Всего пара секунд (1/1)

Австрия сам не понял, сколько прошло времени, пока он утопал в своей мелодии. Казалось?— часы, хотя на самом деле, наверное, пара минут… Из мира музыки его вырвал резкий голос пруссака: —?Ну, и чего расселся? Револьвер давай, пианист хренов… Не дожидаясь, пока Австрия среагирует на фразу, Гилберт вырвал оружие из его рук. Он был всё таким же грубым и бесцеремонным, но в интонации голоса словно что-то изменилось. Австрийцу вновь почудилось в нём наигранное безразличие. Но, хоть Пруссия и отобрал револьвер, стреляться он не спешил. Сжав в руке до побеления костяшек пальцев, он прожигал его взглядом, полным боли и ненависти. Родерих молчал, обеспокоенно и в то же время испуганно. Гилберт всегда был импульсивным, но его агрессия за время совместного проживания стала для Австрии предсказуемой. Теперь же её уровень зашкаливал, и Родерих уже не знал, куда пруссак выплеснет напряжение. —?Эта чертовка Венгрия… Испания… Франц… и Запад, даже Запад… —?зазвучал его дрожащий?— от гнева? ярости? бессилия? —?голос, Пруссия зажмурился, губы растянулись в злом оскале. И Австрия понял: что-то будет, сейчас будет что-то страшное… Что-то пострашнее, чем потерять свою собственную жизнь. —?А-а-ай, пропади всё пропадом!!! —?закричал Гилберт, и барабан револьвера завертелся, как бешеный. Пруссия откинулся на спинку стула, так, что тот слегка покачнулся, и вскинул руку к виску. —?Подожди! Нет!.. —?и тут в австрийце рождается внезапное осознание, что если сейчас Гилберт выстрелит… всё. Всё. И, даже если бы пруссак послушал его и остановился, Австрия не смог бы сказать, почему и зачем он хотел остановить его. Даже если бы… Но Пруссия не обращает внимания, и барабан ещё не перестал крутиться, а он уже спускает курок. Родерих коротко вскрикивает?— запоздало, несмотря на то, что этот крик ничего не может решить,?— и закрывает глаза. Не просто так, рефлекторно. А чтобы, если он сейчас потерял последнего, кто у него остался, не видеть этого… Ничего не видеть… —?Хм?.. —?доносится до него слегка удивленный голос Гилберта. Послышалось?.. Усмешка. Нет, не послышалось… Австрия несмело приоткрывает глаза… и видит Пруссию, более чем живого, с немного горькой ухмылкой смотрящего на револьвер. —?Н-ну, можно и так! Эй, лови! —?Гилберт, как всегда неожиданно, бросает пистолет Китаю. Легко же смирился со своей участью… Револьвер непослушно попрыгал в руках Яо, прежде чем тот неловко, боязливо смог удержать его, схватив за дуло вместо рукоятки. Сидящий рядом Россия молчит, он вообще не проронил ни слова с тех пор, как они сели за стол. Пруссия тем временем хитро поглядел на Австрию. И Родерих боится того неозвученного ужасно глупого вопроса, на который у него нет и, наверное, никогда не будет ответа. Зачем останавливал?.. Почему так хотел пойти против правил?.. Австриец старательно отвёл глаза и сделал вид, что ничего не произошло. Каково же было его удивление, когда вместо издёвки он услышал от Гилберта: —?Хех, я тоже чуть не обделался, когда ты стрелялся… Родерих поражённо распахивает глаза, и так хочется резко развернуться к пруссаку, взять его за грудки и неверяще вопрошать, правда ли это… Но манеры берут верх, и Австрия лишь спустя пару секунд разрешает себе скосить взгляд. А Гилберт, как ни в чём не бывало, качается на стуле, закинув руки за голову и задумчиво рассматривая потолок. И сказал словно невзначай… Но на губах?— едва заметная рассеянная улыбка. Так похожая на усмешку, но всё-таки улыбка. Уголки губ Австрии тоже дрогнули, впервые за долгое время. Ему давно уже не было так легко, даже от музыки. Сейчас Родерих слегка успокоился. Хотя ничего ещё не закончено… Очередь дошла до Китая. Это его третий поединок с судьбой. И хоть во второй раз стреляться было чуть легче, теперь он на своей шкуре ощущает: всё же чем дальше в лес, тем больше не только дров, но и волков. И нервы сдают, нервы не железные… Сталь обжигает холодом кожу, словно высасывая через это прикосновение все силы. Что бы ты ни делал?