Глава IV. О яблоках, любви и небе (1/1)

Яблоки занимали одно из почётных мест среди тех вещей, которые любил Артур. Хозяйственная Уинифред всегда запасала их вдоволь – в мочёном, сушёном, варёном с сахаром виде, но знала, что брат всегда в первую очередь отдаёт предпочтение свежим яблокам, особенно кисловатым и зелёным. Когда кто-нибудь из коллег или учеников заходил по приглашению самого Артура в его кабинет, то первой задачей посетителя было добиться внимания и хоть какой-то реакции от Эддингтона. Тот же долго смотрел в окно, хмурил брови, морщил лоб, не забывая при этом надкусывать со всех сторон очередное яблоко из корзинки (разумеется, оставленной заботливыми руками Уинни). Пока посетитель медленно начинал отчаиваться или выходить из себя, в зависимости от своего темперамента, Эддингтон вспоминал, правда ли он буквально вчера назначил встречу этому человеку. Затем, уже добравшись до сердцевины яблока и с особым удовольствием отправляя её в рот вместе с косточками, начинал размышлять над заданным ему вопросом, чаще всего научным, требующим вычислений или логически связного вывода. К тому моменту, когда любой уже готов был выпалить: ?Эддингтон, вы со мной??, Артур рассеянно откладывал третий по счёту черенок в хрустальную пепельницу, поворачивался и с безмятежным, но серьёзным лицом обстоятельно давал обдуманный ответ, который, как ни поражало это любого его собеседника, почти всегда оказывался точным и верным. Возможно, мыслил Артур, улыбаясь тихонько, яблоки очень полезны не только для пищеварения.На этот раз его скачкообразные мысли были прерваны звуком толкания тяжёлой двери и топотом. В кабинет ворвался молодой Генри Грин*, младший ассистент обсерватории, и, едва не свалив на своём пути неубранную в шкаф стопку книг, предстал перед очами директора, весь взвинченный.- В чём дело? – удивлённо спросил Эддингтон, глядя на нездорово побагровевшее лицо помощника. Тот махнул своей мощной рукой (очевидно, крепкие кисти очень пригождались в работе с массивной астрономической техникой) в сторону двери, намекая, видимо, что он только что прибежал со двора, где и должен был дежурить сегодня ночью.- Там, - отдышавшись, наконец смог сказать он, - одна женщина. Спрашивает…- Спрашивает меня? – уточнил Эддингтон.- Нет, спрашивает, почему у двойной звезды компоненты разного цвета, если их возраст одинаков.- И всё? – от ещё больше возросшего удивления Артур поморгал и засунул руку в боковой карман жилета.- Нет, она ещё спрашивала… - ассистент заметно напрягся. – Много чего спрашивала, я подумал, что ей нужно поговорить с более сведущим человеком. Я пока оставил её за главную. Она неплохо рассказывает.Молчание Эддингтона затянулось, и Грин, знавший о таких привычках профессора, как долгая безмолвная задумчивость, переспросил уже настойчивее:- Так вы к ней подойдёте?Грин, конечно, как и другие сотрудники обсерватории, уважал Эддингтона, но это не мешало быть ему чересчур прямолинейным даже по отношению к нему, не говоря уже о других людях. Впрочем, этот недостаток Генри искупался его признанной расторопностью и благодушием.- Да-да, Грин, подойду. Не забывайте, что у вас есть обязанности, - строго напутствовал Артур. Он словно очнулся от мимолётного сна, затянувшего его в свои сети, и, круто развернувшись на месте, быстрым шагом пошёл из кабинета. Ему в самом деле было интересно, что это за женщина, которую не удовлетворяло невнятное объяснение младшего ассистента и которая задала столь ёмкий вопрос. Генри выбежал следом, на этот раз немного сдвинув ковёр. Со стороны послышался громкий голос Уинифред:- Мистер Грин, поправьте ковёр, Бога ради!