Часть 1 (1/1)

— Мисс Риккин, вас к телефону. Небо над городом — бескрайнее полотно цвета индиго. Не затянутое облаками, украшенное искристыми звездами и яркой луной. Настоящая роскошь для середины зимы в этих краях.— Мисс Риккин, говорят, это срочно.На фоне работает телевизор: плоский и тонкий, как безмолвная картина в мрачной раме, но шумный и живой, всё равно что армия голодных котят. София поставила запись инаугурации Трампа, чтобы воочию увидеть, кто из членов Ордена присутствовал на этом событии, но поиск Урана на небе — сущей иголки в стоге сена — оказывается куда более занятным делом. Единственная планета над головой мастерски прячется где-то в узоре созвездия Рыб, так похожего на букву V, и София внимательно рассматривает его звезды в поисках затаившейся чужачки.— Мисс Риккин?Словно экстрасенс или легендарный пророк, София наперёд знает и кто ей звонит, и по какой причине. Впрочем, удивляться особо не приходится: эти звонки передались по наследству от отца, и беспокоят они почти с самого конца октября.Руководство требует Яблоко.— Передай, что я занята.София успевает предвидеть последующий вопрос прежде, чем заканчивает собственную фразу.— Чем?— Сексом.Новый секретарь, — точнее, (но не корректнее) секретарша, — ей не нравится. Милое личико, точёная талия и готовый отчёт о каждом шаге Софии, — ничто не опишет эту шпионку Эллен Кей так кратко и точно одновременно. Всегда приветливая, всегда начеку.Всегда опасная.Секретарь изображает смущение, выдерживает короткую паузу, которую может себе позволить профессионал, и продолжает деликатный допрос.— С кем?По идее, София имеет право закончить разговор. По идее, её подчиненная не имеет никаких оснований интересоваться деталями вообще. Но обе знают, что по ту сторону линии не считаются практически ни с какими идеями, а потому София, наконец, разворачивается и произносит, глядя в глаза:— С Макгоуэном, Рики Мартином и Микки Маусом. Если хочешь, придумай четвёртого.Секретарша уносится в лабиринты коридоров обратно к своему маленькому злому чёрному столику с ответом, как говорится в народе, “на отъебись”. В трубку телефона она процитирует его слово в слово, а через пять минут отправит тем же людям подробное описание последних трех дней Софии, притом наверняка приправленное парой фото и долгой видеозаписью.Чтобы старушка Эллен не зевала, глядя на следующую порцию домашнего видео, Софии хочется показать средний палец прямо в скрытую камеру, подвешенную у самого угла комнаты, но она быстро подавляет в себе это подростковое желание. В конце концов, у неё теперь нет отца, да и мать осталась лишь на старых снимках и в мутных обрывках детских воспоминаний. Не к чему портить отношения с руководством, даже когда занимаешь должность ни много ни мало главного исполнительного директора Абстерго.Даже когда знаешь, что за спиной ведется сложная игра, победитель которой займёт твоё кресло.Даже когда просто хочется уйти из Ордена.Трамп всё ещё произносит речь, вставляя редкие паузы для аплодисментов своих избирателей. Уран по-прежнему ускользает от взгляда на бесконечном темном небе. В момент, когда Софии кажется, что одна из звёзд Рыб висит вроде бы не на месте, телевизор гаснет, а приглушенное освещение в спальне начинает пугающе мигать. Её посещает мысль схватить торшер у кровати и вооружиться им, как копьем, но она понимает, что этим только рассмешит возможных убийц.Или электромонтажников, проводящих в доме работы, о которых она и не подозревает — с новым персоналом очень сложно уследить за изменениями в обстановке.Мерцание завершается. На экране вспыхивает синее полотно повторной загрузки данных с носителя, а кроваво-алый рубин индикатора записи на камере исчезает. София, затаив дыхание, выходит из комнаты и, аккуратно ступая по ковру, идёт сквозь полумрак коридора к столу секретарши: уж она-то точно должна знать, в чём дело.Тем не менее, на рабочем месте ставленицы Эллен нет. Уйти сама, не выключив ноутбук и, как убеждается София, не избавившись от следов отправки отчета, не могла. А значит…— Весело у вас тут.