VIII (1/2)
?Такая радость на душе, когда, наконец, стало так жарко, и солнце появлялется каждый день на небе. После зимы пришла сначала беспечная и звенящая весна с запахом пороха, а потом и зелёное лето. Не такое зелёное как цвет военной формы, зелёное совсем по-другому. И такое радостное.?
Суровую зиму много кто не пережил, из ненавистников соседей в живых осталось совсем немного: одних сморил голод, другие замёрзли насмерть. Элизе к весне оправилась от своих ран и болезни. Алёна заметно повзрослела и подросла. Война не могла остановить бурления свежей жизни в молодом теле. Мысли ребёнка менялись. Она не вспоминала вслух никогда о Дэро. Слов об этом человеке Элизе не слышала, но печальный взгляд куда-то вдаль зачастую выдавал девочку, и француженке как на ладони становились ясными её мысли.Они спокойно жили в военной России, в русском городе, во власти русских солдат. Это была спокойная жизнь, потому что никто так и не обмолвился русским о том, что француженка и её дочь была связана с фашистом.
В маленькой девочке под чутким руководством матери рождалась маленькая актриса. В свободные, тихие минуты Гоффен разыгрывала с дочерью небольшие пьесы, которые помнила наизусть. Она умела в сложные времена жить легко.
В очередной солнечный жаркий день, когда тяжёлые тучи только находили на небо откуда-то с краю, француженка гуляла с дочерью по разрушенным улицам города. Раздавшийся гром был глухой и далёкий, так похожий на эхо грозы. Воздух был густой и горячий, он грозил скорым летним дождём.
Сырой ветер из-под тучи уже гнал прохладный воздух и трепал юбку цветастого детского платья. Ещё один громовой раскат заурчал под тучей.
- Сегодня будет дождь? – Детский голос оторвал женщину от созерцания тёмных туч, поражавших глубиной своего цвета.
- А? – Она перевела быстрый взгляд на дочь, на её маленькую ладонь, сжимавшую тонкое запястье. – Да, милая. И сильный, нужно потихоньку возвращаться домой. Попадём под дождь – заболеешь.
Жёсткий рокот, смешанный с железным воем над головой раздался внезапно. Вскинутым испуганным глазам Алёны предстал серый силуэт Мессершмитта с чёрным крестом на боку. Где-то неподалёку упала бомба, и волна дрожи пробежала по земле. Дом, в который попал снаряд, с шумом развалился на крупные кирпичные осколки. Схватив дочь за руку, женщина рванул её за собой в сторону.- Бежим!
Самолётный вой пронёсся у девочки прямо над головой. Она вскинула к нему голову и на мгновение замешкала. Громкий звук обдал её с головы до ног, и мир стал неожиданно суетливым и глухим. Люди тревожно бегали вокруг, прячась в ближайших домах, земля сотрясалась от шума и ударов. Поражённая Алёна стояла бездвижно, замерев на месте.
Люди, крики и грохот. Всё за толстой ширмой глухоты. Звуки словно помутневшие краски. Разрушающиеся дома и раненые люди кажутся фрагментами далёкой картины, происходящей где-то далеко отсюда. Такая близкая и кажущаяся нереальной – война. Война для взрослых, война для детей. Война для солдат и война для гражданских. Война для женщин и война для мужчин. Две разные крайности, но обе одинаково кажущиеся нереальными.
Она смотрела на всё это, и детском уме все мысли путались в старый клубок ниток. Она уже видела так много крови и страданий, несправедливости и грубой глупости, но снова и снова всё это казалось ей плохой сказкой, страшным сном, неудачной шуткой.
- Идём быстрее!
Детская наивность Элизе. От этого не сбежать, это повсюду: кровь и крики, боль, страдания и слёзы. В каждом доме, в каждом подъезде, в каждом дне и ночи. В каждом городе, за каждым поворотом. Когда она бежала из Европы, она ещё не знала, что от этого не сбежать. Мировая война – это когда нет ни одного клочка земли, где можно было бы укрыться и чувствовать себя в безопасности.
В блестящем отражении её глаз летели бомбы. В сером грозовом небе бомбы и чёрные силуэты самолётов – зло, несущее только смерть и страдание. Развивающаяся цивилизация тянет за собой новые ужасы в расплату своих достижений.
- Ну же! Бежим! – Тонкая, но сильная рука Элизе больно рванула девочку на себя. Быстро перебегая, уворачиваясь от осколков домов и бомб, женщина добралась до двери рядом стоявшего дома, почти грубо в плечи она втолкнула дочь внутрь.
Девочка тут же рухнула на пол, подтянув к себе колени, прижавшись спиной к грязной кирпичной стене. Испачканные в серую и рыжую пыль детские руки закрывали плотно бледное личико. Девочка не кричала и не плакала, забившись в угол, она крупно дрожала. Откуда-то издалека слышались ужасающие отзвуки сирены оповещения о бомбардировке.
Опустившись на пол рядом с дочерью, француженки обняла её дрожащие плечи и притянула к себе. Девочка безвольно перекатила голову матери на грудь.
Шум и грохот за железной подъездной дверью продолжался. Гулкий вой сирены содрогал стены и землю. Издалека стали слышны звуки выстрелов, неистовой автоматной очереди.
Всё повторялось снова: русские солдаты, отстаивающие изо всех сил каждый сантиметр, каждый дом, каждый двор, лужи алой крови на улицах, измученные уже мёртвые и полумёртвые тела в болотно-зелёной форме повсюду, надвигающаяся немецкая речь и люди с суровыми, озверевшими лицами. Перестрелки, бомбы, крики и стоны людей – какофония войны, оглушающая всё вокруг своей мощной волной.
Зажимая руками уши от звуков, девочка сидела на руках у Элизе. Шар цвета хаки. Бессмысленная борьба за власть, за богатство. Бесчисленные жертвы. Никаких общечеловеческих вечных ценностей, будь то человечность, ценность жизни, любовь, понимание. Только силой, никаких компромиссов. Грубая война за грубые временные ценности. А потом снова: новое поколение, новая борьба за всё те же временные ценности.