Обладательница голоса показалась через минуту. Под острым, хотя и не суровым взглядом Уинифред (с уверенно выпрямленной спиной она напоминала монахиню или трагическую актрису) Грин замер, послушно вернулся и без лишних слов поправил загнувшийся угол ковра. Уинифред принялась собирать книги с пола, и очередной взгляд на Генри заставил того активно помогать ей в этом неженском, судя по весу отдельных томов, деле. Он знал, что после такого поступка мисс Эддингтон доброжелательно улыбнётся ему, позволив немного побездельничать за чашкой чаю с молоком и куском хлеба с домашним джемом.***Люди во дворе столпились вокруг телескопа Шипшенкс**, до смешного громоздкого старинного аппарата, представлявшего собой огромную белую трубу на таком же гулливерском металлическом каркасе. К окуляру этой неудобной махины припала маленькая девочка в клетчатом платье и расстёгнутом пальтишке. Она не удержалась от соблазна ткнуть в стеклянную линзу пальчиком, но ей тут же шепнула что-то на ухо высокая девушка, которая и держала девочку на руках – иначе ей просто было не дотянуться до того места, куда смотреть.- Папа, папа, я её вижу! – вдруг гордо и радостно воскликнула девочка, обращая своё румяное лицо к одному из важно выглядящих мужчин.- Это туманность Андромеды, - охотно пояснила девушка, подхватывая свою вертлявую ношу поудобнее, - по-твоему, на что она похожа?- На облачко, - мигом заявила девочка. – Только не совсем белое, а блескащее.- Блестящее.- Да, блестящее, и с синим, и с розовым…- А какой формы оно?- Круглое, конечно! – авторитетным академическим тоном продолжала отвечать она.- А ты знаешь, как именно звёзды образовали такой круг? Они собрались все вместе и свились в спираль, в большой и плотный завиток. Звёзд там очень много, и они все разных цветов. А ещё эта туманность не застыла на одном месте.- Она умеет летать?- Можно сказать и так. Она приближается к нашему Солнцу очень быстро.- Как быстро?- Настолько, что даже ни один аэроплан не смог бы пролететь с такой скоростью.- Ого… А что… что будет, когда туманность подлетит к Солнцу – она же не остановится?Девушка хоть и покачала головой, показывая, что это ей точно неизвестно, но улыбнулась:- Вряд ли это будет хорошо для Земли. Но, чтобы ты не волновалась, и твой папа, и все остальные: она приблизится к нам нескоро. Через несколько миллиардов лет, возможно.- Да это много!- Звёзды и планеты вообще живут очень много. Иногда, попробуй ты записать эти числа, совсем не поверишь – разве может такое быть во Вселенной?За спиной девушки, увлёкшейся своими объяснениями, вдруг раздался мягкий смешок. Она обернулась, ожидая увидеть кого угодно, кроме профессора Эддингтона. Да, это был он, как всегда, подтянутый, руки сцеплены за спиной, на лице какая-то приветственная улыбка.- Вижу, вы взяли на себя ответственность за проведение ночи открытых дверей. Не могу не поблагодарить вас за это, мисс…- Сесилия. Э, то есть, Сесилия Пейн, - чуть охрипшим моментально голосом ответила она, чувствуя себя, как устрица, вынутая из раковины, поэтому опустила свою новую знакомую в клетчатом платье на землю. Девочка бросила любопытственный взгляд на неизвестного ей мужчину в очках и, зачем-то кивнув ему совсем по-взрослому, отбежала к отцу, пока к телескопу потеснились другие интересующиеся. Эддингтону и мисс Пейн пришлось отступить подальше.- Это не ваша…- Нет-нет, мы только что познакомились, она хотела увидеть звёзды, и я показала ей туманность Андромеды, - поспешно перебила профессора Сесилия, мигом устыдившись своей несдержанности.- Я слушал, как вы рассказывали, - одобрительно заметил он. – Из вас мог бы выйти отличный популяризатор науки… и учитель, Сесилия. Кстати, - тут он запустил руку в волосы и откинул чёлку со лба, приняв чуть рассеянный вид, - я Артур Стэнли Эддингтон, директор Кембриджской обсерватории. Может быть, вы обо мне уже слышали, раз уж решили сюда придти? – было видно, что он шутит из неловкости.