София подпрыгивает и хватается за сердце. Обернувшись, она готовится увидеть фигуру в капюшоне — воплощение страха из глубокого детства, бугимэна, спрятанного в каждой тени непобежденной фобии, — но у порога и впрямь стоит самый обычный электромонтажник. На песчано-серой спецодежде большими буквами выведено название обслуживающей компании “Сити Лайтс”, оно же синей полосой виднеется на лимонно-желтой каске, в тени которой отражают свет полупрозрачные, замызганные защитные очки.София выдыхает. Не ассасин. Не убийца.— Прошу прощения, — наполовину (и лишь наполовину) изображает она извинение за свою реакцию и натягивает неловкую улыбку, — вы меня здорово напугали. Я искала Молли, и…— Майлу, — вдруг перебивает электромонтажник. — Её, — он кивком указывает в сторону пустующего стола, — зовут Майла Стивенс. Разве нет?Уж слишком хорошая осведомленность простого работника вновь ускоряет сердцебиение, и по затылку уже скатывается ледяная испарина, как он продолжает:— Она контракт с нами заключала. Я тоже её ищу.Объяснение кажется настолько безобидным и логичным, что София, изрядно замученная приливами и отливами тревоги, молча укоряет себя за излишнюю опасливость и дрожащие колени.— Какое совпадение, — дружелюбно усмехается она и собирается как ни в чем не бывало гостеприимно представиться и пожать руку, но в её голову стрелой вонзается мысль:“Зачем электромонтажникам защитные очки?”Вопрос хороший, и осознание ответа на него примораживает ноги к полу. “Электромонтажник” заблокировал собой единственный выход из комнатушки, однако София запрещает своему разуму притупляться из-за паники. Вместо этого она задается следующим вопросом:“Зачем ассасину прятать своё лицо?”Не-ассасином он быть не может: Орден всё еще нуждается в её работе; с другой стороны, членам Братства обычно нет надобности прятать лица — они известны умением теряться из виду, находясь прямо перед глазами.Совсем как Уран.Конечно, возможно она снова упускает какие-то детали, или это её накручивает собственный мозг на волне недавних событий, но не проходит и пяти секунд, как на ум приходит его имя, и от волнения у Софии пересыхает горло.— Кэл?— Я действительно первый, о ком ты вспомнила? — спрашивает “электромонтажник” и, отбросив защитные очки и каску, в самом деле превращается обратно в Каллума Линча. — Не представляешь, как я тронут, док. Блин, это мило.Судя по голосу, с тех пор, как они виделись в последний раз, он вернулся к бесконтрольному курению сигарет. Его щетина успела отрасти в короткую бородку, да и вместо тюремной стрижки на голове раскинулись короткие непослушные волны медных волос. В какой-то степени, она по нему скучала, — по его прямоте и тем считанным моментам, когда их можно было назвать командой, — и поэтому в ней загорается искорка радости, с которой она не знает, что делать.Тем не менее, София не собирается терять бдительность: слишком хорошо пришлось усвоить урок о пригретых змеях.— Где Молли? — холодно интересуется она. — Майла.— Без разницы.— Обездвижена, ослеплена, — отвечает ассасин, приближаясь к Софии. — Надеюсь, ты не затаила обиду.— За неё? Скорее скажу спасибо, — усмехается она. София изображает расслабленность, но не сводит глаз с его неторопливых, почти гипнотических шагов. Держать дистанцию, не позволяя загнать себя в угол, оказывается не так-то просто, и на горизонте маячит осознание того, что она, как говорится, по уши в дерьме.— А за отца?Ожидать от Каллума тактичности не стоило прежде, а сейчас — и тем более. София стискивает зубы и борется с желанием влепить ему пощечину за дерзость, и, черт бы её побрал, сделать это куда труднее, чем удержаться от неприличного жеста в камеру.— Лучше не начинай, — злобно шипит она.Каллума угроза не трогает — напротив, забавляет, и это выводит Софию из себя ещё сильнее. Он складывает руки на груди, уверенный в своём превосходстве, и дергает подбородком в её сторону, мол, давай, удиви.Увы, ответить на вызов нечем: ни один из её талантов не пригоден для данной ситуации. Да и потом, она слишком хорошо помнит тот вечер. Если смерть матери наступила для малышки Софии неожиданно, то отец умер практически с её благословения. Спроси совесть, а не магистры Ордена, на ком лежит ответственность за смерть Алана Риккина, она бы назвала не только Линча, но и себя.