Часть 3 (1/1)

Весенний ветер дует прямо в лицо, и она так сильно щурит глаза, что её щеки быстро начинают ныть от боли. Она крепко прижимает к себе альбом и связку карандашей, словно от них зависит её жизнь, и нервничает, пытаясь вспомнить, в который карман бросила ластик.Мысли всё равно возвращаются к Софии.— Не переживай, Лара, — говорит ей Кэл.Он обнадеживающе хлопает её по плечу и добавляет:— Я уверен, она по тебе скучала.Она не может сказать, врёт он или просто заблуждается, не понимая всей сложности их отношений, но во всяком случае Лара ему благодарна. Правда сейчас ничем и никак ей не поможет, потому что София, пусть и является спокойствием во плоти, способна принести в жертву невинных младенцев, если её достаточно заинтересует результат; потому что для поступка Лары, чем бы он ни был мотивирован, название только одно — “предательство”.Потому что Лара очень хорошо помнит первую встречу с Софией.Ей было лет шесть или семь, и она сидела в кабинете Алана Риккина. Он по телефону пригласил к себе дочь, пообещав удивить её, и сдержал свое слово. Когда София вошла, её лицо и впрямь выразило удивление — вместе с десятком других не самых теплых чувств.София окинула её с ног до головы холодным оценивающим взглядом, не скрывая своего пренебрежения — так молодые мужчины смотрят на дешёвых некрасивых проституток.— Что это? — настороженно спросила она у отца, не сводя глаз с Лары.Это её дочь, пояснил он. То есть, технически, документы были оформлены на него, и они были сёстрами, но она должна была относиться к ней, как к своей дочери.София демонстративно, в полный голос поинтересовалась:— Еще? не поздно отправить её обратно?Она сказала:— У меня нет на это времени. И если оно нашлось у тебя, то, может, стоит потратить его на более конкретные задачи?Лара услышала:— Ты — нежеланное дитя, и всем будет лучше, если тебя не станет. Лара очень хорошо помнит первую встречу.И эта, подсказывает ей интуиция, сильно отличаться не будет.София идёт в их сторону, шумно волоча за собой чемодан из серой кожи. На локте свободной руки болтается сумочка, а в ладони зажат медово-золотистый блок смартфона, на котором она периодически что-то набирает. На ней — темные брюки, белоснежная блузка и двубортный темный пиджак. Можно было бы сказать, что она одета, словно предстоящая поездка на побережье Средиземного моря — рабочая, если бы у неё не был вид бесстрашного солдата, готового к любым сражениям.София издали замечает, кого Кэл привёл с собой, и её осанка и походка меняются на глазах так, будто багаж значительно прибавляет в весе. Её лицо — по-прежнему мраморная скульптура спокойствия, высеченная мастерами Ренессанса, вот только Лару провести не так-то просто: она тут же замечает, как крепко та стискивает зубы, как она прячет взгляд.Как она не хочет её видеть.Чем ближе к ним подходит София, тем тревожнее становится Ларе. Женщина идёт на них решительным шагом, напоминая торпеду, неминуемо стремящуюся к столкновению с подлодкой, и в какой-то момент девочке и впрямь кажется, что их встреча закончится взрывом.В какой-то момент, ей хочется, чтобы эта встреча закончилась взрывом.София уже близко настолько, что Лара замечает, как она изменилась. Её волосы стали длиннее, а призрачные морщинки — глубже. Лара думает, что надо будет что-то сказать, как-то оправдать свою позицию и выразить сожаление по поводу кончины её отца, — их отца, — но понимает, что никакие слова не отменят того, что её уже заклеймили изменницей.София встает напротив и смотрит на неё холодным уничижительным взглядом, не скрывая своего омерзения — так люди с достатком смотрят на бездомных смердящих бродяг.— Что это? — раздраженно спрашивает она у Каллума, не сводя глаз с Лары.Это их дочь, поясняет он. Им нужно будет слиться с отдыхающими, и их вид явно будет поднимать меньше вопросов, если они будут напоминать семью с ребенком, а не просто, — смущенно добавляет он, — супружескую пару.— Прошу прощения? — переспрашивает София, когда до неё доходит значение его слов.Каллум немного краснеет и повторяет, что будет неплохо, если им удастся привлечь как можно меньше внимания под видом семьи. Да и потом, добавляет он, ему нужен свой человек, на случай...