Глава XVIII (1/1)

Поместье Червинских встретило своих обитателей сумраком и тишиной. Лишь только лакей Тихон бодрствовал, но лишь в силу своей работы. А остальные же сидели по своим каморкам и хатам, да молчали.—?Николай Александрович, Наталья Александровна, будьте любезны, выпейте с нами чаю. —?когда лакей принял у Катерины и Грига их верхнюю одежду, женщина обратилась к гостям, что стояли позади них и не шевелились.—?Благодарю, Катерина Степановна, но я, пожалуй, поеду домой.—?Хорошей дороги вам, Николай Александрович, и вам, Наталья Александровна. —?проговорил Григорий, когда тот уже стоял в дверях.Распрощавшись, Дорошенко скрылись в дверях, а вскоре за окном послышалось ржание лошадей, говор кучера с пассажирами о чем-то и лязг чугунных ворот, открывающихся для проезда кареты.***—?Ох, Николя… —?уже сидя в карете, начала говорить Наталья. —?У меня все из головы не выходит сегодняшний конфуз у того господина…—?Добровольского. —?закончил за нее брат.—?Да, верно. —?небрежно отозвалась Дорошенко, словно это было совсем неважно. —?Мне так стыдно за все произошедшее в его поместье.—?Стыдно? —?вскинул брови мужчина и повернул голову к сестре, которая, в свою очередь, поступила также. —?И за что же?—?Алекс ведь была права. —?тише, чем прежде, продолжила Наталья Александровна. —?Мы все предали ее. Она не желала ни знать, ни видеть своих родителей, а мы их столкнули ведь.—?Ты никого не предавала, Натали. —?твердо, с нажимом, желая как можно быстрее убедить сестру в своем мнении, сказал Николай Александрович. —?Ты всю жизнь заботилась об Александре, любила ее и она на тебя также не в обиде. Она разозлена только лишь на Григория Петровича и на Екатерину Степановну, только лишь на них, но не на тебя, моя дорогая сестра!Он крепко держал руки сестры в своих и говорил, а та лишь молча слушала. Как не посмотри на ситуацию, но Наталья чувствовала, что все же брат ее прав. Крестница же даже в своей гневной тираде даже не взглянула на нее, так может, все так и есть и девушка не в обиде на свою крестную?—?Да, Николя, ты все же прав, я думаю… —?резюмировала Натали.—?Вот и чудно, сестра. —?коротко улыбнулся ей Дорошенко. —?Нам теперь надобно думать не о чувствах, а о практических вещах.—?А о каких? —?тут же оживилась Наталья.—?Несмотря на незаконность сделки между Петром Ивановичем и Лидией Шефер, Александра все еще по бумагам остается крепостной. —?тут же посуровел Николай Александрович. —?И некоторый круг лиц все же вправе затребовать девушку обратно в поместье Шефер.—?Ты намекаешь на… вольную для Александры? —?тут же сообразила женщина.—?Верно.—?Но ее может дать только Лидди! —?продолжила Наталья. —?А она зла на Алекс, не даст она ей вольную.—?Моя милая сестра, ты просто не знаешь, как правильно ее об этом попросить. —?лукаво улыбнулся ей брат.***—?Я поверить не могу в то, что сегодня произошло. —?держа в руках чашку с ароматным чаем, начала говорить Катя.Теплый свет делал ее загорелую кожу еще более темной, а серо-голубые глаза очень контрастировали на таком фоне. Волосы же, как и прежде, отливали золотом и на эту картину можно было смотреть вечно, ибо она, как считал Григ, была затягивающей, как вдох опиума.—?Но, как ни печально, она права. Мы предали ее. —?продолжила она.Григорию Петровичу сказать на рассуждения женщины было решительно нечего, ибо она была права кругом. Дочь их ненавидела и было за что. Но только как теперь вернуть ее расположение? Как вымолить прощение?—?А ведь какова ныне ее жизнь? —?говорила Катерина. —?Она ведь… Содержанка…Когда она произнесла эти слова, Григ не смог сдержать ухмылки. Надо же, как чудно развернулась жизнь! Дочь повторяет судьбу матери. Одно лишь только у них было отличие: Александра пошла на сию роль добровольно, из большой и взаимной любви. А он же любви Кати так и не добился.Да и не было ему это важно сейчас. Видя, как она к нему относилась в последние их месяцы жизни в Червинке, ему и этого было достаточно.