И это обстоятельство здорово мешает ей ненавидеть ассасина.Она отступает до тех пор, пока спина не упирается в ледяную стену. Чувство беспомощности быстро тушит остатки решительности и заставляет взглянуть правде в глаза: если она и уйдёт из этой комнаты, то только на его условиях.— Ты пришёл убить меня или просто захотелось проведать лечащего врача одиноким зимним вечером?Каллум улыбается её шутке, по-доброму и очаровательно. Ему нравится игра, поэтому он, приобняв Софию за талию, непринужденно ведёт её к выходу, как миллионер — новую любовницу по банкетному залу.— Которая из комнат у тебя служит кабинетом? — интересуется он.— Одна из верхних. Я даже могу показать, — с сарказмом предлагает она.— Буду премного благодарен.София покорно идёт с ним вверх по лестнице. Тёплая, а вовсе не бессердечно-холодная рука на талии не позволяет забегать вперёд, и София мужественно терпит эту близость на протяжении всего пути до кабинета.И, если она признается себе, это всяко лучше внимательного взгляда секретарши, который буравит её со всех углов через глазастые камеры.Попав в кабинет, София включает свет, и со стороны кажется, будто она действительно приглашает Каллума к себе по рабочему вопросу. Цивильный антураж нарушается только щелчком замка за её спиной, таким неуместно-тюремным в домашних стенах.Трудно не усмехнуться тому, что на этот раз они поменялись местами.— “Ты помогаешь мне, а я помогу тебе”, так? — напоминает Линч и разваливается на низком коротком диванчике. — Более ли менее.— Так вот, за тобой должок. Если память мне не изменяет, мне вроде новую личность обещали. Вообще, мне она уже к черту не нужна — я пришел просить о другом.— И что же тогда нужно всесильному ассасину от тамплиера? — с издевкой спрашивает она.В Каллуме разом пропадает вся наглость. Он задумчиво, изучающе смотрит ей в глаза, словно подвергает сомнению каждое её слово — словно подвергает сомнению вопрос, и София сбивается с толку. Насколько ей известно, это просто невозможно по природе философии.— Я здесь не потому что мне нужна помощь от тамплиера, — наконец говорит он после волнительной паузы. — Я здесь, потому что мне нужна помощь от ученого. От доктора.От этих слов сердце Софии вздрагивает, как у влюбленной девчонки. В его интонацию вплелось столько уважения, столько почтения к её призванию, будто он неотступно сопровождал её, пока она писала публикации и корпела над разработкой Длани. На миг — на чудесный, короткий миг она вдруг чувствует за спиной крылья — которые тут же обрываются от осознания того, что всё это она услышала от врага. “Так вот значит как эти слова должны звучать,” — думает София, и с горечью невольно вспоминает об отце.Он называл её так или когда хотел напомнить о её месте, или когда хотел упрекнуть за то, что она не следовала идеалам Ордена. Ни в одном из этих случаев он даже не пытался вытравить из голоса неприязнь и пренебрежение. Даже если Каллум сейчас и пытается манипулировать ею, то, стоит отдать ему должное, он это делает с бóльшим вниманием к маленьким, но дорогим деталям.— Здесь больше не осталось ни ученых, ни докторов, — холодно отрезает она.— Ты не поняла. Мне нужен мой лечащий врач. Мне нужен доктор. Мне нужна ты.Что бы ни тревожило Каллума, он очевидно озабочен всерьез, и у Софии уходит пара секунд, чтобы понять причину его визита.— Эффект просачивания?Каллум молчит, и ей не требуется другого ответа. Она ловит себя на мысли, что таким — отчаянным, немного угнетенным и абсолютно беспомощным в борьбе с собственным мозгом ассасин ей нравится больше; таким ассасин выглядит безопаснее, и Софию охватывает горько-сладкое чувство ностальгии. Его необходимость в её помощи сильно напоминает о недавнем прошлом, когда мадридский центр ещё функционировал и причинял головную боль лишь её отцу, когда Каллум был просто донором воспоминаний, а перед ней стояли конкретные цели.Когда она полагала, что насилие в человеке — это баг, и собиралась его исправить.