Море волнуется раз... (1/2)
Чайки, кружившие над приостановившейся стройкой, как и всегда высматривали чем бы им поживиться. Их не спугнули ни звук двигателя, подъезжающей машины, ни старая женщина, выходящая к дороге со стороны скал. Посветлевшее впервые за все прошедшие дни небо радовало тёплыми лучами ещё не готового к зиме солнца.
— У нас всё закончилось, нужны новые порции, — не здороваясь, мистер Пак сразу обратился к женщине с вопросом, по которому приехал.
Старая цыганка, не обращая никакого внимания на слова мужчины, остановилась в паре метров от него, обращая свой взгляд к водной глади спокойного моря. Длинные седые волосы больше не были растрёпаны, они аккуратно заплетены в длинную косу с чёрной лентой. Некогда оборванные лохмотья сменились на обычное длинное закрытое старое платье, а поверх такое же длинное пальто. Старуха была вся в чёрном, словно носила траур, но она больше не походила на местную сумасшедшую, скорее просто, на обычную жительницу столь преклонного возраста.
— Сиа, этой девчонке пора бы поторопиться всё рассказать своим детям, — спокойный скрипящий голос мог всё также пробирать до мурашек. — Ваше время кончается, Пак Хон Чжун, как и моё и всего этого мира однажды…
— О чём ты, старая? Просто дай нам ещё немного твоих настоек! — мужчина сделал пару шагов вперёд, подходя ближе к женщине.
— Как там мой внук?
***</p>
Зайдя в класс, Тэхён только сейчас осознал, что всё это время он и Чонгук держались за руки. На глазах у всех. И, хотя именно эта часть сейчас его волновала меньше всего, момент, когда им нужно рассаживаться за свои парты и отпустить руки, отчего-то волновал больше. Заметил ли это сам Чонгук? Это же он взял его за руку первым? И отчего-то в голове всплывает тот самый поцелуй на пляже. Щёки обжигает румянец от одного только лёгкого воспоминания, и Тэхён слегка съёживается, теряясь на секунду, выпадая не только из собственных мыслей, а полностью из мира, совсем забывая обо всём, что тогда было на пляже, о собственных сомнениях, принятых за галлюцинацию и фантазии, сохраняя только прикосновения чужих рук и губ.
Чимин шёл впереди, не обращая особого внимание на этих двоих, будто специально закрывая собой от посторонних глаз, от которых всё равно не скрылся ошеломляющий жест. Прежде, чем пройти вдоль ряда, Чонгук, заметив небольшое торможение Кима, приподнял его руку, касаясь тыльной стороны ладони собственными губами. Вот так легко, при всех, на глазах целого класса, позади Чимина, смотря прямо в глаза Тэхёна и на его покрасневшие щёки. Может Тэхёну снова кажется, опять галлюцинации, но от его глаз также не ускользает румянец напротив.
— Сегодня не отходи от меня никуда, — тихо прошептал Чон, чтобы его голос был слышан только лишь одному человеку, и затем всё же отпустил руку Тэхёна, ныряя в пролёт между партами и садясь за собственную.
Быстро моргая, Тэхён только коротко кивнул, проходя вслед за Чимином и садясь, как и всегда у окна. Но, какими бы не были счастливыми прошедшие часы и минуты, и как бы ярко солнце сегодня не светило, один взгляд на парты возвращал в реальность.
Вся парта Тэхёна была вновь исписана новыми оскорблениями, как теперь и парта Чимина. Их уже не отмыть, только если заново красить, а лучше сразу выбросить и купить уже новые. Ким посмотрел в сторону Чонгука, замечая, как на его парте тоже уже есть чужие чернила, обрамлявшие собой одну жирную надпись по середине, бросающуюся в глаза даже с такого расстояния:
«УБИЙЦА»
Чёрные глаза побуквенно перечитывали надпись, заставляя грудь вздыматься от потяжелевшего дыхания выше, как когда море дышит невидимыми волнами, приподнимаясь в глазах, говоря о жизни внутри него. О закипании, о предстоящем бурлении…
Сегодня шторма не передавали, а будет ли? Шторма, они не только в морях да в океанах, они, как и всегда, в сердцах и душах.
