Бой (1/1)

Внутри всё понеслось?— молчаливые жители ходили к домам, нажимали на рычаги, с замёрзшими лицами что-то прятали, ставили, натягивали, переносили. Ей сковало руки?— никогда она не чувствовала себя такой беспомощной, когда в теле по кругу бурлящими потоками бежит закипающая кровь. Потому что Мэй не привыкла просто стоять и смотреть, если нужна помощь, но сейчас она могла просто болезненно вдыхать стальной воздух всей грудью и впиваться ногтями в ладонь.В груди тяжело ворочалась тревога, до тошноты в глотке, до иголочек в пальцах, до тугого обруча вокруг рёбер, чтобы не могла вдохнуть. В голове роились мысли, бились о черепную коробку, звенели в ушах, ныли в висках, она не чувствовала такого даже в день своего первого обращения, потому что тогда была только сама за себя, а сейчас вокруг было слишком много тех, кто стал небезразличен, кого не хотела оплакивать и видеть их тени в пасмурный день.Тяжёлая горечь обволакивала язык, протекала в горло, скручивала в комок желудок. Она решила: обязательно что-то будет делать, иначе просто умрёт от бездействия, от страха за других, от свиста железа и стрел. Поможет раненым, наколдует иллюзию, в конце концов?— не зря же лежала с засохшей кровью на лице после изнурительной тренировки.По дорожке прошла группа безмолвных людей. Чётко, бесшумно, глядя вперёд, со льдом в глазах. Кицунэ метнула взгляд: Сатоши, Хонг, Масамунэ…?И он тоже за клан??…Кадзу.Что-то остро впилось под рёбра?— Мэй больно прикусила губу, сама не зная зачем шагнула в направлении идущих, до сухих глаз всматриваясь ему вслед. Вспышкой мелькнуло понимание: задание?— это одно. Там она не видит, не знает, тихо за спиной скрещивает пальцы, когда провожает его. Здесь она может всё увидеть. Стрела в груди, кровь по снегу, бледные щёки, белые глаза, тяжёлое тело…Мэй закусила губу ещё сильнее, шумно втянула ноздрями ледяной воздух с повисшим напряжением.Нельзя. Хватит. Кицунэ ещё сильнее выпрямила гибкую спину, разогнала тягучий морок и пружинящей походкой двинулась вслед за Чонганом.Мэй не может стереть из мозга отпечаток крови и чужих ран, остаётся только болезненно щуриться и упрямо пробираться сквозь сугробы, не обращая внимания на сырой холод, вцепившийся в голени. Она вскользь замечает?— ежедневные пробежки придали ей сил, что сейчас очень кстати, хотя дыхание всё равно сбилось, а воздух тяжело бьётся об лёгкие. Тут или там?— слипшийся алый снег, кое-где даже утонувшие в белом холоде тела, укрытые смертью, Мэй от них поспешно отворачивается, но они все равно врезаются в сознание слепящими вспышками.Она знает, что ей будет сниться по ночам.Лес заканчивается. Кицунэ кривит губы от ноющих мышц и камня в груди, но сильнее сжимает челюсти и уже бежит вперёд, чуть не падая на скользкой снежной дороге, вьющейся по деревне. Об рёбра тяжело колотится, остро вонзается в глотку, тошнотворно зудит в животе, она уже не может думать ни о чём другом?— Кадзу, где он, что с ним, не ранен ли, её передёргивало при виде каждого лежащего на снегу тела в тёмном, и дрожь до сих пор не уходит, кошмар оказался явным, но ещё не достиг своего апогея, только начинает раскручиваться по спирали, и кицунэ тяжело кашляет от напряжения.—?Мэй!Она рывком оборачивается?— к ней, прихрамывая, ковыляет Чонган, и сердце сжимается при воспоминании стрелка в кустах, которого она отвлекла иллюзией птицы.—?Дедушка Чонган! —?срывается с языка.Кицунэ подбегает к нему, вышвырнув весь этикет, крепко обнимает цепкими руками, вдыхает аромат трав прямо как у старика дома. С ужасом думает?— если бы его не стало, она бы лишилась куска души, как же было бы больно, в груди снова дрожит и колотится. Старый синоби обнимает в ответ, гладит её плечо, хрипло посмеивается, тихонько укачивая, как ребёнка.—?