София столь сильно тоскует по тем дням, что вновь не видит перед собой ничего, кроме Яблока.— Я не собираюсь выполнять работу, не получая ничего взамен, — осмелев, говорит она и деловито садится рядом. — Как ни крути, я — специалист с мировым именем, и мое время стоит очень дорого. — А тебе не кажется, что ты не в том положении, чтобы диктовать условия?— Как раз наоборот. Ты можешь, конечно, не принять их и покончить со мной на месте, — одному Богу известно, скольких ты ещё убил с нашей последней встречи, — но тогда мне останется только пожелать тебе удачи в поисках врача с моей квалификацией и моими ресурсами.Видимость собственной уверенности в себе так впечатляет Софию, что ей хочется похвалить себя вслух; на деле же при мысли о смерти она испытывает настолько глубокий страх, что если бы стояла, то непослушные ноги уронили бы её на пол.Ни одно Яблоко не стоит того, чтобы человека лишали жизни.— И что же тогда нужно всесильному тамплиеру от ассасина? — имитируя её интонацию, повторяет Каллум.Поначалу выбор настолько очевиден, что его будто и нет вовсе.Ни у ассасинов, ни у тамплиеров нет права распоряжаться им, пока она не добьется своей цели, пока она не исправит ошибку, допущенную генным инженером предтеч. Риккин уже открывает рот, чтобы озвучить свои требования, но затем она видит суровое лицо Эллен Кей, и реалист в Софии напоминает: никто не даст ей заниматься наукой. Яблоко отнимут точно так же, как это сделал отец, и апокалипсис, который она помогла отсрочить чрезмерно высокой ценой, вновь нависнет над всем человечеством.Жертва отца не должна стать напрасной. Разумеется, София успела разочароваться в нём, разлюбить и даже возненавидеть, но от этого он не перестал быть родным. Он не перестал быть человеком. Он не превратился в чудовище — пусть даже просто потому, что не успел.Нет, она не может просить Яблоко.Кэл молчит. Он по-прежнему ждет от неё ответа.Пожалуй, он может сделать для неё только одно. Только то, что мог бы сделать для неё отец, если бы не его любовь к тайнам и манипуляциям. Ну и если бы человек перед ней не перерезал ему горло несколько месяцев назад.Наконец она говорит:— Мне нужны ответы. Кем была моя мать? Почему вы её убили?Ассасин открывает рот, но молчит: должно быть, отбрасывает ответ, заготовленный под другое требование.— Неужели тебе никогда не рассказывали? — не без изумления спрашивает он.О, чего только ей не рассказывали.Отец говорил, её убили за то, что она была его женой.Отец говорил, её убили за то, что она создавала мир, правильный и безопасный.Отец говорил, её убили, потому что для ассасинов убийство — и средство, и цель, и в один день они придут и за его чудесной дочуркой.До определенной поры в его словах был смысл — но ровно до той, пока София не увидела женщину со своим лицом в толпе предков Кэла. То, что ассасины пустили в ход клинки, только когда отец условно едва не нажал на большую красную кнопку, посеяло в голове Софии ещё больше сомнений. Такой уж ли прекрасный мир её мать собиралась создать? Кто знает, может, она — ребенок пары, которая на свадьбе танцевала на человеческих костях. Может, она открыла бы дверь ассасинам, если бы знала всю правду. Может, она сама бы вонзила клинок в сердце матери вместо них.Трудно каждый день смотреть в зеркало, не зная ответов на эти вопросы.— Мне рассказывали историю — а я ищу правду, — отвечает София. — И поправь меня если я не права, но, как ассасин, ты ведь должен её распространять или хотя бы этому способствовать. Разве нет?Каллум вновь тянет с ответом, и его медлительность уже начинает раздражать. Наконец он решительно встает с дивана, потягивается, словно засиделся в гостях у друзей, и, к ужасу Софии, направляется к двери.— Стой! — кричит она.Даже не оборачиваясь, он отпирает дверь кабинета. Весь вид ассасина говорит о том, что он перестал признавать её существование, и София не может понять почему. Быть может, ему не понравился её тон? Или она потребовала слишком много? Или ему попросту стало скучно? София так сосредоточена на том, чтобы подобрать логичное объяснение, что до неё не сразу доходит, что он её покидает. Опомнившись, она пулей срывается с места.