Сесилия только и смогла, что затрясти головой, как китайский болванчик. Ей даже не верилось, что Эддингтон обратился к ней по имени, не говоря уж о том факте, что он стоит перед ней. Но она быстро взяла себя в руки и, чуть откашлявшись, выдала:- Я была на вашей лекции по теории Эйнштейна. И… я очень увлекаюсь астрономией.Взгляд Эддингтона, и до того весьма благожелательный, вдруг ещё сильнее просветлел.- О, значит, не зря Грин направил вас ко мне. Или, лучше сказать, меня к вам. Я пришёл сюда сразу, как он рассказал мне о загадочной незнакомке, которая пытала его вопросами о цвете звёзд.?Загадочная незнакомка? ощутила, что краснеет, но не удержалась от смеха:- Простите, я допекла вашего ассистента до такой степени, что он побежал за вами. Когда я чересчур увлечена, меня сложно остановить.- Качество любого настоящего учёного, - весело сказал он. – Меня тоже было невозможно остановить, когда я искал подтверждения вами названной теории.- Но я ещё не учёный, - поспешила откреститься Сесилия. – Я студент. И ваша область даже не входит в список моих предметов. К моему огромному сожалению.Эддингтон с интересом поднял брови, тут же сменив выражение лица на внимательное и серьёзное.- Понимаете, я… - она зажмурилась на миг и решилась. – Я поняла, что мечтаю стать астрономом.Пауза, повисшая между ней и профессором, показалась Сесилии невероятно тягостной, за несколько секунд она уже успела сто раз проклясть свою самоуверенность и подумать, что не стоило ей и раскрывать рта. Но, когда Эддингтон всё-таки ответил, она почувствовала, как с души свалился не то что камень, а целая груда кирпичей.- Что ж, я не вижу непреодолимых препятствий к этому.- Вы… правда?- Разумеется, Сесилия, - он даже немного замялся. – Надеюсь, вы не обижаетесь, что я называю вас так? Обычно я зову своих студентов по фамилии, как и они меня, но по отношению к женщине это даже как-то невежливо.- Господи, конечно, нет! – выпалила Сесилия. – Но я правда могу стать вашим студентом?- Вы можете свободно посещать любые мои лекции. А если вы захотите по-настоящему глубоко изучать астрономию, вам следует всего лишь перевестись – конечно, предварительно сдав экзамены… Предупреждаю, математика заставит попотеть. Но вы справитесь, - почему-то убеждённо заявил он.- Я бы очень хотела… справиться, - почти окрылённая, заулыбалась Сесилия. – Всё, что мне светит сейчас, это стать учительницей естествознания. Скучно потратить жизнь на это. А что вы посоветуете мне читать, чтобы лучше разбираться в астрономии?..Упорность Сесилии, её искреннее желание узнать всё, что только можно, ничуть не испугали и не отвратили Эддингтона, наоборот, он живо разговорился, порекомендовав некоторые книги по астрономии, но, как выяснилось к положительному удивлению учёного, Сесилия уже прочитала всё названное. Тогда, посоветовав ей непременно заглянуть в ?Астрофизический журнал? и ?Ежемесячные записки Королевского астрономического общества?, Эддингтон направился к зданию обсерватории, попросив Сесилию следовать за ним. Волнение, разливавшееся по всему телу девушки, из сковывающего и давящего превратилось уже в невесомое и счастливое. Да, она на самом деле чувствовала себя так, словно путь в новый мир был для неё свободен. Предупредительно придерживая перед Сесилией двери, Эддингтон в конце концов привёл её к последней, с внушительной позолоченной табличкой. ?Вы можете пользоваться обсерваторской библиотекой, когда вам угодно, совершенно беспрепятственно?, - услышала Сесилия тихий голос у себя над ухом. Эддингтон, вы открыли мне двери Царствия Небесного. Если бы я ещё помнила, кем была сказана эта фраза.