Часть 4 (1/1)

София стоит отстраненно, сложив руки на груди и хмуро глядя на кобальтовую морскую гладь. Ветер ласково треплет её темно-каштановые волосы, вынуждая время от времени поправлять взбунтовавшиеся короткие пряди. Она не сказала ассасинам ни слова с тех пор, как они втроем поднялись на борт плавучего судна, белоснежного и красивого, словно новая детская игрушка из пластмассы.Кэл чувствует, что если кто и способен разбить лёд молчания, то только он. София уже дала понять, сколько удовольствия ей приносит компания её “мужа” и дочери. Лара ещё не делилась с ним своими соображениями, но он готов поспорить, что в голове девочки рисуются красочные фантазии о том, как она сбрасывает свою мать в море, холодное и непрощающее. Возможно, в этих фантазиях, по следу их яхты плывет стайка белых акул.Он подходит к Софии расслабленной, небрежной походкой, словно ему на ум пришла подходящая их ситуации шутка.— София, — начинает Кэл и делает паузу. Он ждёт, пока она взглянет ему в глаза.— Я объяснила администрации, что забыла посчитать дочь, — холодно произносит она, но смотрит по-прежнему в сторону. — Вопрос третьего места улажен.“И говорить нам, должно быть, больше не о чем”.Она умолкает, и Кэл предпринимает вторую попытку.— София…— Будем жить в коттедже. Два этажа, в альпийском стиле. Две спальни. Лара будет спать наверху. Ты — внизу, на раскладном диване, около камина. — Я хочу извиниться.Наконец он добивается своего и тут же об этом жалеет. На её лице наглядная иллюстрация выражения “убийственный взгляд”, эдакий эталон, по которому надлежит оценивать все прочие убийственные взгляды. За свою богатую криминальным компонентом жизнь, на Каллума смотрели по-всякому, но так — никогда. Так может смотреть только женщина, которой не хватает сил изменить весьма невыгодные ей обстоятельства. Так может смотреть только женщина, которая хочет содрать с тебя кожу, но которая не может остановить выбор на одном конкретном способе.Так может смотреть только женщина, которая тебя очень любит. Кэл говорит:— Я знаю, что мне не стоило сразу разочаровываться в тебе. И знаю, что, пожалуй, стоило предупредить насчет того, что я возьму Лару. Такого больше не повторится. Я прошу прощения.Она стоит, откинувшись всем телом назад и облокотившись о перила. Под её жутким взглядом он чувствует себя старым артистом, надоевшим тем, что уже долго не показывает ничего, кроме явного отсутствия таланта. Её молчание заставляет его нервничать, он думает, что этих слов недостаточно, что он должен добавить что-то ещё, но София наконец отвечает.— Я уже поняла, что ты — тот еще лицемер и манипулятор, Линч. Называл нас союзниками, а сам-то в это и не веришь. Если тебе интересно, это очень… дискредитирует цену твоих слов и извинений в том числе. Я не удивлюсь, если ты ничего не искал про мою мать, и не удивлюсь, если я узнаю об этом, когда ты приставишь к моему горлу нож.— Тогда почему ты согласилась отправиться с нами?София пожимает плечами.— Я склонна верить в людей, пока не становится слишком поздно. Считай это моим недостатком, если угодно. Но я тебя прощаю. Между нашими фракциями и без того достаточно вражды. Да и между нами двумя — тоже. Это всё?— Не совсем. Он достает из кармана пару золотых колец и говорит:— В знак того, что я буду чтить условия нашего соглашения. — Что это? — Она смотрит на них настороженно, недоверчиво, как на оружие, принцип действия которого ей не до конца понятен, но опасность которого не вызывает никаких сомнений. Она не показывает смущенного удивления. Она не показывает ровным счетом ничего, что могла бы показать женщина, которой мужчина протягивал нечто подобное. Не факт, что она вообще на это способна.Это обручальные кольца, настоящие, золотые. Это кольца любивших друг друга мужчины и женщины, у которых родился бесценный ребенок. Это кольца мужчины и женщины, которые договорились этого бесценного ребенка убить.Скажи он об этом кому угодно, его тоску по родителям посчитали бы каким-нибудь замудренным комплексом, кровоточащим следом незажившей травмы. Но София, — он догадывается, он чувствует, он знает, — София всё поймет правильно.Ей ли не знать каково любить чудовищного родителя.Вслух он говорит:— Это муляж. Какая-то бижутерия, купил за полдоллара в одном китайском закутке. Наверное, для розыгрыша или чего-нибудь ещё. Пригодится, чтобы больше походить на супругов.Ловко и небрежно он надевает на безымянный палец кольцо покрупнее и протягивает ей второе. Она осторожно берет его в руки и принимается внимательно рассматривать.Проклятье.— В знак того, что ты будешь чтить соглашение, — говорит она с усмешкой, — ты даешь мне муляж? Кэл, есть ли предел твоему притворству?Пусть её улыбка лишена тепла, это всё же улыбка, и она придает ему смелости.— То есть, было бы уместнее, если бы я тебе подарил настоящее кольцо? Обручальное?Вот теперь-то София и начинает краснеть и смущаться. Она несколько раз открывает рот, отводит взгляд, но в итоге молчит. Она спешно надевает кольцо на палец, но из-за того, что её руки, бледные, словно хирургические перчатки, подрагивают как у взволнованной невесты, получается это у неё не сразу.Кэл с еле заметной улыбкой представляет, что если бы не получилось, то ему пришлось бы предложить свою помощь.— А теперь всё? — спрашивает она. — Или ты сейчас и младенца вытащишь, ну, знаешь, чтобы дополнить образ семьи?Теперь всё, говорит он. И раз уж она подняла тему, уходя добавляет Кэл, то его как отца устроят только близнецы.