VI (2/2)
Полковник был настолько увлечён размышлениями, что даже не отвернулся от обнажившейся женщины, как требовали того правила приличия. Всё такой же холодный, изучающий взгляд скользил пристально по отметинам синяков её теле.
?Такая сильная и одновременно такая слабая женщина.?
Этот контраст поразил его сейчас куда сильнее, чем что-либо другое, что он успел повидать за свою насыщенную жизнь. На войне стало так много сильных людей, особенно среди русских. Каждый, кто встречался, был сильным. Самопожертвование, храбрость, смелость, труд на износ, стали такими обыденными качествами, и лишь слабость, настоящая слабость всё ещё могли поразить избалованный ум. Неприкрытая слабость с обнажёнными болевыми точками.
Эта женщина была именно такой. Сила и спокойствие, даже безразличие, которое она излучала внешне, мгновенно куда-то исчезали, когда она оставалась почти без одежды. Она не воин, не боец. Она обычная женщина, которой пришлось приспосабливаться, чтобы выжить. Но чудесным образом ей удалось сохранить эту слабость внутри. Не трусость, нечто другое. Ту самую прелестную слабость, необходимую каждой женщине, чтобы остаться собой.
Она была сильная в своей слабости.Фельдшер со штандартенфюрером вскоре ушли, и Элизе на какие-то несколько минут осталась в комнате одна. Затем прибежала Алёна.
- Дэро сказал, что завтра утром опять придет с доктором! – С порога заявила радостно девочка. – Всё будет хорошо! – Она бросилась к матери на кровать и боязливо присела рядом на краюшек.
Элизе была уже не в силах сопротивляться помощи немца, отчасти она понимала, что без этой помощи состояние её может значительно ухудшится. Но этот факт все ещё совершенно не радовал её, и это было заметно в напряжённом лице.
Долгое время она не могла уснуть. Под воздействием лекарств жар стал спадать только глубокой ночью. Всё это время, не смыкая глаз, с ней сидела Алёна. Ночь была полна звенящей тишины и тихих размышлений.
- Почему ты так плохо к нему относишься? – Подмывавший давно девчонку вопрос, наконец, созрел и сорвался с уст.
В ответ француженка долго молчала, толи от бессилия, толи от нерешительности, толи потому что просто не могла собрать мысли в чёткий строй, такой не привычный для них. Она жила чувствами и ощущениями, редко простраивая заранее логические цепочки. Мгновенный чувственный порыв определял её дальнейшие действия.
- Я к нему никак не отношусь. Так же как и к остальным. Так же как к русским солдатам.
- Но ведь он убивает людей… Это ведь плохо. Я думала, ты не любишь его за это. Но он, правда, хороший! – Тут же торопливо девочка начинала оправдывать немца за грехи.- Я не приемлю войны и не могу понять ни одну из сторон. Одни убивают людей, защищая родину, другие, защищая свои взгляды. Каждые по-своему правы, и каждые убивают людей. А я не приемлю убийства. И я не знаю, как поступила бы на их месте, поэтому я никак к ним не отношусь.- Но ведь всё зависит от каждого человека в отдельности. Ведь у каждого разное внутри… - Последняя фраза была почти вопросом, настолько неуверенно она прозвучала из наивных уст.
Тяжёлый вздох сорвался с бледных губ француженки, но меньше всего волновал её сейчас этот злосчастный немец. Другое занимало её уставший разум в минуту меланхоличной ночи, минуту редкого затишья рядом с маленькой наивной девочкой. Как научить её в такое сложное время правильному? Как, если она сама не знает правильно ли расставила метки над злом и добром?Девочка уже сама принимает правильным то, что кажется таковым ей самой, не обращая внимания на мнение окружающих. Она видит хорошее в фашисте, и уже не благоговеет от подвигов советских солдат. Не в меру развитый детский мозг принимается размышлять о таком сложном, чего не могут понять ещё и взрослые. Но кто знает, может в том её истина? Она мыслит ещё без стереотипов, она ещё не считает отвратительным и недопустимым что-либо лишь потому, что так сказали остальные. У неё напрочь отсутствует стадное чувство, и потому она ?не как все?, и потому она не боится ещё лишь от одного вида. И странно видеть её такой остальным людям и детям, таким ещё маленьким от неё мыслями. Поэтому она так спокойно подошла к заклятому врагу своей Родины, и не помешало ей ничто увидеть в чём что-то хорошее и человечное. Мысли её во многом правы, но лишь отличаются слишком от мыслей большинства. Но что-то другое не значит стопроцентно неправильное.
- Как же тебя научить, милая? – Озабоченный взгляд любящих глаз скользил с нежностью по маленькой фигурке девочки. Тёплая материнская ладонь прошлась по тонким волосам и маленькому невинному личику. – Сейчас всё становится таким сложным… Не знаешь кого слушать себя или тех, кто в большинстве. – Растерянный взгляд девочки внимательно устремился к бледному лицу матери. – Ты слушай себя, чтобы не говорили вокруг. Только ты сама сможешь сделать себя счастливой, только твои собственные взгляды смогут сделать тебя настоящей.Девочка, с трудом понимавшая, почему Элизе говорит это сейчас, внимала её словам, запоминая каждое. Она знала, что эти слова составляют часть чего-то очень важного, что нужно обязательно усвоить, и потому обещала себе самой подумать об этом чуть-чуть позже, когда снова настанет ещё одна такая ночь размышлений.