—?Но ведь пан Добровольский любит нашу дочь. —?наконец, подал голос Григорий. —?Она же там в положении панны, все вокруг перед ней на задних лапках скачут, подносят на золотом блюдечке с голубой каемочкой фрукты заморские, деликатесы всяческие. Неплохо, надо сказать, она там устроилась!Внезапно Катя оторвала взор от чая и подняла его на Григория, который, завидев ее выражение лица, заметно напрягся. Уж так она на него смотрела, что дрожь брала: пристально, серьезно, в ее глазах читалась недавняя и сильная метель.—?Как вы так можете говорить? —?прохрипела она. —?Вы ж сказали о ней так, словно их союз для вас?— выгодная сделка!—?Помилуйте, Боже правый! —?от ее слов он едва не пришел в бешенство, но все же смог сдержаться, что было просто чудом. —?Во-первых, нет еще никакого союза, сами же сказали, Катерина Степановна, что дочь наша там на правах ?канареечки?, а во-вторых… Я свою дочь люблю и для меня высшей наградой будет ее прощение.—?Прощение дочери для вас?— высшая награда?! —?не смогла сдержать издевки Катерина. —?Ах, ну конечно! От меня вы уже все давно получили…Слова Кати были ударом ниже пояса. Напоминание о его неприглядном прошлом из уст Екатерины было больным его местом и от этого хотелось убежать, далеко убежать и больше никогда не возвращаться. Это было настоящим клеймом на нем, от коего не спрячешься, которое никак не сможет закрасить, дабы никто о нем не узнал.Григорию было стыдно и он был так зол на себя, что иной раз ему казалось, будто при одном только виде Екатерины у него внутри разгорался пожар, который стремился уничтожить его изнутри, сжечь дотла и тем самым спасти этот бренный мир от такого чудовища, который никого на своем пути никогда не жалел.—?Катя… —?едва собравшись с духом, начал говорить Григорий, но тут же осекся.Его отец всегда ему говорил, что оправдываются люди только тогда, когда они не правы. Оправдание?— худшее проявление самокритичности человека: одно дело?— с достоинством, красноречиво высказаться о собственной неправоте, а оправдываться, искать отговорки?— глупо и некрасиво, лишь только унижает человека в глазах оппонента.Катя была на данный момент именно оппонентом, а не женщиной, матерью его взрослой дочери, которая могла бы стать и женой, если бы не его жестокость и упрямство в её отношении.Упрямство… Когда-то он ей высказал о её упрямстве, спрашивал, мол, что ей стоило согласиться хотя бы на одну совместную ночь, а дальше жить преспокойно. Теперь же сам себя на этом подловил.Вот только непонятно, чьё упрямство привело к тем фатальным последствиям, которые они вынуждены даже спустя столько лет ?расхлебывать??Катино или его?—?Все, замолчите, ради Бога… —?устало и небрежно проговорила женщина. —?Что было, то прошло. Не хочу вспоминать прошлое…—?Да как же нам его не вспоминать, коли вот оно, нашлось, живое и невредимое? —?усмехнулся по-своему, по-фирменному.—?Найти нашлась наша дочь, да только бы ей еще жизнь сохранить, да вернуть дворянство. —?горько подметила Катерина.—?Николай Александрович имеет большие связи, он этим и займется. —?важно заявил Червинский.—?Вы теперь уже и не помните, что она никого из нас видеть не хочет? —?свела брови к переносице Жадан. —?Однако, быстро вы забываете то, что вам неприглядно.От ее едкого замечания Григорий не сдержался и поморщился. Катерина же внутри себя была довольна таким эффектом, но, в отличие от него, свои эмоции сдержала при себе.—?Полно вам, Катерина Степановна. —?прохрипел он, косясь на гостью в поместье. —?Теперь же я настоятельно прошу вас примолкнуть.—??Настоятельно прошу?? —?передразнила того женщина. —?А мне, помнится, вы по-другому говорили, желая, чтоб я замолчала.—?Да хватит тебе уже!Григорий не сдержался. Снова не сдержался, пошел на поводу у одно из главных своих грехов?— гнева. А ведь клялся и божился с самого своего приезда сюда, с самой их первой встречи после долгой разлуки, что никогда больше не повторит ошибок молодости.