4 (1/1)

Вкусы на женщин у их троицы не совпадали; быть может, в том числе и потому им удалось проработать вместе столько лет, так и не разругавшись вдрызг. Нет, конечно, была парочка прекрасных дам, которые были по душе всем; но тогда они были моложе; тогда всё было как-то... иначе, и не казалось таким важным; а может быть, за эти годы Дерек, в довершение ко всему прочему, ещё и разучился оправдывать себя — так же легко и безукоризненно, как получалось когда-то в юности. Тогда он вечно оказывался совершенно не виноват; пусть даже какое-то стыдливо-щемящее чувство и терзало его в глубине души — скорее лестное, служившее ещё одним доказательством популярности.А сейчас дурацкая виноватость отчего-то была тяжёлой и грузной, неприятно-склизкой, как жаба; она ничего не доказывала, не льстила, не вызывала ни капли положительных эмоций; лишь неуютно ворочалась внутри, причиняя ощутимый дискомфорт.Бургер.Бургер, в общем-то, и не пытался никогда всерьёз понравиться Бэт — кажется, прекрасно понимал, как она может отнестись к музыканту, на закате своей карьеры вынужденному обитать в фургоне. Бургер просто становился в её присутствии особенно неуклюж, бестолково улыбался и шутил удивительно глупо; а Дерек и Эш подсмеивались над ним — прежде всего потому, что Бэт была кем-то... из другого мира; кем-то, кем определённо не стоило увлекаться.Была, чёрт возьми; для Дерека — ровно до той самой ночи, когда появилась перед ним в нелепом рокерском наряде; и Дерек ловил порой себя на мысли — быть может, она и перед Бургером сыграла какую-нибудь... роль, и именно с этого началось наивное увлечение басиста?..От таких мыслей становилось неуютно-холодно, и в глубине души просыпалось желание что-нибудь сломать или кого-нибудь покалечить; но чувство вины тут же разрасталось, становилось огромным и ещё более склизким. Дерек понимал, что не до конца, наверное, прав — что уже было странно; не то чтобы подобное останавливало его раньше — но с той безумной, беззаботной поры и вправду изменилось, наверное, слишком много. Раньше Дереку и в голову бы не пришло ревновать хоть какую-то женщину... к Бургеру; а сейчас он, хоть и был собой недоволен — всё равно следил исподтишка за тем, как ведут себя Бэт и Бургер. Следить было, впрочем, особенно не за чем: ничего не изменилось.Бэт вела себя со всеми всё так же одинаково — всё так же непринуждённо-равнодушно; а Дерек — снова начинал злиться.Он всё понимал; быть может, он так и остался в глубине души честолюбивым подростком, чуточку инфантильным и болезненно-охочим до чужого внимания — но всё же прекрасно знал, что так будет лучше. Будет лучше — забыть и не вспоминать о тех дурных безумных ночах, сделав вид, что ничего и не было; особенно сейчас — когда горячего дыхания на щеке им обоим стало не хватать, и дело было не только в покорных губах и тесной блузке, не только в том, как легко скользила его нога меж её бёдер, упираясь коленом в прохладную стену. Это всё могло бы ещё ничего не значить; но всё-таки значило — Дерек понимал это, когда в глазах Бэт мелькали затравленно-благодарные искры, тут же воровато исчезая; когда что-то внутри начинало выжидательно-приятно ныть от случайной близости её тёплой кожи.Она молчала и отводила взгляд; он знал — так будет лучше; но злился от этого только сильней. Злился на бестолковые обстоятельства, на то, что всё будто специально сложилось против него; на то, что единственная за последнее время женщина, которая смогла вызвать в нём что-то, кроме ленивой скучающей похоти — оказалась матерью их молодого гитариста, хозяйкой дома, в котором согласилась их любезно приютить. Дерек чувствовал, что нужен ей — совсем не он; он слишком легкомысленен и недостаточно надёжен, живёт в фургоне, в конце концов; вовсе не тот мужчина, которого она ждёт — просто хороший актёр, играющий свою роль. Это было не очень-то приятно — даже несмотря на то, что давно уже было не привыкать; и Дерек понимал, прекрасно понимал, что так или иначе всё покатится к чертям — сейчас или потом, рано или поздно, и от действий его зависит лишь то, как скоро это произойдёт. Дерек всё понимал — и ужасно злился.***Бэт сидела за кухонным столом, нарезая морковь для салата; её руки двигались быстро и уверенно, и нож мерно и монотонно стучал о пластиковую доску. Волосы были небрежно убраны под пёструю косынку, кривоватым узлом завязанную на затылке — Дерек подошёл и, ни слова ни говоря, осторожно обнял Бэт, зарывшись носом в светлые пряди.– У нас будет концерт через неделю, – тихо сказал ей на ухо; кухонный нож, дрогнув, угрожающе застыл над очередной жертвенной морковкой. На секунду показалось, что Бэт снова позволит его рукам соскользнуть с плеч — и сделает вид, что ничего не случилось; её волосы казались невыносимо мягкими, и цветочный запах переплетался с жарким пряным ароматом мяса, что готовилось на плите.– Поздравляю, – Дереку по голосу показалось, что она улыбнулась. Он ещё хотел что-то спросить — но из комнаты донёсся оживлённый разговор Эша и Трипа, явно подходивших к кухне; Дерек сделал шаг назад, отпуская Бэт — и застыл, вытянув руки по швам, как солдатик, сосредоточенно наблюдая, как ярко-рыжая морковь вновь рассыпается под взмахами ножа на десятки маленьких брусочков.Спустя неделю, когда Бэт вышла к нему после концерта — у неё были такого же цвета губы; кричаще-рыжие, морковные — они будто бы даже чуточку светились воспалённо-ярким пятном в полумраке ночи. Впрочем, когда Дерек припарковал мотоцикл возле гаража, когда протянул руку Бэт, помогая ей слезть и прижаться тёплым плечом к его груди — помады на её губах уже практически не осталось.