Самый страшный в жизни спор (1/1)

Револьвер громко цокнул. Очень громко, как показалось Японии, но это была лишь игра его воображения: просто сознание, лишившееся потока зрительной информации, заставило напрячь слух. Всё-таки звук был не настолько сильным, чтобы оказаться выстрелом. Тем не менее, Кику всё равно на миг зажмурился, и теперь открывал глаза осторожно, словно ещё не был до конца уверен в том, что увидит. Но перед ним стремительно обретала очертания фигура живого и невредимого Геракла. Контуры его тела всё ещё немного сливались со светловатым фоном зала, из-за чего казалось, что Греция слегка светится, как ангел. Но сияние это стиралось так же быстро, как приходило в норму зрение японца, и вот перед ним уже человек. Пусть необычный, нет, даже очень особенный: страна, как-никак. Но такой же смертный, как и все люди. Верно, здесь и сейчас они?— просто люди, которым повезло выиграть у судьбы жизнь и право быть счастливыми. —?Получилось… —?остальным показалось, что Греция просто констатировал факт, но Япония явно услышал в его голосе облегчение и радость. —?Поздравляю!.. —?нет, не простая формальность?— искренность. Кику энергично кивнул и улыбнулся как-то не по-японски открыто. Они скрывали своё ликование, как могли. Ведь впереди ещё целых девять неспущенных курков, девять поставленных на кон жизней, девять нерешённых судеб. А зависть людей не сплачивает… Греция отправил револьвер по столу к следующему по очереди?— Романо. Оружие завращалось, скользя по поверхности, и, вылетев за край, упало прямо в руки итальянцу. Тот сразу же неосознанно взглянул на Карьедо, ища поддержки. Испания, сидя к Романо вполоборота, бодро улыбнулся: —?Смелей, мы все с тобой! Всё будет нормально! —?Без тебя знаю, идиот,?— фыркнул Ловино и, показательно-уверенно крутанув барабан, прижал дуло к виску. Холодный металл пистолета слегка вибрировал, позорно напоминая Варгасу, что дрожь в руках ему унять так и не удалось. Пытаясь скрыть это, левой рукой он сжал жёсткую ткань штанов на колене, но это выдало его волнение ещё больше. Порывистое действие не укрылось от глаз Антонио. И он накрыл руку Романо своей ладонью. Ловино вспыхнул, до того этот жест был неожиданным, интимным и непозволительным. Но нельзя было сбросить его руку, не привлекая лишнего внимания. Сердце и без того билось быстро, а теперь этот пульс гулом отдавался в голове, перед глазами на секунду потемнело… И Романо понял, вот он?— этот подходящий момент, только сейчас, когда в душе что-то взрывается и с жаром хочет выплеснуться наружу, он может спустить курок. Сейчас, сейчас или никогда! Зажмурившись изо всех сил, он выпускает все свои эмоции в правую руку, и она без особых усилий нажимает на спусковой крючок… Мгновение тишины. И в этом миге кроме тишины нет ничего: ни боли, ни мысли, ни чувства. Но мгновенье коротко по определению, и первое, что начинает ощущать Романо,?— это руку Антонио, лежащую на его сжатом кулаке. Потом в другой руке почувствовалась тяжесть от револьвера. Затем?— как дрожат от напряжения с силой сомкнутые веки. Последним приходит осознание: всё-таки… всё-таки жив… Просто из-за пульсирования в ушах не услышал, как боёк с металлическим щелчком попал по пустому гнезду. Ловино резко открывает глаза и буквально бросает оружие Испании, заставляя его убрать руку и поймать револьвер. Тот удивился: —?Эй, ты чего кидаешься?! —?Тебя не спросил! —?огрызнулся Южный Италия. И уже даже ему самому не понятно, за что он зол на Испанию: за то, что тот позволяет себе слишком много или просто за то, что он Испания. —?Романо… Тебя не изменить… —?обречённо вздохнул Антонио. Романо?— это Романо в любой ситуации… —?А я вот сейчас выстрелю, и больше не на кого будет обзываться! —?Эй! Не смей! Кто меня томатами кормить будет?! —?Завещаю тебе все свои плантации! —?засмеялся Карьедо, но Романо не услышал нотки горечи в его голосе. —?Ну… —?он задумался, ища контраргументы. —?Ну, тогда хочешь стреляться?— стреляйся, приду-урок,?— протянул он и едва удержался, чтобы не высунуть язык. —?Мне до лампочки! —?Что, правда? И даже не поплачешь?! —?возмутился Испания. —?Вот ещё,?— Италия надменно отвернулся. —?Да кто из-за тебя вообще плакать-то будет?! —?Карьедо болезненно дёрнулся, но Романо хронически не умел чувствовать, когда нужно остановиться. —?Ну, тогда я назло тебе жить останусь! —?голос Антонио, надо отдать ему должное, не дрогнул. В нём слышались лишь возмущение и обида, но чистая боль?— нет. Романо вновь фыркнул, не поворачивая головы. —?Да вот, обещаю! Спорим?! —?Ха, спорим! —?итальянец в этот момент не думал о том, что это, пожалуй, самый страшный спор в его жизни. —?Выиграю, зуб даю?— выиграю! —?Испания размашисто, с чувством провёл левой рукой по револьверу, закрутив барабан. Не успел Романо моргнуть, а Антонио уже держал руку с оружием наготове. Револьвер, словно тоже разгорячённый спором, вертел свой цилиндр страстно и быстро. Не сдерживая эмоций, Карьедо даже поднялся со стула, словно хотел, чтобы все видели, как он, играя с судьбой, ставит на кон всё и выигрывает, выигрывает, да! Он хотел видеть, как вечно чем-то недовольное выражение лица его любимого итальянца наконец сменяется восторгом и радостью, он хотел выиграть, выиграть для него! За него! Ради него… Миллисекунды?— и курок нажат, и боёк щёлкает по запалу, и щелчок этот перекрывается взрывом пороха в сжатом пространстве гильзы?— бах!.. Маленький детонатор сработал?— шальная пуля вырывается на свободу. И последнее, что видел испанец,?— совсем не восторг и не облегчение, а распахнутые от ужаса и отчаяния глаза Романо. Сорвавшийся крик ?Испания!..? он услышать уже не успел.