И вновь те же ошибки… Словно ничего и не было. Какой стыд: вновь ведет себя как мальчишка.—?Узнаю вас, Григорий Петрович. —?реакция Катерины повергла того в шок: никаких слез, истерик, как прежде. Хладнокровие, приобретенное вследствие множества жизненных испытаний, сейчас раскрылось ему во всей красе.—?А я-то все думала, что вы?— самозванец, выдающий себя за него, даже подумывала обратиться к жандармам, дабы вас выдворили отсюда. Но, как оказалось…—?А вот ты, похоже, есть самозванка… —?тихо проговорил Григорий. —?Китти, что жила здесь много лет назад, совершенно не такая! Она и мухи бы не обидела, испугалась бы моих криков. —?он резко приблизился к ней, не отрывая глаз от ее почти бронзового лица, от ярко-голубых глаз, словно аквамарины на драгоценной пластине. —?Кто ты такая, женщина? Куда ты дела Китти?—?Я ее убила. —?прошептала Катерина, смотря в черные угли его глаз, пылающих странным огнем, искрящимися от совершенно неясных ей чувств. —?Представьте себе?— я убила человека. А вот вы, похоже, так и не смогли убить в себе прежнего Гришку!Такую пренебрежительную форму имени своего бывшего хозяина она произнесла совершенно непроизвольно, эти слова сами по себе вылетели из ее прекрасных нежных губ, кои после оказались накрыты его. Григорий больше не мог держать себя в руках, ему надоело мучиться столько лет без нее, а потом еще столько месяцев, но уже с ней и ее подурневшим от времени характером.Однако, было бы преступлением не признаться, хотя бы самому себе, что такая Катя, куда более приземленная, рационально мыслящая и без детских фантазий, без той пугливости, что была присуща ей в юности, ему нравилась куда больше. С той упрямой и до тошноты благородной Катериной было не сладить. А эта… Эта от него хотя бы не отпиралась, не избегала и не смущалась даже от случайного, не несшего в себе какого-либо смысла, взгляда в ее сторону. Вспомнить хотя бы их совсем недавний, еще оставивший на ее губах привкус табака, а на его?— мармелада, с коим она пила чай в тот день, случайный и резкий поцелуй. Он был пропитан горечью и тяжестью судеб обоих.Их судьбы, если выразиться точнее, были не просто тяжелыми. Они были надломленными. Катя одним своим появлением на той самой кухне, с этой тяжелой французской книгой, с растерянным взором голубых глаз и выпадающими из аккуратной прически воздушными золотистыми прядками, сломала его судьбу, а он своей нетерпеливостью, высокомерием и грубостью?— ее.—?Хватит… —?едва в легких обоих перестало хватать воздуха и они отстранились друг от друга, промолвила Катерина. —?Я больше уже не могу…—?Чего ты не можешь? —?растерянно проговорил Григорий, который даже немного пошатывался от удивления.Ему были удивительными две вещи: сам его порыв, пусть, которому он и нашел постое объяснение, а также то, что Катя, несмотря на отсутствие прежней нежности и благочестия, ответила на его выпад.—?Я не могу больше уже терпеть этого… —?заплетающимся языком говорила она, медленно подняв взор своих удивительных голубых глаз, что застилала пелена из неоткуда взявшихся слез.Несколько месяцев под одной крышей для людей, которые были непосредственно очень тесно связанны друг с другом не могли пройти бесследно. Особенно для Кати, имевшей от человека, стоявшего ныне напротив нее, дочь, невероятно сильная и душещипательная история которой сблизила их до невозможности.Тогда Григорий был для нее ночным кошмаром. Спустя семнадцать лет она словила себя на мысли, что тот вновь приходит в ее снах к ней. только сны эти были отчего-то теплыми и совсем не страшными.—?Наше сближение было неизбежно, Григорий Петрович… Что тогда, что сейчас. —?продолжала она, судорожно у себя в мыслях пытаясь привести саму себя в чувство. —?Спустя много лет я все же поняла, что в вас многое изменилось. И, видит Бог, эти изменения очень приятны…—?