***Уинифред верила, что двери Царствия Небесного открываются лишь для тех, кто честен с самим собой. Именно поэтому она не пыталась изобразить из себя кого-то, кем ей никогда по-настоящему не быть. Она всю жизнь провела в кругу семьи и не хотела вырваться из этого круга. Одни говорили, что живёт она на положении экономки собственного брата, другие понимающе твердили, что она почти ?профессорская жена?, как любили выражаться среди учёных. Уинни усмехалась себе под нос, по утрам сидя над подсчётами домашних расходов, и думала, что, пожалуй, отсутствие в доме предполагаемой миссис Эддингтон восполняется наличием мисс Эддингтон.Когда-то она немного жалела, что брат настолько равнодушен к перспективе женитьбы. Годы неслись так быстро, и вот уже из двухгодовалого мальчика в – смешно подумать! – хлопчатобумажном платьице (тогда только-только умер отец, и шестилетняя Уинни не могла сдержать слёз, даже когда они с матерью молча сидели в собрании Друзей) Артур превратился в пятнадцатилетнего юношу. Он всё ещё носил детский берет и короткие бриджи, но, благодаря способностям, из школы уже перешёл в манчестерский колледж (ох, каково же ему будет вдали от дома!). Уинни в то время вернулась из длительной поездки на континент, где тоже получала образование. Они с Артуром переписывались, но увидеться с братом ей хотелось ещё сильнее, чем получить от него очередное сильно запоздавшее письмо. Артур со смехом рассказывал ей, как из-за берета не по форме его чуть не выставить хотели из колледжа, но то, как великолепно он пощёлкал все задачи для поступления, тут же сняло все придирки. Да, потом брат и сестра встречались всё больше на каникулах и ездили к морю, где много гуляли вместе.Уинни всегда старательно напоминала Артуру о том, чтобы он поддерживал свою веру, впрочем, казалось, этого и не требовалось. Брат от души придерживался тех же взглядов на природу человеческую и природу божественную, что и она, что их мать и покойный отец, их бабушка из милого сердцу Уэстона-на-Мейре и даже далёкие предки-квакеры, жившие ещё в семнадцатом столетии. Слегка забеспокоилась Уинни о том, не сделается ли с Артуром чего дурного, когда он обрадовал семью известием о поступлении в Кембридж. Но, к счастью, время и пространство и тогда не отдалили её от брата, а сблизили с ним сильнее. Никогда он не забывал о сестре, а ведь упорно трудился: блестящий студент, затем астроном в Гринвичской обсерватории… Да, верно, Артур уже два года как работал там, и однажды они всей семьёй выбрались летом в Норфолк, в симпатичную и живописную деревню Брандалл – там жили их дальние родственники, то, что называется ?седьмая вода на киселе?, и некоторые духовные Друзья. Вскоре семью миссис Эддингтон, Уинифред и Артура симметрично уравновесило общество Йейтсов*** – миссис Йейтс, её сына Реджинальда и дочери Эммелин.Реджинальд Йейтс, или попросту Рекс, энергичный молодой человек, почти ровесник Артура, сразу покорил и его, и Уинни своей простотой и непосредственностью. Артур, который во время отдыха ни дня не мог прожить без езды на велосипеде или длительных походов, нашёл в Рексе замечательного компаньона. Вставали молодые люди с птицами, когда небо ещё только отходило от серовато-сиреневой дымки истлевшей ночи и одевалось в ясные оранжево-розовые тона. Пока матери и сёстры ещё мирно досыпали последний час-другой, Рекс и Артур уже бежали по склону к реке. Там, сложив одежду на берегу, с наивно-детской радостью заходили они в ещё прохладную воду и плескались, смеясь, уворачиваясь друг от друга, поднимая брызгов больше, чем непоседливые собаки. В эти моменты сложно было поверить, что один из молодых купальщиков обыкновенно – деловитый старший служащий конторы, а другой – погружённый с головой в науку учёный. После купания, с мокрыми головами и в забрызганных белых рубашках и брюках, приятели шли к одному из них домой завтракать. Впервые появившись утром у Рекса, Артур и познакомился с его младшей сестрой Эммелин.