Жива, лиса, жива…Она чуть отступает от него, заглядывая в мудрые хитрые глаза, открывает рот, чтобы спросить, но слова затухают на языке, потому что он говорит первым:—?Жив, жив. К Такао иди, они все там. Только смотри, с ног не сбей! —?Чонган шутливо грозит пальцем, и брови сдвигаются в деланной строгости.—?Спасибо,?— с облегчением выдыхает Мэй.Она уже не бежит?— быстрым шагом идёт к дому дзёнина, пытается успокоить колотящееся сердце и рывками мечущееся дыхание. Деревня стряхивает с себя налёт ужаса?— все снова снуют туда-сюда, но уже без холодных лиц. Кто-то несёт в руках бинты, кто-то разряжает ловушки, кто-то выпускает эмоции, обнимая выжившего в схватке.Дом Такао уже виден вдалеке, и Мэй снова отмахивается от правил приличия?— пускается бегом, плюёт на раскрасневшиеся щёки и растрёпанные волосы. Откуда-то доносятся стальные холодные слова, и в груди неприятно скребётся от осознания, что кто-то из лежащих в снегу раньше жил здесь. Кицунэ рывком вздыхает. Чужая боль впитывается в неё как в губку. Мэй знает, о чём она ещё долго будет думать перед сном.Она переходит на шаг, зажимает пульсирующее волнение, минуту стоит на пороге дома дзёнина, пытаясь хоть немного отдышаться, потому что сейчас не может даже говорить. Неслышно ступает ближе, уходя чуть вбок, чтобы не оказаться лицом к лицу с тем, кто может внезапно распахнуть дверь, слушает острым лисьим слухом напряжённый разговор:—?…Сам решай, но верить ей нельзя. Один раз предала?— предаст и другой. —?Шелестящий голос Кадзу сталью разрезает воздух.—?Хочу выяснить, в чём дело. —?Ему вторит холодный, чуть хриплый голос Такао. —?Не просто же так она…—?Разница? —?Кадзу режет, не скрывает ледяного гнева. —?Хочешь на лезвии жить? Вздрагивать? Оборачиваться? Непонятливый, она предательница!На секунду всё затихает, потом внезапно уставший голос Такао раздаётся вновь:—?Сатоши, Хонг, что думаете?Мэй хочет подойти ближе, но еле ощутимый укол лисьей интуиции заставляет шагнуть по диагонали назад, отходя от входа. Вовремя: неслышно ступающий Кадзу практически рывком распахивает дверь, и кицунэ вздрагивает при виде холодных, пронизанных сталью глаз и непривычно даже для неё жёстких черт лица. Она с волнением отмечает про себя: он бы мог задушить Азуми голыми руками, попадись она ему. Как же хорошо, что взглядом нельзя убить, иначе этот синоби мог бы сейчас случайно перерезать половину деревни. Гейша вспоминает: если бы у взгляда был вкус, то это был бы вкус остывающей на клинке крови.—?Мэй? —?на долю секунды в его глазах мелькает обеспокоенность. —?Пойдём,?— ниндзя не даёт ей ничего сделать, только осторожно берёт за руку, уводя от двери за голые деревья вишни.Она быстро, почти пугливо оборачивается на дом, в котором остались другие синоби, и на этот раз сама не даёт ему ничего сделать?— порывисто обнимает за шею, прижимается к нему всем телом, жадно накрывает его губы своими, потому что страх захлёстывает ледяной волной, и она не успокоится, пока не почувствует знакомый запах хвои вперемешку с кровью и остатками острой ненависти. Они стоят так долго?— Кадзу обнимает её в ответ, не давая даже кончикам пальцев трястись, когда в голове проносятся картины бездыханного тонкого тела под высоким деревом. Он отучился бояться за себя, это бесполезно и сбивает с толку, но зато научился бояться за неё?— так скрытно, что она этого не видит, при этом стараясь оказываться рядом с ней в моменты потенциальной опасности. Не зря: на днях помощь действительно оказалась нужна, когда на его глазах гейша неожиданно, без сознания, осела на камни. Неся её через лес, синоби понял?— это от магии, потому что такую горячую кожу рук он помнит только у Такао, который несколько лет назад еле доплёлся до деревни с долгого и сложного задания, рухнул лицом в песок и затрясся в конвульсиях. Прямо как Мэй, когда Кадзу положил её у Чонгана?