Я любил тебя, Катя. —?слова сами вырвались наружу. —?И недавно понял, что по-прежнему люблю. Даже такую… изменившуюся. Я сожалею о проступках своей молодости, сожалею о своем отношении к тебе тогда. И я готов на все, чтобы загладить вину перед тобой.—?Я не любила тебя, Григорий. —?Катерина и не заметила, как перешла с ним на ?ты?. —?Но то, что твоя душа очистилась, а сердце перестало быть таким жестоким, как прежде, я увидела. И я поняла тогда, что у тебя есть шанс. И этот шанс ты использовал. Впрочем,?— она усмехнулась. —?Ты всегда умел превращать преграды в шансы и умело их использовать.Сердце Григория забилось еще сильнее, чем прежде.—?Так сие значит, что ты… тоже любишь меня? —?эти слова он проговорил почти что одними губами, беззвучно, будто боялся ее спугнуть, как охотник зайца.Легкий и непринужденный смех из ее уст был для него своеобразным ответом. и этот ответ его полностью устраивал.***Несколько дней спустяДо новогодних праздников оставалось всего ничего и атмосфера, царившая на улице, лишь способствовала усилению ощущения праздника в душе у каждого человека. Все вокруг было бело, искрилось и переливалось всеми цветами радуги; на оголенных деревьях лежали увесистые комки снега и казалось, что они?— замена изумрудной листве. Солнце сегодня светило особенно ярко, а лучи его были особенно наглыми, лезли в комнаты и глаза без всякой робости или стеснительности.—?С первых чисел декабря мы с сестрой начинали искать подарки, что заготовили нам родители к Новому году и Рождеству. Рыскали по всем углам и закоулкам, куда только не лазали в поисках заветных коробок… —?увлечённо рассказывал девушке Анатолий, лёжа на мягких, хаотично разбросанных на постели, подушках.Стоит сказать, что и сами влюбленные лежали так, как им заблагорассудится: голова Добровольского лежала на подушке в измятой белой наволочке, что лежала там, где должны были быть ноги. Голова же Алекс лежала на его груди, а лицо девушки выражало крайнюю степень задумчивости. Она молча слушала рассказ о новогодних праздниках в детстве любимого и вспоминала эти моменты из своего детства.В рассказах Анатоля Рождество и Новый год были волшебными, будто детская сказка ненадолго оживала и претворялась в быль. Это же время для маленькой девочки, чудного ангела Анны Львовны, Александры было куда более спокойным. Петр Иванович переставал на время издеваться над ней, в присутствии нелюбимой внучки больше помалкивал, не обращал на неё внимания. Быть для деда пустым местом было истинным праздником для девочки и она, забывая о всех своих невзгодах, полностью окуналась в празднество и веселье. Анна Львовна и Наталья Александровна частенько выбирались в морозные недели праздной суеты в город, заезжали к Шпильману за тканями к бальным платьям, кружевами, лентами, а Вербицкую часто брали с собой.Уже тогда Алекс понимала, что бабушка тоже не любила деда, ей не нравилось, как он обращается с ней, с её внучкой и потому предпочитала везде возить ребёнка с собой, ни в коем случае не оставлять Александру и Петра Ивановича наедине.Но что же касается тех самых поездок в богатый на выбор модного материала магазин Шпильмана, то с ним у Алекс были связаны следующие воспоминания: её маленькие детские пухлые щеки щиплет от мороза, она кутается в белый полушубок даже в помещении, так как кажется, что здесь очень холодно.Уж не знала Алекс, что это было: самовнушение или что-то другое, но в лавке Шпильмана ей и взаправду казалось, что там царит зимний холод.Бабушка и крестная выбирали себе ткани, кружева, воротнички, постоянно их примеряли, а девочка, возомнив себя настоящей законодательницей моды, настойчиво просила их померить что-то другое, если ей это не нравилось или же хлопала в ладоши, ежели ей все пришлось по вкусу.Некоторые дамы, которые попадали в лавку Шпильмана в одно и то же время с ними были удивлены и возмущены подобными вольностями, что разрешалось маленькому ребёнку, а им было все равно.