Глава 59 (1/2)
Они смотрели друг на друга, как неумелые любовники, боящиеся предпринять следующий шаг. У ног убийцы валялся еще теплый труп человека, который минуту назад подбадривал ее и был готов помочь в бою. Теперь, его не стало. Она с трудом сдержала истерический смех и заглянула в лицо врага. Знакомые бледные черты оканчивались алыми глазами и двумя глубокими шрамами, оставленные бутылкой. Инстинктивно сжав кулак, она почувствовала, что пальцы скользки от пота. Убийца ухмыльнулся – лучшего начала игры он представить не мог.
*** Дроздов нервно расхаживал перед воротами, спрашиваясь, на кой черт их заперли. Пока Лангерман поднимал истерику в лагере, ища ключи, он спрашивал себя, нельзя ли просто взять и расплавить замок – благо, и не таким взломом занимался. Положив руку на ржавый металл, он оглянулся и принялся нагревать материю. Сергей любил огонь и глубоко уважал его. В отличие от других стихий, он и вправду приносил пользы – зажечь романтические свечи, согреться в снегопад, поджарить что-нибудь. Теперь он немного отступил, чтобы расплавленный металл не капал на дорогие ботинки. В нескольких метрах от него Татьяна вертела носом и отказывалась и слышать о том, чтобы двери открыли. - Сигнальная ракета не выпущена, значит, она не справилась,- заявляла она во весь голос, пока Римский и Лангерман пытались переубедить ее. Инна глядела на все это со смешанными чувствами. Возвращение в Россию далось ей с трудом – учитывая, что покидала она ее в полной секретности, спрятавшись под сиденьем старого КАМАЗа. Теперь, она вернулась, только не домой, а к дочери. Все это казалось ей каким-то сном, плохой шуткой расшатавшегося воображения. Ей все еще казалось, что вот-вот проснется и увидит спящую рядом двухлетнюю малютку Алексис в Вашингтоне. - Что происходит?- спросила она одного из стражей. - Лангерман хочет открыть ворота,- ответил тот, внимательно наблюдая за ссорой. - А зачем их открывать?- конечно, она знала о неисправностях в работе камер и о том, что дочь уже слишком долго отсутствует, но и не подумывала о том, что случилось что-нибудь плохое.
- Экзамен продолжается слишком долго, а у нас пропала возможность наблюдения за его проведением. Думаю, в этом дело.
Инна встала и оглянулась: лагерь состоял из трех больших шатров и пять меньших, для королевы и ее свиты. Под каждым из них была поставлена своего рода печь для тепла, но она мало чего делала, так что их в итоге выключили. В лесу неподалеку был слышен рев аккумуляторов на бензине, которые обеспечивали работу техники. В воздухе пахло всем, кроме леса, что ее довольно удивляло.
Неподалеку Дроздов стоял у ворот и что-то делал, но она не могла разглядеть что.
Тем временем конфликт нарастал. Чета Бадика тоже присоединилась к Лангерману, и был слышен голос женщины.
Инна подошла к ним и просунулась ближе к центру. Лангерман и Римский непрестанно говорили о проблемах, но Татьяна, казалось, вовсе их не слушала. Наконец, выслушав еще немного доводы королевы, Инна подняла руку.
- Ваше Высочество,- заговорила она,- меня зовут Иннгиборг Гуттенберг, и я мать Алексис. Рядом стоят родители мальчика, которого она должна охранять. У вас нет детей, но попробуйте понять, что мы вправе волноваться за них,- теперь все взгляды были устремлены в ее сторону, и она сглотнула.- Экзамен длится слишком долго, а я не знаю, что происходит за воротами! Это моя кровь, я чувствую, что Алексис нуждается в помощи,- на ее глазах выступили слезы.- Я не хочу думать, что с ней случилось что-то плохое, но она все еще слабая девочка, брошенная в клетку со львами! Пожалуйста, откройте ворота! Утешьте материнские сердца! Супруг положил руку ей на спину, но быстро отдернул ее. Конечно, он здесь страж и не должен выдавать свой секрет.
Татьяна смотрела то на нее, то на родителей Сервина. Наконец, махнув рукой, она произнесла: - Открывайте ворота. Так и знала, что она не справится… Дальше ее никто не слушал. Все принялись искать ключи. - Где, черт возьми, ключи?!- выкрикнул кто-то. Дроздов подошел к Лангерману и положил руку ему на плечо. Она была необыкновенно теплая.
