7. Розенберг (1/1)

Вольфганг проснулся утром от яркого солнца, светившего прямо в глаза. Одеяла поблизости он не увидел и не почувствовал, но было тепло. Амадей потёр глаза, и понял, что спал почти сидя, облокотившись на Сальери, прижимаясь к нему. Как только шевельнулся Моцарт, пытаясь изменить положение, проснулся и Антонио, но всё ещё боялся, что Вольфганг всё-таки не спал, когда он поцеловал Амадея. Прошло некоторое время, но ничего необычное Сальери не увидел в поведении Вольфганга. В любом случае, если тот и проснулся от поцелуя, можно свалить всё на сон. Как же Антонио не хотел снова лгать… Нет, он расскажет гению правду, если тот захочет её узнать.—?Доброе утро, Антонио. Вы спали так всю ночь? —?удивившись, спросил Моцарт. Звонкий весёлый голос вернулся к нему. Отданная капельмейстером любовь действует не хуже дорогого лекарства, а, возможно, и лучше.—?Да. Вольфганг удивился ещё больше. А Сальери убедился, что гений даже не догадывается о случившемся, от этого сердцу стало легче, и испуг с волнением ушли с его лица—?Зачем? Это ведь очень неудобно. —?оживился Моцарт и даже встал на пол, не шатаясь и не намереваясь упасть. Это приятно удивило капельмейстера, в отличие от его причитаний. —?Я, конечно, очень благодарен вам за всё, за заботу и спасение, но это уже слишком. Вы спите только в этой комнате, будто вам больше негде спать, и мне страшно представить, что так и есть. А сегодня вы и вовсе были моей кроватью. Вы очень странный человек, Сальери. И вы не прогнали меня, даже когда сюда пришёл Чёрный Человек, а он страшный… Вы правда совсем не испугались?—?Мне незачем его бояться. —?улыбнулся капельмейстер. Амадей почти выздоровел, казалось, всё правда позади, а демона он успешно прогнал. Но, к сожалению, не так просто отогнать тёмные силы. Я боюсь только за вас, Амадео. Боюсь, что не смогу вас защитить от Него. Мне не страшно умирать, спасая вас. Я даже буду рад такой смерти. Но тогда вас некому будет защищать. И я очень надеюсь, что и не от чего. Мне совсем не страшна смерть, мне страшна жизнь без вас, Вольфганг Амадей Моцарт.—?А я боюсь… —?признался Моцарт, опустив голову. —?Он приходил к вам, а не ко мне, но вы так и не сказали зачем…—?Потому что это не важно. Вам ничего не угрожает.—?А вам?—?Мне тоже. —?холодно, но с надежной успокоить. Амадей прекрасно понимал это и было противно. Его за маленького ребёнка принимают, что скрывают о случившемся во время прихода Черного Человека?! Или правда было что-то столь страшное, что Сальери боится рассказать? Или это и вовсе не его Антонио? Одна догадка была хуже другой и Вольфганг просто перестал обращать внимание на страшные картины в его подсознании. Антонио дал Моцарту лекарство и, как прежде, сделал укол. В это время никто не произнёс ни слова. Австриец чувствовал себя намного лучше, но не мог перестать волноваться о событии, произошедшем ночью. Если раньше он почти не жалел, что попал в дом капельмейстера, то сейчас его мрачный взгляд настораживал. Было ужасно осознавать, что виною этому был сам Вольфганг, который всегда старался прожить жизнь чисто, хоть и только для себя, и не собираясь делиться ни с кем и делать что-либо для кого-то. Но он никогда не хотел быть виноватым перед кем-то, а потому извинялся сразу же после совершения плохого поступка, но сейчас всё было намного сложнее. Каждый в молчании думал о своём, даже не пытаясь нарушить тишину и поднять настроение другому. В дверь неожиданно позвонили, отчего композиторы вздрогнули и, как по команде, посмотрели в сторону нарушителя тишины. Вольфганг очень испугался и это отразилось на его чуть бледном лице.—?Я сейчас вернусь. —?