***</p>
— Зачем ты меня сюда затащил? — Джин, врезавшийся спиной в стену тёмной каморки, недовольно поморщил нос, успевая сделать им же небольшой вдох, прежде чем, Намджун поцеловал его.
Стоило звонку прозвенеть с урока, как младший уже поджидал старшего у его класса, немедля хватая за руку выходящего Джина и таща за собой без слов до дверей ближайшей кладовки, где обычно хранился инвентарь уборщиц. Они пронеслись сквозь поток выходящих учеников, чуть ли не бегом, словно за ними кто гонится. А может и вправду гонится, страх упущенного времени, страх, что всё то, что происходило за эти дни — лишь сон и выдумки, яркое воображение, и неважно чьё именно, когда оба думают об одном, стоит пальцам переплестись вопреки всем этим страхам. И снова, как подводный мир живёт своей жизнью во время сильнейшего шторма, принимая в царстве на дне новых гостей, эти двое скрываются в собственном мирке, скрываясь от чужих глаз и чужих судеб, останавливая время рядом друг с другом.
— Прости, весь урок думал об этом, — не давая им обоим отдышаться, быстро проговорил Намджун, снова целуя Джина.
Он, как и всегда, жаден и всё ещё немного неуклюж, хотя его страсть топит их обоих. Раньше Джин мог только мечтать, и даже не решался представлять подобное, что его будут вот так зажимать в старой и полной пыли кладовке сильными руками, воруя один за другим поцелуи, пока мимо закрытой двери проходят десятки учеников бесчисленными течениями и косяками. А Намджун, подражая выброшенной на берег рыбе, хватает чужие губы своими с такой же нетерпимостью, будто так лишиться воздуха. Словно хоть один поцелуй пропустит и больше не вздохнёт. А ему самому теперь так и чудиться. И как только жил без этих губ, которые, стоит Джину принять этот сумасшедший напор, водоворотом захватывают в свой вихрь, разделяя нападки и толкая младшего в ответ, прижимая теперь уже его к стене.
Здесь не один Намджун жадный, у старшего теперь новый кислородный баллон — шея, такая чувствительная на любую ласку, заставляющая колени Намджуна подгибаться, зарываясь пальцами в тёмные волосы Джина и жмурить глаза. А тот только сильнее прижимается, в себя вжать готов, губами присасывается, оставляя небольшие следы, рисуя себе карту пути назад. Только вот, назад пути уже не будет, никто от здешних штормов, однажды попав в них, ещё не уходил.
Пусть не олимпийский чемпион, но у Намджуна не мало побед за спиной на местных соревнованиях, он не просто так звание капитана команды получил, не благодаря отцовскому имени и должности, Намджун проигрывать не привык. А сейчас сдаётся, сдаётся с лёгкостью, позволяя рукам Джина нырнуть под ткань одежды и оглаживать смуглую кожу, обжигая своими касаниями. Носил бы корону — бросил бы её к ногам этого городского парня, скинул бы все титулы и на колени перед ним встал. Был бы сыном Посейдона — море бы раздвинул, чтоб ни одна волна не шелохнулась и пенными брызгами не коснулась прекрасного лица. Говорил, как часто повторял: «разукрасит» — сам думал, как бы своими грязными пальцами не заляпать такую красоту. Плевать на легенды, но если русалы существуют, то Намджун моряк, поддавшийся песне своего русала. На голос, что-то вышёптывающий по коже, чередующий слова с поцелуями, накрывая волной нежности с толикой грубости рук на талии.
Намджун в море давно не плавал, всё в аквариуме, а сейчас, пока языком мажут по коже, ставя колено между его ног, разбивают в очередной раз рамки собственных ограничений строгости и ярости, заменяя их бескрайностью глухого стона на выдохе, как только чужая рука спускается к бедру, а следом медленно, чтобы до конца всю плитку бассейна разбить, ведут этой же рукой к паху, оглаживая проступающий вставший член. А Джин только ухмыляется, снова подхватывая губы и забирая всю эту тяжесть себе, как и до этого забирал, за другого роняя слёзы. В одном только взгляде всегда читал, себе не веря, собственным глазам, но этим верил, не боясь ни единого колкого слова, стараясь только успевать латать сердца и души.
А сейчас слёз больше нет, только тяжёлое дыхание и полушёпот от перевозбуждения.