Эммелин была молодая воспитанная девица, даже очень недурная собой, несмотря на то, что мать не позволяла ей наряжаться в слишком экстравагантные модные платья, чересчур портить кожу пудрой и привлекать всех окрестных пчёл сладким запахом духов. Рядом с Уинни она выглядела, словно пион рядом с васильком. Впрочем, характер у Эммелин был вполне сносный, то, что называется ?милая барышня?. Она немного читала, немного рисовала, немного вышивала крестиком, немного занималась спортом, очень любила собак и серьёзных молодых людей. Ничего удивительного, что, едва её взгляд упал на Эддингтона, стоявшего на веранде с мокрым полосатым полотенцем на шее, Эммелин сразу поняла, что его занесло неисповедимыми путями к ним в дом с далеко идущей целью. Эту цель она сама успела сформулировать в голове, сидя за столом. Независимо от вычислений Эммелин её мать, миссис Йейтс, сложила в уме почти идентичный сценарий. Однако сам Артур был в блаженном неведении, как город, который ещё не знает о том, что захватчики окружают его. Он много шутил, сыпал непонятными словами, нервно поправлял очки, в стёклышках которых отражалось солнце, обращался в основном к Рексу, но произвёл на женщин самое благополучное впечатление. Те вскорости просветили миссис Эддингтон и Уинни относительно своих планов. Хотя Уинни и терзалась осознанием того, что эта девушка могла совсем не понравиться Артуру, но, в конце концов, никто не собирался насильно их сводить. Десяток прогулок, вместе проведённых вечеров, почаще оставлять их одних, можно даже вечером, под светом месяца и звёзд, лишь бы Артур не мучил девушку рассказами о том, какие реакции, вероятно, происходят внутри этих малых небесных тел.В таких радужных мечтах, делимых на четверых, женщины провели месяц с небольшим, но объект их притязаний не делал никаких решительных шагов. Эммелин была почти возмущена: Артур ведь учил её кататься на велосипеде, пусть и в присутствии брата, играл с ней в теннис, однажды они посетили благотворительный концерт, он даже несколько раз пожимал ей руку! Миссис Йейтс тоже была на пределе и всё чаще бросала в сторону миссис Эддингтон намёки один явнее другого. От этого миссис Эддингтон расстраивалась лишь сильнее, Уинни не знала, как успокоить маму, но, никому ничего не сказав, решилась осторожно выведать у Артура, что он думает о… да, о помолвке с Эммелин Йейтс.Должно быть, это было её испытанием, проверкой, сможет ли она быть прямодушна и честна, или всего лишь промолчит – и солжёт одним фактом своего молчания. Артур заявил ей тогда, что не видит никакого смысла в происходящем. Он был сдержан и скрывал даже могущее проявиться раздражение, но просил у сестры прощения, точно совершил ужасный поступок, а она сказала, что ей не за что его прощать. Если же он провинился не перед людьми, а только в помыслах, то пусть ищет успокоения в душе своей, ведь Он никого не оставит, дав каждому сбившемуся с дороги свою частичку Света. Артур лишь обнял сестру порывисто и неуверенно, и, пробормотав ещё раз чистосердечные извинения, в спешке ушёл – кажется, он хотел переговорить с мамой. Уинни же принялась приводить в порядок комнату с розовыми обоями, где жил брат. Он отличался аккуратностью, но не тогда, когда его мысли находились за пределами ближнего земного пространства. На полу одиноко валялся светло-бежевый комок бумаги, выпавший из переполненной доверху корзины – надо бы убрать всё это вон. Нет, нет, нельзя корить себя за то, что всего лишь посмотрела в черновик какого-то письма, которое выбросили, не дописав. Ведь это всего лишь… конечно, это он пишет Уильяму Марстону, своему кембриджскому другу. Уильям ей хорошо знаком – она даже пыталась помочь с лечением, когда у него было тяжёлое расстройство, а Артур только бледнел, сходил с ума и с трудом соглашался покинуть дом Марстона хоть ненадолго. Так что же он пишет тут?..