— молодому ниндзя осталось только выполнять резкие строгие поручения старика, пока тот вливал ей в рот какой-то густой отвар и вытирал тягучие красные струи из-под носа.—?Кадзу… Ты… Я… —?Мэй хочет ему сказать так много, но спутанные клубком слова не хотят подчиняться разуму, и кицунэ с отстранённым удивлением замечает, что из глаз текут тёплые слёзы.—?Тише, тише, хорошая,?— он говорит так, как может говорить только наедине с ней, вытирает её влажные щёки, и кицунэ утыкается носом в широкую грудь, чувствуя, как тёплый шелестящий голос тёплым одеялом укрывает плечи.Спираль ужаса раскручивается, шипы с болью выдёргиваются из мышц, принося пьянящее облегчение. Мэй дышит глубоко и часто, чтобы не кружилась голова, тонкими пальцами сжимает ткань мужского кимоно.—?Я видела тебя среди других, когда вы шли к лесу. Боялась. Очень. —?Она поднимает голову, смотрит во внимательные ласковые глаза и непроизвольным скользящим движением гладит острую скулу.—?Они уже пожалели, что напали. —?Синоби коротко целует её в кончик холодного носа, затем в губы, и только потом продолжает. —?Сама где была?—?На окраине деревни. С Чонганом. Всё в порядке,?— Мэй легко улыбается.Кадзу качает головой, и кицунэ нащупывает неодобрение во взгляде.—?Опасно. Задеть могли. Не высовывалась, надеюсь?Она опускает глаза, и ниндзя снова прижимает её к себе, тяжело вздыхая.—?Отчаянная, там клан с кланом схлестнулись. Каждый врагу самой страшной смерти желал. Понимаешь, что с тобой сделать могли?—?Понимаю. А ещё понимаю, что с тобой сделать могли… —?голос дрожит, и Мэй сжимает губы.Синоби не требует от неё объяснений?— только обнимает, растапливая в ней страх и колотящую дрожь. Он знает, прекрасно помнит, что такое первый бой, как сложно зажать в себе ужас и потом прийти в себя, чувствует её гулко ударяющееся о рёбра сердце, мягко гладит по голове, успокаивая мечущиеся в агонии мысли.У кицунэ закончились все слова, она больше не может выражать всё кипящее внутри набором звуков, которые когда-то придумали люди. Мэй понимает, что он видит её ледяной, разрывающий лёгкие страх, знает, что это страх за него, и изгнать его можно только личным присутствием?— вот, смотри, я жив, здесь, не бойся, хорошая, никуда не денусь. Тогда она делает то, что делала уже столько раз, о чём ни разу не пожалела: доверяется ему, закрывает глаза, слушает его?— он говорит коротко, шелестяще-мягко, успокаивает, заговаривает, отвлекает. Несколько дней, когда они почти не виделись, кажутся противно-долгими. Кожа горит под его руками, Кадзу проводит ладонью по её спине, заставляя выгнуться навстречу, Мэй тянется к нему всем телом, позволяет гладить скулы, целовать шею, не чувствует мороза, сжимает пальцы на жилистом плече. Как тогда, у костра в лесу, но подстёгиваемая теперь остатками свежего страха, Мэй целует Кадзу мягко, но требовательно, заставляя себя почувствовать каждым ударом сердца, что он жив, и получает в ответ ещё больше, чем отдаёт.Синоби останавливается резко, берёт её лицо в шершавые ладони, серьёзно и прямо смотрит в тёплые глаза, ведёт большим пальцем по скуле. Говорит мягко, чуть приглушённо:—?Я жив, Мэй. И мы все живы. Силы на страх не расходуй?— оставь для себя. Всё закончилось, смелая, выдохни…—?Мне стоит этому поучиться,?— тихо произносит Мэй одними губами, легко улыбаясь.Они смотрят друг на друга, снова общаясь без слов, улавливая все искры, мысли, знаки, держась за руки, прогоняя страхи. Кицунэ слегка щурится от тепла в груди, нежных-грубых ладоней Кадзу на её запястьях и зимнего солнца, которое выплыло из-за гор и теперь поливает лес с деревней ещё прохладными зимними лучами.Мэй вспоминает:?Стань счастливой, как бы тебе ни мешали?.