Часть 2 (1/1)

Когда он говорит, что хочет навестить Софию, его брат и сёстры по Кредо поднимают несвойственный для них шум.Мусса, несмотря на выражение лица, говорящее о том, что он знал, что это рано или поздно произойдет, принимается начитывать ему скучные нотации. Лин проявляет буквально неслыханную словоохотливость, словно она всё это время молчала, чтобы сберечь силы своего, как оказалось, колкого языка на этот, один-единственный вечер. Лара не скрывает ни того, что злится, ни того, что ревнует; она посвящает весь день тому, чтобы, — и тут девочка явно перестаралась, — наиболее популярным образом донести до Кэла, как жутко она в нем разочарована и как Агилар не одобрил бы поступка своего дальнего-предальнего-предальнего потомка.Кэл терпит и уступчиво дает им выговориться. Да, он знает, что его могут схватить и допросить, да, ему известно, что София способна на хладнокровие и жестокость, которая им, ассасинам, не снилась, и да, он в курсе, что она может вновь попытаться переманить его на свою сторону — не деньгами, так тем, на что попадаются все мужчины с незапамятных времен, — постелью.— Пойми, новенький, мы все страдаем от эффекта просачивания, но есть десятки — да, наверное, сотни или даже тысячи врачей, которые могут нам помочь, — говорит Мусса. — В чем смысл идти именно к Риккин?— В том, что мы очень рискуем, если обратимся в больницу, потому что нас могут сдать? — вопросительно и почти наугад отвечает Каллум. — Разумеется, даже у рук Ордена есть пределы, но я не хочу играть в русскую рулетку у врача в кабинете.Лин громко усмехается и вскидывает руки.— А София Риккин, несколько месяцев как генеральный директор "Абстерго", нас, конечно же, не сдаст, — говорит она. — Спорим, она тебе ещё благодарственное письмо выпишет за то, что ты убил её отца. Линч пожимает плечами. Ему, конечно, не доводилось тесно общаться с докторами Риккин, чтобы понять всю сложность отношений между ними, но, в отличие от тех, кто пошел с ним в Темплар-Холл, он видел, как сильно Алан расстроил свою дочь. Куда там расстроил, он разочаровал её настолько, что она не попыталась защитить его от убийцы. Любитель висельного юмора в Каллуме заставляет его покоситься на почти по-взрослому тяжелый взгляд Лары и понадеяться, что его похожая участь не настигнет.Он никогда прежде не задумывался, но теперь ему почему-то кажется, что София — возможно, вообще единственный человек, который не сдаст их Ордену.— Я всего лишь попробую договориться, — отвечает он. — У неё передо мной должок. Уж, думаю, пачку чудо-нейролептиков я заработал.Нет, не заработал, — косвенно возражает ему София, выдвигая свои требования, когда садится рядом с ним на диван. Он думал, что за столько лет работы в мадридском центре она должна была пропахнуть всеми вариациями кислых препаратов и антисептиков, но её окружает едва осязаемая завесь терпкого аромата, и Каллум ловит себя на том, что его так и тянет прильнуть к ней носом, чтобы вдохнуть этот запах глубже.Она выглядит утомленной, как независимая женщина после затянувшегося развода. Ему кажется, что её телу хочется откинуться на спинку дивана, если не сбросить с себя очевидно неудобные блузку и юбку, но её слишком умная и волевая голова заставляет держать осанку. Может, она и страдает, переживая из-за кончины отца, бдящего Ордена или обоих факторов одновременно, но она не перестает быть женщиной, которую с малых лет обучали тонкостям манипуляции, а значит, пусть и вооруженный клинком, он находится перед коварной змеей, готовой совершить прыжок.Когда вместо Яблока она требует от него информацию о своей маме, подчеркивая их общую трагедию, он слышит в голове агрессивный стук, с которым ставят шахматную фигуру на доску, и голос Лары, восклицающий: “Я же говорила!” Когда она затем говорит о догмах Кредо, давя на его совесть, ассасины в его голове начинают настоящий мюзикл под бурную ирландскую чечетку ферзей и слонов. Он уходит, невзирая на крики-мольбы-предложения, выкрикиваемые ему вслед, и решает дать Софии один-единственный шанс, только когда они оба оказываются на сыром морозе.