сказал Антонио и недовольно пошёл к двери, уже справившись с чувством страха или просто привыкнув к нему, смирившись. На пороге открытой двери стоял граф Орсини-Розенберг, а его вид выдавал волнение, некий страх и интерес. Наверное, император послал его проведать потерявшегося капельмейстера?— так подумал Сальери и приветливо улыбнулся, при виде старого друга.—?Герр Сальери, с вами всё хорошо? —?без приветствия начал граф, но видимо вид живого Антонио, что был не при смерти, успокоили директора театра.—?Да, я в полном порядке. А вы? У вас что-то случилось?—?Нет, со мной тоже всё хорошо.?Вы, Сальери, не появлялись у императора много дней, а он заказал у вас сонату и ждёт её. Вы забыли? К чёрту вас всех. Да, я забыл. Но разве этот поступок не оправдан тем, что я уже сделал? Я не бездельничал, никогда, и никогда не собираюсь это делать. Улыбка пропала с лица Антонио, и он вновь приобрёл свой безэмоциональный взгляд. С одной стороны, именно при Розенберге итальянец не боялся показывать чувства, но при этом никогда не хотел доверять не близкому человеку. Но доверять было некому, а так хотелось… Из-за одиночества, Сальери рассказывал директору некоторые подробности своей жизни ил мечты и надежды. Орсини-Розенберг всегда внимательно слушал и давал, частенько, бесполезные советы, но Антонио было приятно внимание этого человека к нему и всё же он мог назвать его другом.—?Нет, я совсем не забыл. Не хочется признать это, но она ещё не готова. Мне жаль, что я опоздал, но ничего не мог с этим поделать.—?Придите сегодня. Иосиф правда не намерен больше ждать. Не думайте, что это моя прихоть?— торопить вас, я всего-лишь передаю слова императора. Сегодня мы говорили о вас. Конечно, только в хорошем свете,?— под конец добавил гость торопливо, заметив в глаза Антонио интерес и любопытство,?— обсуждения, в основном, были вашего стиля опер, ваших увлечениях и на какие сюжеты вы предпочитаете их писать. Сальери, вы меня слушаете? Антонио кивнул, но слушал он лишь половину, более важную ему, остальное просто сотрясало воздух. О Моцарте Розенберг и словом не обмолвился, наверное, думает, что он умер. Ничего, когда Вольфганг сможет ходить и без помощи Антонио выйдет, например, на улицу, мир увидит этот херувим, или лучше серафима. Сальери будет радостно наблюдать ему в след. Что-то он замечтался, граф сказал что-то ещё.—?Вы точно не больны?—?Я? Что вы, я просто думаю, как закончить сонату. Извините, я немного отвлёкся от разговора… —?на этом моменте капельмейстер осознал, что гостя любой нормальный человек пригласит в дом и, конечно, предложит чаю. Где все его манеры? Но пригласить сейчас кого-то в дом Антонио не решался, а потому как глупец стоял и говорил на пороге. Директор, конечно, тоже заметил эту неловкость и не решил долго вести разговор, понимая, что ему здесь совершенно не рады.—?Ничего. Можно сказать, разговор окончен, напоследок скажу, что Иосиф очень ждёт вас. До встречи, Сальери. —?Орсини-Розенберг ушёл, постукивая тростью. От чёрных, как бездна, глаз Розенберга веяло чем-то нехорошем. Сальери заметил, кажется, только сейчас этот взгляд. Особенно то, что он перешёл на шёпот, когда прощался. Это пугало, ведь граф был обычно заурядным человеком и странные выходки, как у Амадея были совсем не в его вкусе и возрасте. Вздохнув, итальянец постарался скинуть всё на ночьную встречу с дьяволом. Пережив такое, много что может начать казаться, лишь бы не сойти с ума. А поведение графа. на самом деле, не вызывало стольких вопросов, сколько он напридумывал сначала. Но теперь Антонио беспокоился за Амадея. Безопасно ли оставлять его одного? Сальери пошёл в комнату и, под удивлённый взглядом Моцарта, стал искать сонату, которая должна была был лежать под всеми нотными листами, капельмейстер это точно помнил, но её там не было и пришлось панически искать везде, где хранились его произведения.—?Сальери, что случилось? —?