VII (1/2)
?Снег валил на улице густым потоком мелких хлопьев, казалось, что это одна сплошная стена тумана, а не снег. Но ветра не было и от этого было очень тепло. Небо было таким белым и однотонным, оно уже слабо напоминало небо, оно было одной сплошной белой простынёй натянутой сверху на город. Мы словно под куполом так тихо и тепло.
Последние несколько дней не слышатся выстрелы, и немецкий язык уже не кажется таким непривычным, чужим и жестоким. Я понемногу начинаю понимать Дэро, когда он говорит на немецком. Это так непривычно, кажется, что войны уже нет…?
Элизе вставала с кровати редко, её тело было сильно ослаблено, и потому большую часть времени она лежала, закутавшись в шубу и одеяло. Иногда она медленно бродила по комнате в одиночестве. Ей не нравилось, когда кто-то её жалел, и дочь всё чаще она отправляла на весь день гостить у штандартенфюрера. В такие одинокие минуты она жалела, что отдала своё фортепиано, женщина с удовольствием играла бы на нём сейчас. Пусть соседи вернулись бы к ней снова, сбежались бы на громкие упрямые звуки, как муравьи на сахарный сироп, это ей было бы всё равно. Пусть это покажется пиром во время чумы, пусть так и будет всем на зло.
Француженка запела. Под рукой не было родного, стойкого ко времени и бедам инструмента, но голос оставался всегда, пусть немного севший, охрипший от холода и давней тренировки, но всё ещё такой же упрямый и красивый.
От пения её оторвал резкий скрип дверных петель. В комнату ворвалась разгорячённая Алёна, и тут же сползла на пол по стене. С бледных, обсохших девчоночьих губ еле слышно слетело ?Русские идут!...?.Ребёнок, который оказался на этой жестокой войне посередине от двух фронтов запутался окончательно. Она знала со стороны врагов хороших людей, и со стороны союзников безжалостных, слепых зверей, она уже не знала, кого бояться. Девочке уже стало ясно, что нельзя судить людей общей массой. Толпа всего лишь большое скопление людей, среди которых они [люди] совершенно разные. Толпу делает большинство, но ведь есть и исключения, и такой обманчивой оказывает эта ?репутация толпы?. Большинство правильное, но оттого только больше вероятность наткнуться на волка в овечьей шкуре.
Теперь девочка не знала, кого ей бояться больше русских или немцев. Безусловно, Деро не делал большинство, и фашисты оставались все такими же беспощадными зверями. Теперь она боялась изменений.
За короткие несколько дней в этом маленьком уголке города установилось почти спокойствие, с таким влиятельным другом здесь, посреди оккупации, ей жилось почти хорошо и не так одиноко. Они с Элизе были уже не одни, был в городе кто-то, кто относился к ним как к кому-то небезразличному. Девочка давно забыла, что это такое. Подобную заботу могла ей дать только мать, а теперь был ещё и штандартенфюрер, которого она считала уже почти отцом. Вот так быстро приросла она к нему.
Русские пугали её изменениями. Они придут и возможно прогонять немецких солдат, а за ними должен будет уйти и полковник. Всё снова станет по-другому. Зыбкий мир, который успел установиться за несколько дней, снова с треском развалится. Возможно раз и навсегда.
Это понимала Алёна?, это понимала и Элизе. Противная зыбкая дрожь пробежала у неё по коже.
- Это тебе герр Фон Рихтгофн сказал? – В ответ девочка быстро закивала головой, пряча её опасливо в плечи и мохнатый воротник пальтишка. – Иди сюда… - Ласковые материнские руки потянулись к ней навстречу, и Алёна почти тут же бросилась к ним с трепещущей надеждой спастись. – Всё будет хорошо. – Девочка дрожала в объятьях Элизе, кажется, она уже плакала. Тёплая ладонь француженки скользила по гладким волосам девчушки. – Девочка моя, ведь это война, так будет, пока она не успокоится…
Гоффен понимала, эти слова ничуть не успокоят и не обнадёжат дочь, но давать ребёнку пустую, светлую надежду, значит обречь его на новое горькое разочарование. Сама она уже не знала, рада она скорой смене обстановки или нет. Хотя она и не питала любви или малейшей симпатии к штандартенфюреру, но понимала, так как живётся её дочери и ей в присутствии его, уже не будет житься, когда город отвоюют обратно русские.
Оперевшись локтями в коренастый дубовый стол, сцепив пальцы в замок и спрятав за ними тонкие губы, немецкий полковник сидел в своём кабинете, устремив взгляд в одну точку. Он знал, что скоро станет неспокойно, он раздал указания солдатам, и теперь просто ждал. Для него это было так важно перед боем. Просто ждать и думать о чём-нибудь безнадёжно неважном, чтобы очистить голову, или не думать вовсе.
Алёна убежала от него почти в слезах, и он понимал страх маленькой девочки. Было бы странно, если бы она не боялась. Не боялась так же, как не испугалась тогда его. Что с ней будет после сегодняшнего дня? Что будет с её матерью?