- Пошли, прежде чем все спохватились,- Сергей кивнул в сторону ворот, где наполовину расплавленный замок валялся на земле.*** Алексис казалось, что не чувствует своего сердца. Оно где-то отдаленно колотилось, но это место было вне ее тела. Она глядела в глаза своей смерти, а в уме вертелось предсказание Евы. Должны умереть двое.
Гуттенберг никогда не думала всерьез о смерти. Бывали моменты, когда она хотела покинуть этот мир, но теперь четко понимала, что умирать не хочет. Костяшки рук болели – так сильно она сжала сигнальную ракету. Если выстрелит, то подумают, что все в порядке. Значит, надо по-другому позвать о помощи. И постараться выжить.
Убийца видел, что она старается придумать как спастись. Как мило с ее стороны, что допускает такие мысли в свою головку. Теперь она ему кажется еще привлекательней – с кровью на пол лица, вся грязная, в поту, как последняя проститутка.
Чисто из любопытства, он сделал шаг. Девушка тут же отреагировала –сделала шаг влево. Убийца еще раз шагнул – она тоже. Если они так и будут продолжать двигаться в шахматном порядке, то его зубы выпадут. Момент, прежде чем он хотел броситься на нее, жертва сделала резкий выпад влево и помчалась в один из темных переулков. Стригой усмехнулся – играть, так играть. Алексис не знала, куда бежит, и есть ли выход из переулка. Она просто хотела выиграть время, чтобы еще немного подумать. Ничего не выходило. В голове проносилось все, кроме выхода из ситуации. Черт, почему так долго бежать? Она знала, что стригой найдет ее в любом месте, так что прятаться не было смысла. Наконец, она вышла к школе и принялась карабкаться по пожарной лестнице на крышу. Плечом она задела камеру – какого черта еще никто не пришел?! Лестница стала тяжелее – стригой в несколько мгновений нагнал ее.
Его рука схватила ее за ногу, но девушка крепко вцепилась в перекладины, и он не смог ее стащить. Ничего, может и стоя отыметь.
Алексис старалась изо всех сил добраться до крыши. Она смогла бы перепрыгнуть на соседнюю и оттуда вниз, совсем рядом с забором. Из кармана она вытащила осколок и сильно вонзила ее в пальцы стригоя. Хватка на мгновенье ослабла, и она молниеносно выпрыгнула вверх. Осколок порезал ладонь, но она не обращала внимания. Алексис Гуттенберг решилась жить любой ценой. Только будущее было слишком туманным, а из этой схватки должен был выйти лишь один победитель. Крыша была завалена хламом – свежими окурками и драными кусками катрана, которым заделывали не раз дыры. Кое-где виднелась арматура и трубы, но ни одного места, откуда можно было бы вести нормальную защиту. Алесис бросилась к месту, где двух зданий отдаляют не более двух метров, но как раз когда ее нога оторвалась от крыши, голову резко окатило небывалой болью. Убийца схватил ее за хвост и отбросил на несколько метров от себя. Перед глазами вспыхнули слезы – это не то, что дергать за косички.
Убийца подошел к ней и хотел обездвижить, как ее нога звучно врезалась в его скулу. Алексис вспрыгнула на ноги, держа кол наготове. Деревянный. Пару раз размяв ударенное место, стригой подошел к ней и попытался забрать ненужную игрушку – не вышло, вместо этого оцарапала его ладонь и отдалилась на самое дальнее возможное расстояние. Ему от этого стало неимоверно весело, и он решил подыграть. Жертве всегда нужно думать, что победа на ее стороне. Только во время, пока он изображал раненного льва, Алексис-таки успела выпрыгнуть и с громким ударом приземлиться на соседнюю крышу. - Сучка!- рыкнул он, вспрыгнув на нее и придавив лицом в пол.- Что, не нравится?- его пальцы стали описывать круги по ее спине. Из ладони еще немного текла кровь.
Алексис мотала головой, стараясь вывернуться, но вместо этого лишь резала щеки об осколки стекла под нею. Она ощущала, как кусочки вбиваются в руку, которую зажал ногой убийца, и теплая кровь измазывает всю кожу. Больше ее, однако, волновал стригой на ней. Он как-то странно гладил ее спину, как если б хотел успокоить. Что за вздор! Если она сейчас же не поднимется, то ей конец! В раненной руке был ощутим тяжелый пистолет. Кое-как повернув дуло к телу стригоя, она нажала на курок.
*** - Слышал?- Дроздов дернул Генриха за руку, прислушиваясь к крику, донесшемуся из глубин города.- Это не Алексис.