Мой дорогой Уильям,прости, что задержал с ответом, твоё письмо, помеченное 2-ым августа, пришло неделю назад, но местный почтальон, по своему разумению решающий, в какие дни ему развозить корреспонденцию, доставил его лишь вчера. Должен сказать, что, несмотря на выходки почты, я провожу время в Брандалле очень хорошо. Погода стоит отличная не только днём, и мне даже становится жаль, что я не могу придерживаться своего ?гринвичского? графика – в 6.15 я должен уже быть на ногах, а видимость ночью превосходная, чего не может испортить даже мощность любительского телескопа нашего соседа. Наш с Рексом распорядок дня почти не меняется, вечером мы и Йейтсы собираемся все вместе.Единственное, что меня беспокоит и внушает неопределённые сомнения, так это некоторые напряжённые отношения между миссис Йейтс и Эммелин, с одной стороны, и моей матерью, сестрой и твоим покорным слугой – с другой. Всё это вследствие того, что я, кажется, не делаю чего-то, что они уже решили между собой. Я не чувствую себя способным сделать тот шаг, которого от меня так ждут, и тому есть много причин, но главная из них в том, что я не хочу обманывать ожиданий Эммелин. Это милая девушка, которая, как я уже говорил тебе, так похожа на своего брата, но, подозреваю я, она принимает моё отношение к ней ближе к сердцу, чем есть на самом деле. Я говорю это тебе спокойно, зная, что ты поймёшь, почему я не стремлюсь к заключению союза такого рода. Мои мать и сестра, по правде, страдают от этого больше, чем я сам, но я не могу лгать ни им, ни тебе. Я не боюсь несвободы, которую несут с собой эти отношения, мне страшно жить с неправдой в душе.За годы дружбы с тобой я осознал, что меня устраивает такая жизнь, как есть сейчас, и что, даже прилагая усилия, я не смогу дать должной любви и внимания ни одной женщине, когда есть…(Последнее предложение было не дописано и зачёркнуто несколько раз, видимо, после этого испорченный вариант письма и отправился в корзину для бумаг.)Глубокие раздумья не покидали озадаченную Уинифред целый день. Было что-то неясное, но в то же время пугающе откровенное и личное в ненаписанных строках. Теперь она хотела расспросить Артура об этом. Она не сохранила черновик и, только когда надежды Эммелин окончательно растаяли и испарились, когда пришла пора вернуться домой, ей удалось подобраться вплотную к бередившему кровь секрету.- Ты виделся с Уильямом? – начала она издалека.- Сегодня утром на прогулке, - охотно ответил Артур и уже полез в записную книжку, где хранилась сложенная карта с прочерченным от руки маршрутом и отмечались все расстояния, которые исколесили они за дни, недели, месяцы. Уинни остановила его, не давая погрузиться в записи.- Я не просила тебя зачитывать утреннюю сводку, думаю, вы уже оба готовы к Тур де Франс с ног до головы, - чуть улыбнулась она и потрепала Артура по волосам, хоть на душе у неё было неспокойно.- Ну… - глаза его мечтательно заблестели.- Просто… я хотела поговорить с тобой об Уильяме.- А в чём дело? – Артур с неудовольствием уловил эту слабо различимую нервность в голосе.- Дело в вашей дружбе, - она крепко взяла Артура за руки, ласково гладя его чуть загрубевшие в последнее время ладони. – Поверь, я не хочу сказать дурного… - глубокий вздох, взгляды, пытающиеся прочесть что-то друг в друге. – Артур, скажи мне, что бы ты сделал, если бы Уильям… понимаешь, захотел бы создать семью? Жениться, завести детей.Лицо Артура, ещё минуты три назад оживлённое, мигом поникло.- Я не думал об этом, - неправда, он думал, но пока мысль не претворилась в жизнь, она казалась ему фантастичнее того, что Луна по своему желанию может стать спутником другой планеты. – Мы бы остались друзьями. Конечно, остались бы.