И если что хорошее и можно сказать о Софии Риккин, так это то, что она, — и, возможно, это фамильная черта, — не рассчитывает на второй шанс.— Я заслуживаю хотя бы эту правду, — дрожащим голосом говорит она, приобнимая себя, чтобы защититься от холодного ветра, и встав одной ногой на носок, чтобы минимизировать контакт с ледяной землей. Возможно, виной тому практически никакое освещение или аромат её парфюма, память о котором до сих пор щиплет ему нос, но в этот момент она, сражающаяся со многими факторами, но не сдающаяся, кажется ему бесконечно прекрасной.Может, она и не пыталась им манипулировать. Может, она просто не научилась общаться с людьми.Может, она говорит ему правду, когда делится своими переживаниями, и она никому ещё так не открывалась.Каллум думает, что это неправильно. Неправильно, что ей приходится едва не выкрикивать на улице свои самые сокровенные страхи вместо того, чтобы делиться ими полушепотом в закрытой, защищенной, интимной обстановке. Неправильно, что она, — и теперь он в этом уверен, — обнажает душу лишь перед тем, кому не имеет права доверять. Неправильно, что она не поверила в себя, — не поверила в них, — и не ушла вместе с ним осенью.Он одним шагом сокращает расстояние до неё и пытается не искать взглядом её губы. Она, такая же недоверчивая, отчаянная, и всюду чужая, напоминает ему себя, и ему хочется поцелуем заверить её или хотя бы подарить тень надежды на то, что всё не так плохо, что она не одинокая волчица, которую не принимает ни одна стая, что она может обрести семью, как это сделал он, если совершит прыжок веры.Он сдается и склоняется к ней, но в последний момент целует Софию в лоб, нежно и почти по-отечески. Этого мало, мало, слишком мало, и он, не в силах удержать язык за зубами, практически признается ей в чувствах. Понимает она это или нет — вопрос второстепенный, но он всё же надеется, что внезапный поцелуй и его согласие на её условия (или теперь это уже просьба?) ошеломляют её в достаточной степени, чтобы она пропустила мимо ушей многое, а лучше — большинство из того, что его сердце доносит до губ.Каллум уходит в темноту, улыбаясь ноткам жасмина и сандала с её блузки.Он переодевается в кромешной темноте, вытаскивает из рощи угнанный у кого-то мотоцикл, тащит его до пустынной дороги, а затем летит в сторону города. Он осознает, что его мозги запудрены эйфорией, но ему так приятно вспоминать голубизну глаз Софии, изгиб её шеи и блеск её волос, что не проходит и пяти минут, как он, слишком поздно заметив на дороге человека, резко уводит мотоцикл в сторону. Ему, хвала рефлексам ассасина и мягкому грунтовому кювету, сравнительно везёт: он отделывается испугом, ушибами и парой царапин, а вот тому, кто оказался перед ним на дороге…Он мертв, — устало закатив глаза, осознает Каллум, — притом уже пятьсот лет.И в такие моменты он не представляет, что именно должен испытывать к Софии.На дорогу до очередного пристанища их бесконечного кочевья у Каллума уходит пара дней. Алые следы царапин ещё не успевают затянуться, а пурпурные пятна синяков — пожелтеть, и он почти уверен, что его собратья потребуют ответы на вопросы об их происхождении, но вместо их обеспокоенных лиц его встречает их хохот. Они увлеченно смотрят что-то типа комедийного сериала или реалити-шоу, и Каллуму приходится шумно бросить на обветшалый диван шуршащий пакет с едой, чтобы привлечь к себе внимание.Они наконец замечают его, но вместо того, чтобы засыпать вопросами о том, как всё прошло или хотя бы что с ним случилось, заходятся ещё более звонким и заразным смехом. Никто ничего не объясняет, — да куда там до объяснений, они дышать-то едва успевают, и Кэл вынужден устанавливать причину их странного поведения самостоятельно.Как выясняется, смотрят они не сериал и не реалити-шоу: на дисплее ноутбука воспроизводится черно-белая запись со скрытой камеры. Судя по обилию атрибутов и символики тамплиеров в помещении, это штаб тамплиеров в Темплар-Холл, и за широким темным письменным столом сидит председательница их совета. Пожилая женщина говорит с другой, стоящей к камере спиной, и Каллум по укладке волос, фигуре и осанке с замиранием сердца узнает в ней Софию.