VI (1/2)

?Почему-то всегда вечером наступают самые сложные времена. Даже когда тихо и мирно вечером становится печально. Мама такая печальная бывает вечерами. Я не знаю почему она грустит, на мои вопросы она лишь улыбается в ответ сдавлено и гладит меня с любовью по волосам. Никогда она не отвечает на этот короткий вопрос. Сейчас я даже и не пытаюсь задавать ей его...?К вечеру Элизе слегла с жаром. Комната продувалась морозным ноябрьским ветром, и в жалкой попытке скрыться от него женщина куталась в рыжую шубу и прохудившиеся одеяла. Поднявшаяся температура распускала по телу крупную, неприятную дрожь. Оставшиеся после дневного происшествия кровоподтёки и синяки назойливо ныли и горели огромными пятнами по всему телу. На светлом лбу закрытом слипшимися прядями волос каждую минуту выступали новые капли горячего пота, тут же остывающие на холодном воздухе.За дверью робко скрипнули половицы, а затем более настойчиво и резко заскрипели петли. В очередной вечер Алёна возвращалась домой уже затемно.

Состояние матери её напугало. Она сразу же заметила, что с молчаливой и обычно отстранённой Элизе что-то не так. Девочка тут же бросилась к кровати и, в дребезжащем свете свечи увидела мокрое, осунувшееся лицо матери, которое стало ещё бледнее, чем прежде. Многочисленные ржавые веснушки теперь были яркими, почти тёмными пятнами.

Француженка попыталась приподняться на постели и объяснить дочери, что с ней всё в порядке и это лишь временное недомогание, но, потрогав её лоб, девочка была уже безвозвратно убеждена, что оборот дел куда более серьезен.

Алёна выбежала на всем ходу из дома и рванулась обратно в немецкий штаб. В здании все давно затихло и успокоилось, из солдат остались только часовые с пистолетами.

У самого входа её остановили двое охранников, подхватив грубо под руки и крича и спрашивая настойчиво что-то на немецком. В звенящей тишине эти крики были слишком громкими, они тут же подняли весь дом. На отчаянные крики девочки, просившей её пустить, говорившей, что она та самая девочка, которую каждый день приводит штандартенфюрер, из левого крыла вышел один из близких помощников полковника фон Рихтгофн.

Это был высокий молодой солдат в сером кителе, светло-русый с чёткими, выпирающими скулами. Алёна видела этого человека всего лишь несколько раз, но Дэро называл его своим помощником, даже почти другом. И поэтому молодой человек всегда вызывал в девочке чувство доверия.

Дэро в поздний час все ещё сидел за столом при свете керосиновой лампы и читал какие-то архивные документы. Девочка вошла в штаб почти спокойно, но её разгорячённое, красное лицо заставило немца насторожиться.- Алёна?, что случилось? – Он тут же спешно поднялся из-за стола и присел перед девчушкой на корточки.

- Элизе! Маме плохо, у неё сильный жар! Нужно ей как-нибудь помочь! У вас же должна быть аптечка, какие-нибудь лекарства? Нужно что-нибудь ей дать выпить!... – Быстро, без остановок тараторила девчонка, хватаясь неожиданно крепко за руки немца, державшие её за плечи, а по горячим щекам градом катились слёзы. Глаза её раскраснелись, и нижние веки набухли от слёз. - Алёна?!Тише, тише, девочка! – Мужчина прижимал напуганную девочку к своей груди, закрытой пропахшейся пылью рубашкой. – У нас есть врач, мы позовём врача, и все будет хорошо с твоей мамой. – Успокаивал ребёнка полковник. Он прекрасно понимал, из-за чего у Элизе могла подняться температура, но маленькой девочке о жестоком случае рассказать не решился.

- Я не хочу, чтобы она умирала! Я её люблю! Я совсем одна останусь, если она умрёт! – Все без умолка твердила девочка, и немец вдруг подумал, как глупо в нынешнее время связывать свою жизнь и жизнью другого человека, слишком нестабильной структурой стали сейчас люди. Но Алёне он, конечно же, не стал ничего этого говорить, это было бы слишком глупо.Спустя около пятнадцати минут врач, округлый мужчина в возрасте лет 55-60 уже раскладывал свои чемоданчики у кровати больной. Почти лысая голова фельдшера склонилась над набитым пузырьками, бинтами и ватой саквояжем. Он искал градусник и, найдя его в общем беспорядке, тут же сунул Элизе, которая приняла его нехотя, с неким пренебрежением. Маленькая щуплая девочка с отёкшим от получасового рёва лицом сидела, скукожившись, на краю кровати, у подушки и держала обеими руками мамину ладонь.

Штандартенфюрер стоял оперевшись спиной на шкаф у противоположной стены. Его спокойные глаза с безразличием наблюдали за тем, как искал что-то фельдшер, за Алёной и Элизе. Холодный взгляд замечал все детали.В спокойном и измученном лице француженки не убавилось красоты. Болезненная усталость, как не удивительно, ей шла. Растрёпанные влажные волосы и безвольно брошенные на постель тонкие руки. Она так красиво играла предсмертные муки. Это были самые красивые муки за все время войны. Мутная пелена кожи, солёный пот по телу был куда приятнее всех тех деталей, которые показывали себя на грязном поле боя, предвосхищая смерть.

- Ich m?chte Sie zu sehen. – Француженка подняла вопросительный взгляд на немецкого офицера.

- Он хочет Вас осмотреть. – Перевел тот, не отводя от женщины все того же безразличного взгляда.

- Алёна, иди погуляй. – Девочка взглянула непонятливым взглядом на мать, затем на Дэро, но всё же вышла из комнаты, не задавая лишних вопросов. Когда дверь комнаты со скрипом закрылась, девушка выбралась из под одеял и сбросила с себя шубу.?- Zieh deine Sachen.

- Разденьтесь.Француженка молча разделась, не обращая ни малейшего внимания на присутствие в комнате полковника. Её тонкое тело было всё испещрено тёмными фиолетово-бордовыми пятнами. На полусогнутых она дрожала, едва сохраняя равновесие.