Анна Львовна позволяла внучке все, что могло привнести в её безрадостную жизнь хоть что-то хорошее. А Наталья Александровна усердно ей в этом помогала. Только лишь благодаря этим женщинам у Алекс было детство.После покупок у Шпильмана, они возвращались по домам. Иногда Анна Львовна позволяла внучке оставаться на ночь у Дорошенко, если та уж очень сильно просила. Наталья Александровна жила в своём же родовом поместье, когда её брат с семьёй?— в Киеве. И в большом доме крестной девочка никогда не скучала, а уж под Новый год тем более. Наталья Александровна отпускала в тот день всю прислугу, разрешала им гулять по случаю праздника, а сама занималась крестницей. Они играли в четыре руки на фортепиано, та разрешала девочке есть столько сладкого, сколько в неё влезало, читали интересные книги, а поздно вечером, когда приходила пора ложиться спать, Натали Дорошенко сама рассказывала ей причудливые новогодние истории и под её тихий ласковый голос Александра быстро засыпала.—?Даша тоже любила сладости. —?произнёс в ответ на её рассказ Добровольский. —?А я вот нет. Она могла объесться шоколадом, а в меня и кусочка бы не пошло.—?А где сейчас твоя сестра? —?спросила его девушка.—?Её рано выдали замуж и отправили восвояси из дома. —?голос его на этом моменте стал каким-то дребезжащим, очевидно, от расстройства, полученного благодаря детским воспоминаниям. —?Теперь она редко приезжает, последний раз была пару лет назад, на похоронах отца.Внешний вид его преобразился, едва речь зашла о семье: мечтательность ушла с лица, а ее сменила грусть. Губы на мгновение раздраженно поджались и вновь приняли обычное положение, а сам он заерзал на кровати, отчего Александре пришлось убрать голову с его груди, укрытой легкой белой рубашкой и сесть рядом. Воспоминания о прошлом были болезненными для него, но Анатолий все равно держался, как мог, дабы не показать своей печали.Тонкая ручка легла ему на голову, а пальцы, явно много раз плясавшие на черно-белых клавишах фортепиано, спрятались в его волосах и вскоре сквозь них потек ручей светло-русых волос. Анатоль мгновенно расслабился, обмяк и закрыл глаза, а его рот сам по себе медленно начал расплываться в блаженной улыбке.—?Не думай о плохом. —?тихо проговорила Александра, склонившись к его уху и после своих слов вновь разогнувшаяся. —?Память о родителях пусть навеки сохранится в твоём разуме, но не вспоминай о том, как они умерли, что было после их смерти. Вспомни лучше о детстве, о юношестве. Вспомни и порадуйся…Последнее она добавила очень тихо, чтобы Добровольский не услышал этих слов. В душе девушка немного завидовала своему любимому, потому что у него были отец и мать, а у неё?— нет. Его никто не смел обидеть, назвать приживалкой или же барским выкормышем. Никто не ставил его происхождение под вопрос. Всё любили Анатоля просто так, за то, что он есть. А ей приходилось постоянно доказывать, что те оскорбления и шепотки, что змеями скользили из чужих ртов, ложь и ничего более. Да и, к тому же, Анатолий родился мальчиком, мужчиной, первенцем. А она кто? Кто такая женщина в их мире? Ежели женщина дворянского роду, то она лишь разменная монета в руках родителей, жадных до богатства и власти, от рождения несчастная, вынужденная терпеть впоследствии нелюбимого мужа рядом, да ещё и детей от неё могли затребовать. А каково девушке ложится в кровать с нелюбимым, а потом ещё не раз и не два корчиться в адских муках родов. А коли женщина крестьянского происхождения, так и говорить о её судьбе нечего. Батрачить, работать под палящим солнцем или же в студеную зиму, терпеть нрав хозяев и потребительское отношение к себе, как к вещам. А если девушка красива с виду, а у барина сын есть молодой, или же сам барин таков, то все куда хуже.—?Правильные вещи говоришь, да только как можно выбросить из головы такое, ежели и мать, и отец, можно сказать, у меня на руках умерли? —?