— Погоди, — говорит Мусса, первым справившись с приступом смеха. Он переводит бегунок воспроизведения с места на место в поисках начала встречи, хихикая и бессвязно бормоча что-то о том, что они смотрят это весь день и им ещё не надоело.— Что, даже не спросите, как всё прошло?— О, мы знаем, — отвечает Мусса.Лара с ходу подхватывает:— Вообще-то, весь Орден знает!Мусса звонко дает ей “пять”, и вновь вся троица теряет над собой контроль и начинает хохотать.Наконец начинается воспроизведение. Несмотря на то, что обстановка, в которой он смотрит запись, располагает к легкому отношению к содержанию, Каллум напряжен.София входит в кабинет и не успевает даже поздороваться, как председательница, Эллен Кей, спрашивает:— Я слышала, у тебя богатая личная жизнь.София отвечает не сразу, но её голос звучит твердо и уверенно.— Вокруг моей персоны ходит множество слухов.— Дыма не бывает без огня, София. Раз мне выпала возможность, я позволю себе удовлетворить любопытство. — Кей облокачивается на стол, и её глаза превращаются в узкие щёлки. — Каково было в постели с Макгоуэном, Рики Мартином и… Микки Маусом?Каллум верит ушам не сразу, но, судя по очередной вспышке смеха, они ему не врут.— Последний был особенно хорош, — со свойственной ей невозмутимостью отвечает София и, будто рекомендует председательнице талантливого парикмахера или крем для кожи, добавляет: — Я даже могу оставить его номер.— Видимо, недостаточно хорош, — гораздо холоднее замечает Кей. — Я не думаю, что иначе бы в твоей спальне нашлось место для Каллума Линча. Он до смерти напугал бедняжку Стивенс, которая, кстати, слышала, как ты в тот вечер звала его по всему дому.София упрямо отказывается робеть, и она, напустив на себя вид, выражающий небрежное равнодушие, говорит:— Ему Микки Маус понравился меньше.У Каллума возникает острое желание наплевать на риски обнаружения их координат и прямо сейчас, прямо в эту секунду позвонить Софии и спросить, какого, собственно, черта это было. Мусса по-братски хлопает его по плечу, Лин, хихикая, встает со стула и уходит, а Лара, не стесняясь, смеется и с озорным вызовом смотрит на Кэла.— А тебе вообще такое слушать ещё не положено, — упрекает он её и взмахом руки прогоняет со стула. Она хмурится, но встает, и он занимает её место.— Я готова списать твою тягу к игре с огнем на отсутствие жизненного опыта, — говорит Кей. — Но, как ты знаешь, я — не тот человек, который известен тем, что со мной можно шутить. Уж что-что, а это твой безвременно покинувший нас отец должен был тебе объяснить.Кэл чувствует, что у Софии язык чешется недвусмысленно выразить своё мнение, но она проявляет мудрость и силу воли и молчит.— Что у тебя делал ассасин и почему после встречи с ним ты жива? — спрашивает Кей, сбросив с себя всё подобие любезности. Её голос звучит сухо, строго и ядовито. Камера, подвешенная сверху, визуально так уменьшает Софию, что Каллум ловит себя на желании закрыть её за спиной от злодейки-председательницы и принять удар на себя.— Меня не проинструктировали, что каждая моя встреча с ассасином должна влечь за собой мою смерть, — небрежно поправляя манжеты, говорит Риккин.У Кей лопается терпение и она срывается на откровенный крик.— Отвечай на вопрос!София вздрагивает, но умудряется сохранить спокойствие.— Я делаю то, что могу, чтобы получить Яблоко. Методы и средства я определяю сама.Её слова неожиданно больно укалывают его сердце, несмотря на напоминания холодного рассудка о том, что от тамплиера не следовало ожидать ничего другого. Ему хочется верить, что она врёт перед начальством, что она пытается выкрутиться, оказавшись между молотом и наковальней, но он не может позволить себе принять желаемое за действительное, ни как ассасин, ни как человек вообще.Запись продолжается, но он так разочарован, что пропускает мимо ушей и то, о чем говорят на экране, и то, о чем переговариваются его собратья. Стоит отдать им должное, они, видя как изменилось его настроение, больше не подшучивают и не смеются. Лара немного виновато опускает взгляд на свою книгу, чтение которой изображает, Мусса с нейтральным выражением лица раскладывает обед, а Лин, усевшись за стол, почему-то косится в угол комнаты, а не на тарелку перед носом.