Каллум запинается, и София услужливо приходит ему на выручку:— Если я решу предать тебя. Я поняла, — говорит она, и Лара готова поклясться, что её голос дрогнул.София говорит:— Мне плевать. Мы так не договаривались. Я же не взяла никого из Ордена, так почему я обязана терпеть компанию сразу двух ассасинов?Лара слышит:— Ты больше не одна из нас. Ты больше не Риккин. Ты больше никто.Она чувствует, как краснеет её лицо, и ей становится страшно поймать собственное отражение в витрине магазина или окне случайного автомобиля. Девочка не ожидала теплой встречи, но отчего-то её задевает, что София отказывается признавать связь между ними или хотя бы просто её существование. Лара ловит себя на том, что ей хочется взять Каллума за руку. Он, должно быть, это чувствует, потому что кладет руку на плечо девочки и с хмурым выражением лица отвечает:— Не идёт она — не иду и я. Она теперь посвященная Братства. А Братство — это семья, и мы друг друга не бросаем.София смеется — искренне и горько одновременно.— В контексте с Ларой это звучит особенно забавно, — говорит она. — Ты никак и в самом деле решил поиграть в её отца? Она, — София кивает в сторону Лары, словно говорит о скомканном куске газеты, который не долетел до мусорной урны, — имеет привычку поворачиваться к отцам спиной. Она, — София косится на Лару, словно на уличную уборную, дверь которой забыли за собой закрыть, — имеет привычку не приходить на их похороны. Она, — София впивается в неё взглядом, словно на предательницу, осмелившуюся показаться на глаза, — имеет привычку забывать об их существовании. Тебе так хочется повторить эту судьбу?— София, достаточно!Лара осознает, что повысила голос, только когда слышит раскатистое, решительное эхо собственного крика, повторившееся где-то в глубине непроснувшейся улицы. Она всеми силами пытается взять извергающиеся эмоции под контроль, и, глядя в удивленные глаза Софии и отчеканивая каждое слово, говорит:— Я сделала выбор и беру за него ответственность. Братство подарило мне семью, тогда как вы — только фамилию. Спасибо за то, что подобрали меня, обучили, натренировали, но Кредо способно дать мне больше. — Она уверенно косится на Кэла и вдохновляется его теплой полуулыбкой. — Оно уже дает мне больше. И, поэтому, София, пожалуйста, прекрати. Да, это предательство, но я, честно, о нем не жалею. Я лишь жалею, что не совершила его раньше.София горько опускает взгляд. У неё краснеют глаза, но она, сделав глубокий вдох, не позволяет себе проронить ни слезинки.— Значит, вот с кем я теперь должна отправиться в дорогу. С мужчиной, не жалеющим, что убил моего отца. С девочкой, не жалеющей, что повернулась к семье спиной.Она вздыхает и говорит Кэлу:— Знаешь, пошло оно к черту. — Она набирает текст на смартфоне и, не отрываясь, добавляет: — Если хочешь избавиться от эффекта просачивания, сначала предоставь хоть каплю информации о моей матери. Я устала от того, что мне постоянно…— Я узнал о твоей матери, — вдруг перебивает её Кэл. Она молниеносно переводит на него тревожный взгляд и тут же забывает о смартфоне, который пытается привлечь её внимание частыми вспышками подсветки.— И? — спрашивает она.Кэл отвечает не сразу. У него обеспокоенный вид, и его губы дрожат так, будто он опасается лишний раз открыть рот. К сожалению, Лара не знает, о чем он говорит.— И я не только расскажу тебе о ней, когда ты выполнишь свою часть сделки, — наконец говорит он. — Я, пожалуй, отведу тебя и к её убийце. По лицу Софии видно, как она забывает о Ларе, об ассасинах и о тамплиерах. Она широко раскрывает глаза и принимает настолько безоружный и уязвимый вид, что, кажется, вызвала бы сострадание даже у каменной глыбы.Это длится не больше доли секунды.Опустившись на землю, София недовольным взглядом бегло косится на Лару, затем на Каллума. Она всем своим видом дает понять, как же больно наступать на собственное горло, но решительно идёт к пирсу, таща за собой чемодан, колесики которого тяжело громыхают о неровный пыльный асфальт. Она оборачивается к ним и говорит:— Вы там, что, весь день стоять будете?