— Подожди… — положил свою руку на грудь Джина Намджун. — Я хочу другого…
— Хочешь впервые взять меня здесь? — улыбнулся ему в ответ Джин, кладя на чужую руку свою и поднося её к своим губам раскрытой ладонью кверху и немедленно вручая очередной поцелуй.
И кто к чьим ногам свою корону бросил, когда «Принцесса» простолюдину свою жизнь вверяет и преклоняется.
— Дурак, — медленно и растянуто проговорил младший, так же медленно, как он сам сполз спиной по стене вниз, падая на колени перед старшим и поднимая блестящий взгляд, полный водяных чертей.
Руки, хоть и потряхивает немного, но всё же уверенно, под пристальным взглядом сверху, потянулись к ремню, расстёгивая. С тяжёлым вдохом, пальцы расстегнули пуговицу и также быстро справились с ширинкой. Для Джина выше его собственных сил вот так спокойно стоять. Свою опору он находит, кладя руку Намджуну на голову, пропуская сквозь пальцы пряди светлых волос, чуть поглаживая.
Так волнительно не было ни на одном соревновании. Ни когда вручали капитанское звание. А сейчас каждый вздох будто новый, каждая секунда в новых красках, стоит коснуться пальцами краёв нижнего белья. Намджун вновь поднимает взгляд. Он знает что должен делать, смотрел, готовился, как главный отличник школы, но всё же ищет поддержки. Той самой, которая медленным кивком и дрогнувшим кадыком при сглатывании от предвкушения предстоящей картины и ощущений была послана тот час. Джин в глазах всё читает, теперь и собственным верит, ощущая как рука ныряет в его боксёры, обхватывая стоящий член.
И ещё раз, оба молятся об одном:
Остановите время. Замрите часы, листья перестаньте срываться с деревьев, маки что последние недели доживают свои вечные дни на вершинах скал, замёрзните прямо так, развиваясь на ветру. Пускай брызги в воздухе застынут и потом, снегом сразу упадут на пески пляжей. Погрузите всех в сон, не давайте и птице шелохнуться.
— Ты… уверен? — всё также, тяжело дыша от горячей руки, водящей по его члену, спросил Джин.
Но вместо того, чтобы услышать ответ, старший зажмуривает глаза, ощущая прикосновение губ на головке.
«Уверен… лишь бы время сейчас ещё остановить»
— Ахуеть! — предательская вспышка хуже раздавшегося голоса, достигшего ушей, как и резкий свет распахнутых дверей.
***</p>
Пожухлая трава давно окрасила все поля в цвет морского песка, прячась среди полей пшеницы на склонах скал, куда никто и не ходит толком. Одни лишь маки вечным огнём горят, постепенно также склоняя голову к холодам. Совсем скоро и они исчезнут. А ведь, казалось, лето только начиналось, когда Хосок лежал здесь, посреди колосьев и ярких цветов.
Если Тэхён своё утешение ищет у моря, то Чон, как бы не любил плавать, свой мир спрятал посреди старых развален забытой историей древней крепости, давно обросшей зеленью, посреди океана самого главного золота человечества — пшеницы. Здесь тоже волны, создаваемые в глазах людей, стоит ветру своей ладонью провести по колоскам. И свой яркий мир разноцветных лепестков, трепещущихся на ветру, как дрожат стайки рыб, стоит мимо них проплыть. Здесь его царство, и доказательство тому, венок, сплетающийся каждый раз по дороге сюда, из сине-красных и жёлтых цветов. Маки в рыжих волосах особенно ярко горят. Даже Тэхён, стоило ему нарисовать такой портрет Хосока в карандаше, раскрасил маки красным. Это у других там, розы да лилии с орхидеями, а здесь цветы другие, в них в каждом особенная душа, несущая личную трагедию. Здесь цветы, что люди, одни сорняками являются, другие в красной книге, а третьи просто, — люди, как люди. Одни цветы уходят слишком быстро, тогда как маки обречены быть свидетелями на всё лето и почти всю осень. Вот и сейчас, они в глазах Хосока одиночество прячут. Опять легенду похоронят с опавшими лепестками, чтобы вновь её возродить после долгой спячки зимой. И видимо, в этот раз легенда уж очень особенная, раз так долго стоят. Снега ли ждут?