Каллум устало садится обедать и неожиданно для себя произносит вслух:— У нас с ней был уговор. Я должен с ней встретиться.Мусса со вздохом протягивает пятидолларовую купюру Лин, и она без комментариев прячет деньги в карман. Каллум в пояснениях не нуждается.— Что в этом такого? — спрашивает он.— То, что ты снова подставляешь шею, чтобы удовлетворить своё… что? эго? любопытство? — предполагает Мусса. — С лицом-то что? — спрашивает он, наконец поднимая тему внешнего вида Каллума. Судя по тому, как все сжали губы, пытаясь подавить улыбку, они борются с непреодолимым желанием уточнить, не Микки Мауса ли это работа, но, пожалуй, даже для них эта шутка слишком груба.— Едва не сбил Агилара на обратном пути, — коротко отвечает он. — Лучше меня за руль пока не сажать.Наступает тяжелая пауза. В стенах "Абстерго Фаундейшн" в Мадриде эффект просачивания удивлял и причинял беспокойство лишь поначалу, постепенно превратившись в привычное и даже полезное явление. Почему-то все дружно посчитали, что, как только они выберутся на свободу и у них пропадет необходимость в наставлениях предков, те как по волшебству исчезнут.Только, кажется, сами предки придерживались совсем другого мнения.— Ты же понимаешь, что это из-за Софии? — с упреком нарушает тишину Лара. — Ты же понимаешь, что это она виновата в твоем состоянии?— Понимаю. Но я не собираюсь оставлять себя в дураках. Устрою за ней слежку. Если она хочет меня надуть, я должен знать, как она собирается это сделать.“И, — добавляет он про себя, — почему”.Когда антивирус на её ноутбуке обнаруживает их шпионский софт, София, по-видимому, решает, что это Орден, которому всё неймется узнать, как она проводит свои дни, и небрежно откладывает решение об удалении вредоносного файла.В течение недели она регулярно отправляет на электронную почту некого Эрика Крюгера, — одного из ученых умов "Абстерго", как он узнает позже, — полные бессмыслицы сообщения, а обратно Эрик ей отсылает кипы книг и журналов, но она почему-то ничего из этого не открывает. Каллум подозревает, что большая часть общения между ними проходит незаметно от него, и решает, что если кто-то и замешан в её плане, то, скорее всего, это он.Тем не менее, когда София заказывает столик на двоих в дорогом ресторане, известном за обеспечение приватной обстановки, её партнер не появляется, и она через полтора часа уходит, выпив вино из обоих бокалов. Не проходит и трёх дней, как она повторяет заказ, но в заведении попроще. Результат тот же: она в одиночестве проводит чуть больше часа, периодически поглядывая на часы и озираясь по сторонам, и вновь возвращается домой ни с чем. Столь равнодушное отношение охладило бы пыл многих женщин, но вскоре с банковской карты Софии Риккин снимается приличная сумма на счёт средиземноморского курорта, и, судя по тарифам, опять-таки на отдых вдвоем.За конец прошлого года Каллум резко набирается небывалой мудрости, но ему по-прежнему не достает терпения. Он знает, что, скорее всего, схема Софии станет понятна лишь через месяц непрерывного наблюдения и кропотливого анализа её действий, — и то если ему повезёт, — но его так донимает услышанное на записи и, как он привирает своим собратьям, видения с Агиларом, что он не удерживается и идет к ней на встречу спустя эту неделю. Готовясь к поездке, она собирается в торговый центр, и едва ли Каллум дождется более благоприятной возможности: он легко затеряется в массе горожан, мигрирующих от одного бутика к другому.София облюбовывает один из магазинов, погружается в него и, перекинув через руку несколько блузок и юбку, направляется в примерочную. На пути туда она останавливается, оборачивается, словно чувствует слежку, но, не заметив ничего подозрительного, продолжает путь. Как только девушки у входа вручают ей номерок и София скрывается за поворотом, Каллум, точно рассчитав время и заведомо взяв в руки какую-то тряпку, подбегает к ним, протягивая руки в сторону уже задернувшей штору Софии.