Вольфганг соскочил с кровати и подбежал к итальянцу.—?Мне нужно к императору,?— в голосе было страшное волнение. Нет, конечно не из-за похода к императору, а из-за исчезнувшего произведения. Вдруг его забрал демон? Сальери отмахнулся от навязчивых мыслей, что все его жизненные трудности?— вина одного главного и неповторимого дьявола, приходившего к нему ночью. —?А прежде дописать сонату. Вы не видели где-нибудь на столе H-es dur? —?капельмейстер провёл рукой по бумагам, которые были во время поиска в беспорядке.—?Давайте я помогу найти.—?Если правда хотите этого…—?Разумеется! Должен же я наконец отплатить вам хоть чем-то за заботу, хоть что-то несложное я в силах сделать. Моцарт перевернул оставшиеся листы, что до этого лежали в ещё более менее порядке. Ничего похожего на симфонию ему на глаза не попалось, а потому он продолжил уже с листами упавшими на пол. Антонио окаменев, стоял неподвижно наблюдая за этим. Такого беспорядка у него не было никогда, и он не мог поверить, что гений поступает. Разве гений не предел совершенства всех людей? Тогда зачем всех людей на свете учат убираться, почему вообще принято вытирать пыль, мыть полы и держать вещи на своих местах? Сальери не мог поверить в то, как Амадей, сев на пол по-турецки, перебирает листки и складывает их в такую же неровную кучу. Капельмейстер стоял так минуту, пока что-то не промелькнуло тенью за занавесками. И, к сожалению, Антонио на это посмотрел.—?Идите и пишите свой реквием, не трогайте мои произведения, Моцарт. Рано или поздно я отправлю вас домой и тогда всё это наконец кончится. Следующие предложение, что было хуже предыдущих, Антонио уже не сказал, выбежав из комнаты. Он в ужасе схватился за нож в рукаве и направил его в пустоту, чувствуя присутствие демонов. Человек закрыл глаза, стараясь отвлечься потому, что вновь было страшно и нужно было с этим бороться. Но Антонио боялся того, что мог сказать ещё Вольфгангу, ещё сильнее обидеть его или ненароком прогнать. Как потом он убедит Амадея, что это не он шипел как змея проклятья? Как бороться с самим собой и высшими силами, дьяволами и богами? А точно ли бог на его стороне или давно покинул, оставив Антонио с его молитвами на произвол судьбы? Нет, как такое можно представить, ведь главное желание Сальери?— чтобы Амадей был жив, всё ещё воплощается. Что я говорил, Боже? Вольфганг, прости меня. Я бы никогда не сказал тебе подобного. Никогда… Мне страшно. Ты отвернёшься от меня. Просто возненавидишь… Положив нож на место в рукав, Сальери осторожно заглянул в комнату. Моцарт прижимался к столу,—?Антонио… —?Моцарт хотел что-то сказать, но кашель его прервал. А сердце Сальери сжалось от страха того, что дальше скажет Амадей, и от сожаления смотря на Моцарта, который, задыхаясь от приступа кашля, всё ещё не выпускает нотный лист из руки. —?Вы правы. Мне нужно дописать реквием, чего бы мне это не стоило.—?Нет, нет, Вольфганг, не надо. Я сказал глупость. Забудьте всё, прошу…—?Это не глупость. Скоро всё это наконец закончится… —?последнее Моцарт сказал с грустью, понимая, что Сальери все-таки хочет его прогнать. Так почему же не прогонишь, Антонио? Я ведь знаю, как ты этого хочешь теперь.—?Нет! Я не должен был это говорить, это не был я. —?Сальери подошёл к Амадею и хотел отнести его на кровать, но Моцарт прижался к стене и зажмурился, закрыв лицо руками, будто боялся, но по-прежнему не опускал лист, закрываясь им от итальянца.—?Не подходите!.. Пожалуйста! —?крикнул Моцарт чуть охрипшим голосом, а перед глазами появились видения. Когда-то он без страха убедил себя, что это глупый ужасный сон, но сейчас всё наяву.—?Как скажете. Только не кричите,?— грустно прошептал Антонио и отошёл на шаг. —?Вы… боитесь меня?—?Да… —?ответил Вольфганг еле слышно, прижавшись к стене.