- Но он не смог бы быть с тобою. Так часто, я имею в виду, - на самом деле Уинни имела в виду куда больше, но всё ещё пыталась выведать, что чувствует Артур. Он смотрел на свои колени, болезненно сглатывая. – Ты ведь любишь его?Тихий вопрос прозвучал оглушительно. Артур поднял глаза, в них читалась испуганность. Уинни неспешно повторила:- Ты любишь его? Артур, я – случайно, правда случайно – читала письмо, которое ты не отправил ему из Брандалла. Прости меня. Но ты ведь хотел сказать, что не сможешь полюбить кого-то другого так, как его.На этот раз во взгляде Артура мелькнуло облегчение, никакой сердитости за то, что Уинни натворила. Непросто было найти слова, но он нашёлся в конце концов, поцеловав сестре руку:- Я не могу ему это сказать. Ты сама понимаешь, почему, Уинни.- Господу не то важно, чьи души любят друг друга****. Он не делает того различия, что делают люди, если любовь искренна.- Но… ты же знаешь. Я не могу сказать об этом Уильяму, - упорно повторил он, стараясь не обращать внимания на то, как сжимается сердце в груди. - Никак не могу. Это безрассудство! Что, если он…- Он ведь тоже любит тебя.Артур покачал головой.- Это не одно и то же. Как друга – да, возможно, нет, я точно это знаю… - он перевёл дух и помолчал. – Он может подумать, что я… Пожалуйста, никогда не говори ему, Уинни.- Я и не собиралась, - кивнула она с пониманием. – Это твой выбор. Я хочу, чтобы ты отнёсся к нему серьёзно. Я знаю не хуже тебя, что Уильям за человек, и… Просто подумай. Лучше сожалеть о том, что совершил, чем раскаиваться в том, что могло быть.Как никогда Уинифред хотелось сделать брата счастливым любым способом. Но ему нужно вырасти. О, конечно, он всё ещё двадцатишестилетний мальчик, позже он обязательно примет решение. Но она не думала, что шести лет окажется так мало, и даже с таким сроком Артур опоздает.***- Я боюсь опоздать завтра в лабораторию, хотя меня всё равно там не ждут, - со смехом объясняла Сесилия.- Но здесь вам рады всегда, - галантно придерживая девушку под локоть, ещё раз убеждённо заявил Эддингтон.- Наверняка я оторвала вас от важных дел!- Да-да, разумеется, я как раз размышлял над тем, что давление излучения в звёздах удерживает их от быстрого сжатия, но ваш вопрос относительно двойных звёзд не менее занимателен. Полагаю, что различие в их цвете зависит от яркости каждой составляющей. Звезда-спутница обычно близка к преломляющей части спектра.- То есть…- То есть, возьмите, скажем, Антарес в созвездии Скорпиона. Главная звезда – красного цвета, а спутница – голубого. Так и у всех остальных, главными будут красные, оранжевые, жёлтые, а…- А спутницы – ближе к голубому, зелёному и так далее?- Абсолютно верно.- Но всё же эта закономерность неясна до конца. Мне, по крайней мере, - смущённо призналась Сесилия.- И мне тоже, - пожал плечами Эддингтон, а глаза его будто так и улыбались. – Может быть, вы выясните это когда-нибудь?- Не могу обещать. Но я возьмусь за звёзды всерьёз, - она покраснела от ощущения внезапной ответственности.- Вот и прекрасно. Надеюсь, вы не откажетесь побыть моей спутницей, но, чтобы вы не волновались – ярко светить мы будем попеременно. Договорились, Сесилия?- Договорились, профессор, - радостно согласилась она.Эддингтон остановился почти посредине комнаты и вытянул руку вверх.- А это то, что я хотел вам показать.- Модель Солнечной системы?.. – уточнила Сесилия, хотя ответ был очевиден. Этот немалых размеров механизм со сферой, представляющей Солнце, в центре, и планетами на концах шестов, можно было назвать даже красивым. Он вдруг пришёл в движение благодаря какому-то хитрому прикосновению Эддингтона, планеты плавно закружились, и Сесилия не могла оторвать восхищённого взгляда, чувствуя себя той малышкой, которой сама показывала в ночном небе туманность Андромеды.- Заметили, как движется Меркурий?