— Жена кое-что забыла, — с широкой улыбкой говорит он и, схватив новый номерок, обещает вернуть им старый.Каллум одним по-ассасински плавным движением безошибочно влетает в нужную кабинку и затягивает за собой штору. Он вознагражден её забавным испугом и, — немного смутившись, замечает он, — эксклюзивным видом на открывшуюся зону декольте.— Ради всего святого, прекрати так делать! — шипит она, хватаясь за сердце переводя дыхание. Возможно, всё-таки он немного переборщил с появлением: ноги Софии подкашиваются настолько, что она плюхается на табурет.Только оказавшись так близко к ней, только вновь вдохнув её треклятый парфюм, он осознает, как сильно хочет разорвать её на части. Его бесит, что София, плетущая за его спиной схемы и заговоры, ведёт себя как ни в чем не бывало, что она изображает отчужденность и полную недоверчивость, когда встречается с каким-то Эриком, что она оказывается совсем не такой, какую из себя строит. Без лишних слов Каллум хватает её номерок и, выскочив наружу, как и обещал, подбрасывает девушкам старый.София, должно быть, чувствует его ледяную злобу: когда он возвращается к ней, она уже стоит, напряженная, как струна; верхние пуговицы её рубашки надежно застегнуты, а в руках крепко зажата сумочка, в которой запросто уместится небольшой пистолет. Она отступает, насколько ей позволяет площадь кабинки и мешающий стул, и говорит:— Если ты сделаешь то, что мне не понравится…— Не сомневайся, я обязательно сделаю то, что тебе не понравится, но прежде ты должна ответить на пару вопросов.Они уже это проходили, думает Кэл, вспоминая, как у него чесались руки сломать ей шею. Сейчас он даже жалеет, что не сделал этого.Её большие глаза сужаются до презрительного прищура и она складывает руки на груди. Будь он до сих пор её пленником-пациентом, ему бы такое поведение здорово аукнулось.— Чем же я заслужила такое отношение? — спрашивает она.— Сейчас как раз об этом поговорим, — начинает он. — Итак, давай с того, что мне стали известны некоторые детали твоего недавнего разговора с начальством. — Бровь Софии приподнимается вверх, и на её лице читается ещё больше неприязни, но она ничего не говорит. — Яблоко? Серьезно? Ты изобразила отчаянную сироту, чтобы получить в конечном итоге Яблоко?— Оно мне не нужно, — бесстрастно отвечает она. — По крайней мере, пока. Я ищу информацию о маме, чтобы узнать о маме. У меня нет скрытых мотивов.— И как ты можешь это доказать?— Никак, — пожимает она плечами. — Тебе придется совершить прыжок веры, — добавляет она, издевательски подчеркнув последние слова.Она понятия не имеет, как он хочет ударить её идеальное, кукольное лицо, и сколько силы воли у него уходит на то, чтобы не поднять шум.— Допустим. Тогда как во всём этом замешан Эрик Крюгер?..— Кэл… — пытается она вставить слово, но он её не слушает. — Если бы это был просто твой коллега, вы бы списывались регулярно и до нашей прошлой встречи. Но я проверил, и между вами долго не было никакого общения, а значит, ты обратилась к нему за помощью… в чем? Кроме того, что он игнорирует твои приглашения в рестораны...— Это будет неловко… — ни к кому конкретно не обращаясь, говорит она вслух и закатывает глаза.— … информации о нем немного, но я могу сказать только следующее. Ты приглашаешь его в ресторан, столы в котором ограждены тяжелыми занавесками — значит, встреча приватная, и, скажем, его жена не должна о ней узнать. Судя по тому, что он не пришел и ты решила заказать во второй раз столик в более доступном по карману месте, ты не хочешь смущать его своими смелыми расходами — а значит, и доходами. Впрочем, ты же теперь гендиректор, мало кто может похвастаться твоей зарплатой. Уж точно не какой-нибудь заурядный и гордый исследователь. Почему гордый? Потому что, раз тебе приходится прибегать к чисто женскому очарованию, его не удалось ни уговорить, ни подкупить деньгами. Это — крайний метод, но результат должно быть стоит средств, раз ты решилась на отпуск с ним на Средиземное море.