прошептал он, поворачиваясь к девушке лицом. —?Я это ночами вижу и потому забыть никак не могу… Матушка моя летом Богу душу отдала, когда я еще в кадетском корпусе учился. Приехал летом отдохнуть в родном поместье, а ее удар хватил на праздном ужине в мою честь. Ты бы такое смогла забыть?Аргумент был исчерпывающим. Всё потому, что в памяти Александры ещё были живы воспоминания о смерти несчастной Анны Львовны, из-за которой сама Александра лишилась всего в один миг. Она не смогла сдержаться и скривило лицо от пронзающей сердце, ещё не ставшее, на удивление, при подобных испытаниях каменным, боли.Картинки неслись в её голове с огромной скоростью, мелькали, словно яркие солнечные зайчики перед глазами: жара на улице с раннего утра, обед в гостиной, воцарившееся в ней молчание при появлении Александры, мерный стук маятника в больших часах, что стояли у дальней стены, шуршание бабушкиного платья цвета летнего ночного неба, горчичный костюм Петра Ивановича, который удивительно гармонировал по цвету с теми самыми часами, лёгкое голубое платье на самой девушке. Она хотела после обеда съездить к Дорошенко, выбирала лёгкое, но красивое платье из всех у неё имеющихся.Стук донышка тяжёлой вазы с позолоченными деталями об деревянный стол. Даже скатерть не уменьшила громкости. В вазе стояли нежно-розовые розы?— любимые цветы бабушки, сочно пахнущие чем-то сладко-терпким и свежестью из-за холодной воды, которой перед срезом полил куст роз садовник. На скатерть поставили супницу и разлили обед в тарелки обитателей поместья. В продолговатой фарфоровой тарелочке лежал свежевыпеченный черный хлеб, едва его только поднесешь к губам, как сразу чувствуешь неимоверно вкусный его запах.—?Прошу меня простить, однако мне что-то нехорошо… —?Анна Львовна рывком оттянула воротник платья, а голос ее стал еще более тихим, чем прежде, с хрипами.—?Что с вами, grand-mère*? —?тут же вскочила с места девушка.Женщине становилось хуже на глазах, ее пухлые губы посерели, будто обескровились. Она терла себе шею, будто это могло помочь ей справиться с трудностями при дыхании. Александра подбежала к ней, а Петр Иванович приказал немедленно нести препараты, которые должна была принимать при своей болезни Анна Львовна. Сам он, однако не подошел к жене, а остался на своем месте, в то время, как Вербицкая старалась поддержать бабушку и молилась, чтобы препараты принесли как можно скорее.Изо рта женщины вылетел режущий уши скрипучий хрип, а ее тело резко покинули все силы и она обмякла. Слезящиеся от страха смерти близкого человека глаза Алекс расширились, а дыхание прервалось, как и дыхание женщины. Руки, крепко сжимающие бессильную руку Анны Львовны, мелко задрожали, а губами она тотчас же припала к ней, дабы только убедиться, что ей кажется, что она стала холодной.—?Александра… Алекс моя… —?вдруг заговорила женщина, а девушка уже готова была прославлять небеса, что она еще жива. —?Я знаю и верю, что ты справишься со всеми трудностями и опасностями, что могут ждать тебя… когда ты останешься одна…—?Нет! Нет, бабушка, умоляю, не оставляй меня! —?вскрикнула она, еще крепче сжимая ее руку.—?Так уж устроена жизнь, что когда-то это все равно случится… Сейчас или позже… Неважно… Ты должна быть сильной… —?задыхаясь говорила она. —?Я знаю, что в тебе есть силы, но… ты не должна забывать о… благоразумии…—?Бабушка! Бабушка, не сейчас! Не умирайте! Не умирай, бабушка!Женщина закрыла глаза и упала со своего стула, раскинув, точно птица руки на полу, и закрыв глаза, словно погрузившись в вечный сон.—?Алекс? Что с тобой, о чем задумалась?Рука Анатолия дотронулась до ее плеча и это вызволило девушку из гнетущих воспоминаний. Его нежное прикосновение стало для нее ключом к клетке, в которую она себя загнала этим воспоминанием.Благоразумие… Она обещала ей быть благоразумной, руководствоваться честью и никогда не забывать о том, что, пусть ее мать?