— Каллум, подожди!Он стремительно идет по коридору с уверенностью человека, который найдет выход даже с завязанными глазами. Невзирая на просьбы Софии, ассасин хранит по-монашески непреклонное молчание, и полуночную тишину нарушают только её голос и стук каблуков. Она не знает, как удержать внимание Каллума, ускользающее от неё столь же неотвратимо, что и песок, а потому предлагает:— Я помогу справиться с эффектом просачивания не только тебе, но и тем, кто выжил в Мадриде! Слышишь? Каллум, слышишь? Либо не слышит, либо ему это не интересно — слова Софии вновь не оказывают никакого влияния. Широкие размашистые шаги Каллума составляют непосильную конкуренцию её скорости, и София сбрасывает с ног домашние туфли, чтобы хоть чуть-чуть увеличить тающие шансы догнать его.— Каллум, пожалуйста!Он останавливается, лишь когда оба оказываются снаружи. Мощеная дорожка больно жалит холодом ступни Софии, защищенные лишь тонким слоем капрона, а ледяной ветер безжалостно проникает под одежду с легкостью ножа, режущего масло.Её единственный шанс узнать, кем именно была её мать, замер в темноте, всего в шаге от неё, и Софии становится по-настоящему страшно, что они больше не увидятся. Она предпринимает последнюю попытку, и дрожь в голосе выдает всю глубину её отчаяния:— Я не ожидаю от тебя ни жалости, ни сострадания. Я ничего не знаю об убийстве мамы точно так же, как не знал ты, и я надеюсь лишь на толику понимания. Прошу, не отказывай мне в том, в чем не смог отказать себе сам. Твой отец сказал тебе то, что знал. Мой — говорил то, что считал удобным. Может, по-твоему, я и не заслуживаю Яблока, но я заслуживаю хотя бы эту правду.— Правду? И что ты будешь делать с этой правдой? — вполоборота спрашивает он.Софии не хочется отвечать на этот вопрос. Она вообще не любительница откровенничать, а уж перед ассасином — так тем более. Говорить с ним начистоту — столь же безумно, как раздеваться перед ним догола, но весь вид Каллума говорит о том, что он вот-вот уйдет, и выбора перед ней особо и нет.— Буду знать, — признаётся она. — Буду знать, закричала бы я, когда увидела её убийц, или промолчала, как в Лондоне.Каллум разворачивается к ней лицом. Он стоит неподвижно и молчит — не осуждает, не смеется, но и не уходит. Под покровом ночи едва видны его черты, но Софии почему-то кажется, что он как-то странно улыбается — снисходительно, но с уважением.— Я попробую узнать, смогу ли выполнить свою часть сделки.София не сразу верит ушам. Она испытывает такое облегчение, что перестает замечать холод. В её сердце загорается слабый огонек надежды, и ассасин продолжает:— Ты можешь называть меня убийцей, сколько душе угодно, но кровь на моих руках не лишает меня сострадания. Я убил Алана Риккина и сделал бы это снова, но, знай, мне жаль, что пришлось убить твоего отца. Мне жаль, что он был твоим отцом.Каллум делает к ней шаг, и у Софии замирает сердце. Она чувствует на себе его внимательный взгляд, чувствует его дыхание, а затем — чувствует щетинистый поцелуй в лоб.— Твоё стремление к истине делает Ордену больше чести, чем он заслуживает. Больше, чем он понимает. Не позволяй им победить это в тебе, как не позволяла отцу. Если ты выдержала сражение с ним, то выдержишь и многие битвы с другими. Не забывай, что в первую очередь ты — София, а не дочь Алана Риккина. В первую очередь ты — ученый, а не тамплиер. И в первую очередь ты — мой лечащий врач, а не заклятый враг. Я попытаюсь узнать историю той, кого ты даже не успела узнать, а ты — что делать с эффектом просачивания. И помни, что соглашаясь с тобой, я по сути совершаю прыжок веры. Он замолкает и делает шаг назад. У Софии в голове роится миллион вопросов к нему, но прежде, чем она успевает выбрать хоть один из них, он уже растворяется в темноте. Она даже не знает, как и когда они встретятся, но затем понимает, что он, будучи ассасином, сам найдёт её подобно тому, как он это сделал сегодня.А до тех пор ей предстоит заказать несколько нейролептических препаратов, закрытых для рынка.И, что срочнее, придумать, что сказать руководству по поводу Майлы и скрытых камер.