Каллум не помнит, чтобы ему приходилось читать столь длинные монологи, но он возбужден, и его останавливает лишь необходимость в передышке. Ему хочется сказать что-нибудь ещё, что-нибудь обидное, что-нибудь колкое, но он с удивлением обнаруживает, что если только он не хочет превратиться в её глазах в подростка, переживающего пик переходного возраста, ему стоит попридержать рот на замке.— Ты закончил? — напустив на себя утомленный вид и выдержав паузу, спрашивает она.— Вроде бы да.— Тогда прежде чем ответить, я бы хотела задать всего один вопрос. — Она упирает свободную руку в бок и бесстрашно делает шаг навстречу ему. — Все ассасины во время посвящения получают членство в клубе Шерлока Холмса или для такой светлой головы, как ты, сделали исключение? — ядовито спрашивает София и вновь садится на место. — Как бы тебе помягче объяснить… Человека, которого я ждала оба раза, зовут Каллум Линч и, возможно, ты его знаешь. Я подумала, что раз он следит за моим ноутбуком, я смогу отправить ему через чужую почту, которая, к слову, принадлежит мне, зашифрованное сообщение, но, увы, я переоценила его умственные способности. Шифр был книжным, господин детектив. С моей почты уходило само сообщение, а все подсказки были в литературе с почты Эрика. Наверное, доступнее было бы завести аккаунт на Твиттере и прокричать на весь мир что-нибудь в духе: “Каллум Линч! Очень жду. С любовью, С.” Что касается курорта, то я намеревалась в свободной и уединенной обстановке проследить за реакцией его организма на препарат, который уже заказала, и в случае чего переназначить другой, но теперь, знаешь, я думаю, а не много ли почестей к его скромной персоне?С каждым её словом лицо Каллума заливается краской всё сильнее, и ещё на середине у него возникает желание сбежать из кабинки от стыда. Тем не менее, объяснения не очень ровно укладываются в его голове, и он, стараясь не запнуться и по-прежнему выглядеть уверенно, спрашивает:— Но Эрик Крюгер… Я проверял, это же реальный человек. Ваш сотрудник.На лице Софии ненависть сменяется тенью скорби, и её взгляд опускается, но затем тут же решительно поднимается обратно на Кэла.— Его почта принадлежит мне, и больше тебе знать не нужно.Она встает и такими резкими движениями хватает свои вещи, что как только направляется к шторе, пристыженный Кэл ловит себя на том, что моментально уступает ей дорогу.Вот и поговорили. Кэл, чертыхнувшись, выбегает следом за Софией и догоняет её.— Я не мог рисковать, — говорит, нет, оправдывается он, но Риккин даже ухом не ведет. Она стремительно идет к выходу из торгового центра и ощупью ищет, скорее всего, ключи от автомобиля. Злоба заразной болезнью переходит на неё, но София, как настоящая проповедница жизни без агрессии, стойко переносит очевидное желание рявкнуть на Кэла. — Я должен был убедиться в том, что ты мне не врешь.София останавливается и, сделав глубокий вдох, говорит деловым спокойным тоном.— Каллум, ты получишь свой препарат, потому что я уважаю партнерские отношения. Я выполню свою часть сделки. Тебе нужно что-то ещё?Её глаза — две арктические льдинки, за которыми бушует синее пламя. Невзирая на спокойствие, покрывшее её целиком толстой, прочной броней, не нужно быть психологом, чтобы понять, что Кэл добился чего хотел — задел её за живое. — Ты расстроена, — виновато констатирует он и, чтобы не выглядеть дураком, добавляет: — Ты же не можешь требовать от меня полного доверия.— Я и не требую, — со вздохом признается София. У неё опускаются руки, и Каллум понимает, что он её откровенно утомил, как неопытную няню утомляет непоседливый капризный ребенок. — Меня расстраивает не то, что ты мне не веришь. Меня расстраивает то, с какой легкостью ты веришь, что я тебе вру.София не дожидается, пока до него дойдёт глубина значения её слов, и уходит в сторону раздвижных дверей. Её подхватывает поток людей, и не успевает Кэл и глазом моргнуть, как он теряет её из виду. Сбитый с толку, он гадает, как это у Софии так получилось, и спустя неполную минуту то ли интуицией, то ли сердцем чувствует, что её здесь больше нет.Агилар неодобрительно косится на него со стеклянной стены магазина электроники, и, — едва веря своим глазам, замечает Кэл, — на этот раз он не один.