За что? Что я тебе сделал? Я ведь всего-лишь пытался помочь. Ты делаешь мне больно, заставляя быть далеко от тебя из-за твоего желания… Но я сделаю как ты просишь.—?Вы с Ним заодно… —?Моцарт поднял голову, на его глазах блестели слёзы.—?Нет, это не правда. Я никогда…—?Знаете, что мне недавно снилось? —?негромко, начал Вольфганг, прервав Сальери. —?Мне снились вы. Всё было точно так же,?— Амадей оглядел комнату, и из его глаза капнула слеза,?— Сейчас вы говорите всё как в том сне. А после, вы… —?Моцарт встал и, чуть шатаясь, подошёл к Антонио. Он шёл будто на смерть, но был голов к этому. Знал, а правильнее сказать смирился, что никуда не деться от Черного Человека, и когда-то добрый капельмейстер стал исчадием ада, другом того дьявола. Взял итальянца за руку и достал из-под рукава его нож, зная, что он там. —?Вы убили меня им. Проткнув сердце. Сальери не знал, что ответить на такой рассказ Амадея и заслужит ли когда-нибудь Антонио вновь доверие гения? Но сейчас он точно мог сказать, что Чёрный Человек выбрал новый метод убийства и сейчас у него дела пошли лучше?— Моцарт больше не беспечно доверяет капельмейстеру, а боится его, боится так, как боялся Чёрного Человека. Моцарт бы упал по окончанию рассказа, потеряв оставшиеся силы, если бы Сальери его не подхватил. Он повис на руках Антонио, как кукла. Вольфганг выронил нож и теперь со страхом и одновременно с чувством вины смотрел Сальери в глаза. Да, он совершил невообразимое. Он причислил Сальери к тем, кто хотел его убить, к темным силам, которые никак не могут быть святыми. А как же те благодарности? Вольфгангу стало противно от самого себя. Он допустил мысли и слова о том, что Сальери, который заботится о нём?— зло. Моцарт закрыл глаза. Сальери молча отнёс Вольфганга на кровать, после, взял нож и чистые листы, чтобы написать сонату и вышел из комнаты. В течении нескольких часов Сальери не было дома. Он сидел в саду возле дома, думая о разнообразных вещах в мире. Правда, больше он думал о невозможном, о мечтах и приятном прошлом, но таком одиноком прошлом. Там не было Амадея. И всё же, мысли о том, чтобы уехать обратно в Италию и отвлечься от всего, отдохнуть брали верх. Сальери в кротчайшие часы трудолюбиво написал сонату сразу на чистовик и отправился к императору. Иосиф был рад и впечатлен необычностью произведения. Он сказал, что обычно музыка капельмейстера непохожа на музыку этого весельчака?— Моцарта. Сальери оставалось только пожать плечами и напомнить о том, что торопится, и только тогда император отпустил его, неохотно. Вольфганг долго не вставал с кровати, пытаясь понять, откуда взялась такая слабость. Обвинив во всём Чёрного Человека, австриец попытался уснуть, но чувство вины перед капельмейстером разбудило его уже через несколько минут беспокойного сна.Прости, Антонио. Я не хотел, чтобы всё так вышло. Мне было до смерти страшно, я понимаю, что веду себя ужасно глупо. Только вернись, ты мне нужен. Лучше умереть от твоего ножа, чем от Чёрного Человека в одиночестве. Ты мне нужен, вернись, не покидай меня… Моцарт встал и, удивительно легко дойдя до комнаты с реквиемом, погрузился в работу, чувствуя, что ему уже нечего терять. И не хотелось больше иметь ничего?— он устал за свою недолгую жизнь. И если он умрёт этим вечером, пока будет писать мессу, он будет рад. Умирать во время любимого дела не страшно. Мысли про Антонио он давно прогнал, надеясь, что с ним всё будет хорошо. поверив в свою выдумку, Моцарт забыл о нём, а реквием непременно помог в этом. Гений и не заметил, как Антонио вернулся домой и торопливо, обойдя несколько комнат, нашёл Вольфганга сидящего за столом в комнате, куда Сальери отнёс реквием.Это предвещало что-то нехорошее, итальянец к сожалению знал это. Было интересно, Вольфганг сам сюда пришёл, ил реквием приманил его, как ночью? Интересно, но совершенно не важно и ничуть не поможет в данной ситуации, как и в будущем.