— крепостная, но отец?— богатый и знатный дворянин, за спиной коего большие капиталы, фабрики, мануфактуры. И она дворянка, несмотря ни на что, а истинная дворянка должна следовать общепринятым правилам, среди которых скромность, терпение, покорность в характере.А что она?Не пошла просить помощи у Николая Дорошенко, не желая подставлять их под удар, стала куртизанкой, потеряла невинность до свадьбы и совершенно не чувствуя за сие стыда.А может, свадьбы в ее жизни никогда и не будет, всю жизнь проживет камелией, фавориткой и умрет в роскошных комнатах, но абсолютно одна, никого близкого рядом не будет. Ни мужа, ни детей, лишь только, возможно, прислуга…Сердце щемит от представления подобных картин.Посмотрев в голубые глаза Добровольского, она увидела в их отражении такую же рано загубленную потерей близких душу. Грусть, которую он так умело скрывал на протяжении всего времени их отношений. Он раскрылся ей прямо сейчас, а это дорогого стоит.Не выдержав, Александра Григорьевна заключила любовника в крепкие объятия и уткнулась носом в его плечо. его руки медленно, но тоже крепко обняли ее и прижали поближе к себе.—?Прошу тебя, любовь моя, не оставляй меня никогда. —?плаксиво прошептала девушка, сжимая в пальцах его рубашку. —?Не бросай меня никогда, будь всегда рядом…—?Не брошу! —?пылко заявил он. —?Я знаю, что любви в своей жизни ты никогда почти не испытывала и я сделаю все для того, чтобы эти черные дни окончательно исчезли из твоей памяти.—?Я верю тебе… —?она распрямилась и ее темные глаза вновь встретились с его голубыми. —?Ты?— лучшее, что было в моей жизни, Анатоль.—?А ты?— в моей…В дверь комнаты кто-то робко постучал и единению влюбленных, как позже оказалось, помешал неожиданно приехавший к ним Николай Дорошенко.—?Немедленно мне одежду! —?скомандовал Анатолий Павлович, спешно слезая с постели.Александра же, поправив сползшую с плеча ночную сорочку, внимательно наблюдала за действиями Добровольского, в голове прогоняя полученные сведения от служанки. Еще несколько дней назад она дала понять нежданным и нежеланным гостям, что в этом доме им не рады. Да она вообще не будет рада неожиданно объявившимся родителям где угодно и при каких угодно обстоятельствах. Однако, Николай все равно пренебрег ее пожеланием и приехал сюда с непонятной целью визита.Едва мужчина вышел из покоев, как девушка тоже подскочила с кровати и, медленно приоткрыв дверь, выскользнула, как змейка и легко побежала по коридору, желая все же узнать, что произошло и зачем приехал к ним Николай Александрович.Поправив вновь широкую сорочку, Александра добралась до лестницы и остановилась. Не хватало, чтобы Анатолий все же заприметил ее, а уж если в таком неприглядном виде ее увидит пан Дорошенко, так уж совсем все плохо будет. Оставалось довольствоваться тем, что есть.—?… Несмотря на все приведенные мною факты, Александра все еще остается крепостной. И нам с вами нужно что-то придумать, дабы ей выдали вольную. —?говорил Николай.Ну конечно! Как она могла забыть? Лидия Ивановна и ее дед подкупили определенный круг чиновников, дабы те закрыли глаза на происхождение девушки и позволили женщине купить ее, как обычную крепостную. За всей этой головокружительной историей она совсем забыла о своем положении, а теперь же оно стало серьезным препятствием к ее цели.—?И что делать? —?раздался голос Анатолия. —?Что мы можем, кроме как подкупить то же самое чиновничество и получить для Алекс вольную?—?Ее отец… готов признать Александру Григорьевну своей дочерью перед Богом и людьми и даровать ей, соответственно, свою фамилию.Не знала она до некоторого момента, что послужило причиной потери чувств Александрой Григорьевной, из-за чего горло вдруг свело спазмом, а голова сильно закружилась, но медик, прибывший спустя некоторое время в имение Добровольского вынес однозначный вердикт.—?Поздравляю вас, пани, вы беременна!