- Немного отклоняется, - прошептала она, тоже поднимая руку и почти одновременно с профессором касаясь пальцами поверхности искусственного Меркурия, тут же спеша извиниться: - Боже, простите. То самое смещение перигелия, о котором вы говорили, которое объясняли общей теорией относительности. Странно наблюдать за этим так, стоя в комнате!- К этому можно привыкнуть. Не правда ли, наглядная вещь? Помню, во время войны у нас жила одна немецкая семья…- В самом деле? - слегка удивилась Сесилия, переводя взгляд с замедливших свой ход планет на одухотворённое лицо Эддингтона.- Да. Им нужно было укрыться где-то от учиняемых погромов. Merkur, сказала мне их дочка, и это я написал Эйнштейну – одно-единственное слово. Но какие объяснения последовали!- Хотела бы я из одного слова понять столько, чтобы углубить научную мысль.Эддингтон взглянул на неё с полуулыбкой.- Я предложу вам хоть с полсотни таких слов, конечно, если вы пожелаете.Сесилия хотела ответить что-то осмысленное, ещё раз поблагодарить учёного за небывалое участие, проявленное к ней, но тут в комнату вошла скромно одетая женщина лет сорока или, может, чуть моложе.- А, Уинни! Познакомься, эта молодая особа – Сесилия Пейн, поклонница астрономии. Если повезёт, она также мой будущий студент.- Если мне повезёт, - не удержалась от поправки Сесилия.Женщина негромко произнесла:- Рада знакомству.- Уинифред – моя сестра и… Она заправляет всем в доме, в то время как я работаю.- Мне очень приятно, мисс Эддингтон… Уинифред.Бледное веснушчатое лицо женщины, показавшееся сперва скучным и строгим, расцвело от мягкой улыбки.- Я полагаю, вы не откажетесь задержаться у нас на чай. Хотя обычно мы не пьём чай в ночное время.- Останьтесь, - бодро кинул Эддингтон. - Пока вы не переборете меня вопросами, мне будет жалко вас отпустить.Сесилия знала, что уговаривать её – бессмысленное занятие, если она всё решила наперёд. Конечно, она останется. Раз судьба в лице Артура Эддингтона даёт ей шанс совершить переворот в своей жизни, такого нельзя упускать. Раз эта же судьба зовёт на своё Безумное чаепитие с Вселенной – тем более нельзя. И Сесилия повиновалась судьбе.------------* Генри Грин когда-то работал с Эддингтоном в Гринвичской обсерватории, а затем по его личному приглашению стал младшим ассистентом в Кембриджской, пробыл на этой должности до конца жизни (умер в тот же год, что и Эддингтон).** Как ни странно, но телескоп носит такое имя не в честь Ричарда Шипшенкса, английского астронома XIX века, а в честь его сестры Энн Шипшенкс, которая после смерти брата сделала пожертвование в фонд Кембриджской обсерватории; она была почётным членом Королевского астрономического общества.*** Упоминания о семействе Йейтс сохранились в дневнике Эддингтона, где факты поданы довольно сжато, а иногда – туманно.**** Отношение квакеров к однополой любви противоречиво: одни полностью её принимают, другие считают греховно извращённой. В современности, по крайней мере, квакеры Великобритании поддержали подобные отношения, утверждая, что главное не пол и сексуальная ориентация, а истинность и глубина чувства между людьми. Что касается начала XX века, то здесь всё скорее зависело от убеждений в каждом конкретном случае, но эпоха была более консервативна и жёстка в этом вопросе.(Обещанные подробности о С.П.) Сесилия Пейн, в замужестве Пейн-Гапошкина – англо-американский астроном и астрофизик. Окончив Кембридж, не получила степени, так как была женщиной. Чтобы продолжить карьеру в науке, уехала в США, где защитила докторскую диссертацию по проблеме звёздных атмосфер (первая предположила, что звёзды состоят в основном из водорода и гелия). В дальнейшем вышла замуж за русского эмигранта, астронома Сергея Илларионовича Гапошкина, продолжала заниматься наукой, стала первой женщиной – профессором Гарварда.