—?Добрый вечер. —?нерешительно уничтожил тишину Антонио, заходя в комнату. Моцарт приподнял голову и посмотрел на Сальери. Казалось, будто Амадей плакал всё это время, под глазами были ужасные синяки, а на лице читалось лишь одно чувство?— боль. Душевная или физическая неизвестно, но это не имело разницы. Сальери понял, что Моцарт писал реквием во всё его время отсутствия, пока он был у императора. Вид Амадея приводил в ужас. Он был словно мертвец, а его ранее бледная кожа приобрела серый оттенок и он казался не человеком, не венцом человеческой природы, и уж точно не гением.—?Боже… —?голос Сальери дрожал хотя и без того был едва слышен. Антонио на шатающихся ногах подошёл к Амадею и осторожно прикоснулся к нему, провёл рукой по щеке. Он был холодный и правда почти безжизненный. Его щёки были совсем неприятными наощуп и вызывали такое отвращение, что хотелось отдёрнуть руку и просто запереть это существо в комнате, только бы не коснуться вновь.—?Вольфганг, скажите что-нибудь! —?крикнул Сальери почти умоляя, а его голос надломился по среди слов и стал почти беззвучным.—?Скоро конец. —?сказал Моцарт спокойно, будто ничего не происходит, будто он даже не плакал и не пострадал физически. Голос по-прежнему был хриплый и ужасно измученный, но… Это не голос Вольфганга…—?Нет, не скоро. Никогда,?— Сальери взял Моцарта за плечи и попытался отдёрнуть от реквиема. —?Конца не будет, ни за что не будет,?— повторял он как молитву, превозмогая желание убрать руки в карманы или помыть.—?Всё когда-нибудь кончится, Антонио, разве ты не знал? —?с усмешкой спросил Моцарт, решительно убирая руки Сальери от себя. Только не моя любовь к вам… Пройдёт время, и Вольфганг вновь станет прежним, но если реквием забрал его навсегда и сделал таким, я готов принять тебя нового. Это хрупкое болезненное тело не могло обладать силой до боли сжать руки Антонио, что, кажется, останутся синяки. Это невозможно.—?Моцарт? —?Сальери перехватил Моцарта за руку и повёл из комнаты прочь, хоть тот и сопротивлялся до последнего, цепляясь за стол, роняя партитуры мессы, перо и разливая чернила на пол, пытался забрать с собой реквием ил остаться в комнате. Но Сальери приложил все силы и аккуратность, чтобы достать Моцарта из тьмы целым и невредимым. Когда они добрались до дверного проёма, Амадей резко развернулся и дал итальянцу пощёчину, но на этом успокоился, видимо, сдавшись, так как капельмейстера это не остановило. Он вытащил Моцарта в коридор, не произнеся ни слова, но дьявол рядом чувствовал, что Сальери совсем не злиться на Моцарта, а значит даже его последняя выходка была напрасной. Можно было покинуть тело музыканта и отдохнуть. Всё равно семя раздора было и демон надеялся, что он взойдёт, хотя бы немного. После, они поднялись на второй этаж. Теперь Моцарт шёл молча, опустив голову, сам крепко держа Антонио за руку и, видимо, только сейчас осознавая произошедшее.—?Всё хорошо? —?спросил Сальери, остановившись, понимая, что Моцарт пришёл в себя, насколько можно это назвать подобным словом.—?Нет,?— Амадей обнял Сальери, уткнувшись головой ему в плечо,?— Нет, простите… Простите меня… Мне страшно, что я сделал вам, себе… Он забрал меня, я умер?—?Конечно нет, Вольфганг… Запомните, я никогда не допущу такого, я сделаю всё, что в моих силах. Но и вы не смейте больше отдавать себя реквиему. Вольфганг, я в вас всегда верил!Э то было так приятно слышать. От этого чувство вины продолжало играть злые шутки, но любовь Антонио так грела, что вина отходила на второй план. Моцарт впервые за долгий страшный день вновь почувствовал умиротворение. И как я мог посметь сдаться, совсем не подумав про моего ангела, про Антонио?