— каждый раз берёшь револьвер словно впервые. Снова этот страх, разъедающий вены, будто серная кислота. Снова сердце бьётся так гулко, что даже больно в груди. Снова разум мутнеет, и оружие в руке всё тяжелее… Китаю бы сейчас ощутить чью-то руку на своём плече. Почувствовать бы подбадривающий взгляд. Услышать бы: ?Не бойся, всё будет хорошо?. Но он всё же боится, боится оторвать взгляд от револьвера, боится, потому что не хочет получить отказ в этих простых вещах, в которых он так нуждается. Он знает: стоит взглянуть влево?— и уверенная улыбка Ивана рассеет все страхи и сомнения. Знает, но всё равно боится. Его засасывает в зыбучие пески страха, и чем больше он пытается выбраться?— тем больше проваливается… Непреодолимо. Озноб. Яо вдруг стало холодно, хотя его повседневное зелёное кимоно нельзя назвать лёгким. Холод шёл не снаружи?— это было леденящее дыхание ужаса и… смерти?.. Холод шёл не снаружи, он рождался внутри, где-то там, куда даже сам Китай ни разу не заглядывал. Где-то в тёмных уголках разума, души, сердца… Где-то внутри. Глубоко. Там. Похолодевшими руками Яо перехватил револьвер за рукоять. Пальцы не слушались, но он сумел прокрутить барабан. В животе что-то напряглось и ухнуло, оборвавшись. Тогда Китаю было сложно представить, что кто-то в тот момент тоже мог испытывать нечто подобное. Это понял лишь Англия, сидевший рядом с Россией и скорее не увидевший, а почувствовавший, как русский напрягся, словно хищник перед прыжком. Но даже Артур не заметил, куда так пристально смотрел Иван. Взгляд его был устремлён не на Китай, нет, а в пространство, отделявшее Яо от Пруссии. —?Меня… меня наконец заметили?.. —?тихо прошептал Канада, по привычке разговаривавший со своим медведем, хотя последнего в зале не наблюдалось. Россия не отвечал. Его загадочная полуулыбка тоже ничего не объясняла. —?Вы… Вы меня слышите?.. —?робко спросил Мэтью, но Иван не отреагировал вновь. Хотя смотрел точно канадцу в глаза. И тогда Канада отчаянно, хотя и едва слышно, заговорил:?— Пожалуйста, прекратите это! Я больше не могу смотреть на то, как мы один за другим убиваем себя!!! —??Мы?, возможно, было преувеличением. Во всяком случае, на втором этапе револьвер явно проигнорировал почти невидимого канадца. —?Разве мы не можем остановить эту жестокую игру?! Прошу, нужно попытаться, дальше так нельзя! Вы слышите меня? Россия?! На меня даже никто не смотрит, но Вы же видите меня? Видите, правда ведь?.. Скажите, ну должен же быть предел?!.. Пожалуйста… Остановите это… пожалуйста… Его речь постепенно сошла на нет, но у Мэтью создавалось впечатление, что Иван всё видит, всё читает по губам. Или он просто хотел в это верить… О, если бы было что-то, способное заставить всех обратить внимание на Канаду и его решимость. Россия теперь?— его последняя надежда, хотя не факт, что Брагинский смотрел не сквозь него… Однако, к остальным взывать было совершенно без толку?— все взгляды были сейчас прикованы к Китаю. Он медленно поднял руку и прислонил дуло к виску так, что стало даже больно. Ладонь была мерзко-холодной и чуть влажной, что вызвало у Яо отнюдь не радостные ассоциации, словно он с конечностей уже превращается в труп. На мгновение ему показалось, что руку свело судорогой и револьвер сейчас выпадет из неё. Всего пара секунд, в течение которых он перехватывает рукоять оружия понадёжней. Всего пара секунд, прежде чем палец с трудом начнёт сжимать спусковой крючок, и боёк отодвинется, предвкушая удар по запалу. Всего пара секунд… И этих секунд хватает России, чтобы вовремя оказаться за спиной у Китая и легко взять револьвер из его ослабевшей дрожащей руки.