку, и противница немедленно взбрыкнула. Несмотря на одержанную победу, положение оставалось затруднительным: можно прокусить сиамке затылок, можно утопить ее в грязи, но как узнать от нее о Мистофелисе? - Окуни-ка ее хорошенько раз эдак пять, - раздался сверху знакомый насмешливый голос. Мангоджерри сидел на краю канавы, обвив хвостом все четыре лапы, словно случайный зритель, но морда и грудь у него были в крови, а уши прижаты, и бока ходили ходуном. – Если устанешь, я помогу. Честное слово, это зрелище непередаваемо греет мое сердце... Или нет, я кое-что получше придумал.

- Дважды предатель, - прохрипела Гриддлбон. Мангоджерри ответил ей широчайшей улыбкой. Ярко блеснули длинные клыки,испачканные кровью. - Да хоть трижды, для тебя разницы никакой. Знаешь, дорогуша, хоть я вовсе не в твоем вкусе, с одним не поспоришь даже ты: зубы у меня отменные. Можешь не сомневаться, череп котенка они прокусят с одного раза. Тебе какого меньше жалко, серого или черного?

Гриддлбон взвыла и рванулась изо всех сил, и, если бы лапы ее не увязли так глубоко, непременно бы вырвалась. Несмотря на все свои странности и отвратительный характер, матерью она всегда была превосходной.

- Хотя, наверное, несправедливо выбирать кого-то одного, - продолжал Мангоджерри, улыбаясь еще шире. – Ведь правда же? Да ты не переживай, подумаешь, всего-то пара двухмесячных котят. Через полгода восполнишь потерю. Кстати, у серого за ухом какое-то подозрительное пятнышко, а вдруг оно с возрастом рыжим станет?

Деметра почувствовала, как в последний раз напряглись и обмякли мускулы Гриддлбон. - Подвал с кроликами, - простонала та, сдаваясь. – Дверь справа за углом, там есть лаз для кошек… Мангоджерри, враз перестав кривляться, вскочил на лапы. - Очень хорошо, - процедил он. – Электра, покарауль. Если Мисто там не окажется, топите ее немедля. Деметра взглянула на него со смесью отвращения и признательности. Воистину, Мангоджерри не гнушался никаких методов, но она понимала, что сама нипочем не смогла бы так быстро и качественно расколоть старую бандитку. Его место на краю канавы заняла Электра, глаза которой вдохновенно горели, а хвост сметал не только пыль, но и мелкие камешки.

- Мы справились, - торжествующе сообщила она. – Красоточка и колбасный вор. Неплохая у нас команда, правда, леди Гриддлбон? Пару раз она лизнула раненое плечо, но происходящее и рядом, и за аркой увлекало ее сильнее. - Бегут! Деметра, честное слово, бегут! Обратно в квартиру! Прямо лестница ходуном ходит! Вон Манкустрап оглядывается, тебя ищет, наверное! Деметра и сама слышала, что звуки драки начинают стихать; ей даже почудился далекий голос Манкустрапа, но откликнуться она не могла. - Топите ко всем псам! – раздалось с той стороны, куда исчез Мангоджерри. Деметра прикрыла глаза и сильнее сжала уставшие челюсти. Она сама была матерью и против воли испытывала сейчас к Гриддлбон некоторую жалость, но если нужно ее убить – что ж, она убьет.

- Перевернутая клетка! – завизжала та. – Перевернутая!!! Но Мангоджерри уже снова стоял на краю канавы. - Это была шутка, - бросил он сквозь зубы. – Такая же забавная, как твоя насчет Тизы.Деметра, брось ее. Мисто там, и он жив, но клетку я один поднять не смог. Зовите наших, кто уже свободен.

Электра унеслась с ликующим воплем. Деметра с большим облегчением отпустила загривокГриддлбон и одну за другой вытащила лапы из грязи. Она не сомневалась, что у Мангоджерри какой-то свой счет к сиамке и той вряд ли предстоит вернуться к котятам, но это ее уже не касалось. Мистофелис жив и найден, вот все, что имело сейчас значение.