Глава III. Всё относительно (1/1)

Мисс Сесилия Пейн* уже поняла, что хотя бы одного спокойного учебного дня ей ждать столько же, сколько Пенелопе – своего неусидчивого супруга. А если допустить вольность в отношении старца Гомера и предположить, что Одиссей – это свет далёкой звезды, который идёт к планете под именем Пенелопа двадцать лет? А если не двадцать? А если и по нынешнюю пору он всё ещё направляется к ней, с момента, когда Гомер зафиксировал существование этой звезды и этой планеты? А если подумать, то и до Гомера бродила информация об Одиссее и Пенелопе, ведь не берутся же такие сведения из ничего. Впрочем, все эти любопытные мысли сейчас не могли занять уставшего и воспалённого мозга Сесилии.Учиться и одновременно с этим, в процессе, заниматься наукой, для неё было не в тягость, а в радость. Она ведь с детства мечтала посвятить себя изучению естественных наук. Помнится, однажды она выиграла школьный конкурс. Организаторы, которые должны были наградить маленькую Сесилию книгой в красивом кожаном переплёте, поинтересовались, какую именно она хотела бы получить. Что должна была ответить дочка историка и художницы? Наверно, томик Мильтона или Шекспира… Но Сесилия со всей ответственностью заявила, что хочет в награду только учебник о грибах. И юная поклонница ботаники добилась желаемого.Физика была в её университетском курсе лишь обязательным дополнением к биологии и химии, но интересовала не меньше основных предметов. Как шутливо выразился один из её преподавателей, профессор Резерфорд**, ?вся наука – или физика, или коллекционирование марок?. Сесилия раздражённо вздохнула. Вот если бы с ней он был так же шутлив и доброжелателен, как с другими своими студентами, теми, которые носят брюки!.. В отношении Сесилии, единственной девушки, посещавшей его лекции, он был бестактен и безжалостен. Молодые люди-сокурсники были принуждены уступать ей место в первом ряду, и меньше всего это походило на джентльменский долг. Нет, словно это была изощрённая пытка, мисс Пейн обязана была сесть на первый ряд. Сперва её это только радовало: следить за каждым словом и жестом преподавателя, видеть всё, что он показывает на доске или на столе с приборами. Скоро стало ясно, что профессор Резерфорд, каким бы гением он ни был (а он им был), каким бы приятным мужчиной ни казался, с его-то запоминающимися усами и белой сединой, – при всём этом открыто презирал женщин. Нет, он был женат, он обожал свою единственную дочь. Но стоило ему увидеть женщину, которая рвётся заниматься ?не своим делом?, да ещё и смыслит в этом деле так, как не получается у иного мужчины – это была война. Война, построенная на систематическом унижении, подавлении у своей безобидной, в общем-то, противницы даже простого желания продолжать учёбу. Он давил Сесилию уверенно, грубо, с наслаждением, напирая на неё, словно тяжёлые танки Mark, ещё недавно ползавшие по разорённым и трупно-смердящим полям Европы.Под усмешки и кривые улыбки ненадёжных товарищей-студентов Сесилия садилась в аудитории, слушала лекции, записывала, спрашивала… Нет, по правде говоря, ей уже ни о чём не хотелось спрашивать профессора Резерфорда. Взять хотя бы то, как он здоровался с присутствующими. Взглядом киплинговского Каа преувеличенно долго смотрел на свою излюбленную жертву, а затем медленно, со вкусом произносил: ?Итак, леди…? – здесь выдерживалась драматическая пауза, в которую студентке Пейн предлагалось почувствовать своё ничтожество, – ?…и джентльмены?. После чего, так уж и быть, Сесилии дозволялось перевести взгляд на брюки профессора.Другие сотрудники Кавендишской лаборатории тоже не отличались уважительным отношением к тем дамам, которые ни с того ни с сего решили заниматься наукой, вместо того, чтобы выйти замуж и совершенствоваться в домоводстве, этикете и французском языке. Доктор Сирл*** (он вёл практикум), например, совершенно выходил из себя из-за любой оплошности студентов, которых немедленно отправлял в угол, словно они были маленькими детьми, разбившими банку джема или накалякавшими возмутительную картинку. Студенток же, эту немногочисленную среди физиков породу, доктор Сирл вовсе выгонял за двери с требованием ?снять эти корсеты? – видите ли, магнитные установки портятся под воздействием стального каркаса данной детали женского туалета. Сесилия всё-таки смогла какое-то время спустя с ней расстаться, тем более что ценила удобство превыше приличия и фигуры со страниц модных журналов. Кроме того, неуравновешенная раздражительность доктора Сирла, замечательно обучавшего всех своих студентов, была всё-таки менее личной и избирательной, чем неприязнь профессора Резерфорда.Усугубляла мучения Сесилии дружба с мисс Эйлин Резерфорд, дочерью гениального физика. Сесилия никогда не пыталась таким образом умаслить профессора или вывести его из себя ещё больше, она просто сошлась с Эйлин, потому что они были ровесницы и никогда не скучали вместе. В Кембридже она, несмотря на свой недевичий ум, почти не смогла подружиться с кем-то из студентов-мужчин (те чаще всего смеялись над ней или сохраняли непробиваемую надменность). Однако благодаря доброму нраву Сесилия свела приятельские знакомства с некоторыми студентками её родного Ньюнхем-колледжа****. Она твёрдо решила закрыть глаза на всё, что может сказать Резерфорд по поводу дружбы с Эйлин, но… да, это ?но? оказалось для неё последней песчинкой терпения в часах, перевёрнутых профессором.- Нет, я правда не могу этого сказать, - Эйлин была сильно расстроена и озабочена, когда они прогуливались вечером, взявшись под руку. – Я знаю, что он и так постоянно придирается к тебе…- Тогда лучше не говори. Я наперёд знаю все его доводы. Если бы я была… нет, если бы мне повезло родиться мужчиной, то я бы стала великим учёным. Повезло!- Вы так с ним конфликтуете, поверь, я пыталась ему сказать, что это просто глупо! Папа же взрослый, разумный человек, но как вобьёт себе что-то в голову, то переубеждать его бесполезно. Не знаю, помогает ли это в науке, но по-человечески…- По-человечески – убивает любую уверенность в себе.Эйлин натянуто-ласково улыбнулась, погладив подругу по руке.- Ты у нас умница, Сесилия.- Но твой отец так-то не считает, - резонно заметила Сесилия.- Это просто предубеждение.- И ты сама сказала, он пытался внушать тебе что-то насчёт меня…- Да, - Эйлин кивнула и тут же стала серьёзнее, но помедлила. – Он говорил мне насчёт общения с тобой. Посмотрел эдак знающе на меня и сказал: ?Эйлин, дорогая, ты ей неинтересна… Она интересуется только мной?.- Что? – выдохнула Сесилия, даже не пытаясь скрыть охватившие её чувства. Самое настоящее оскорбление для девушки порядочной, каковой она себя считала. Да, очередное оскорбление, но думать, что она может настолько опуститься? И привыкнуть к такому отношению? Какая бы личная предвзятость это ни была, Сесилия не собиралась более с нею мириться.?Я не прошу у вас прощения, профессор Резерфорд, но мне с вами не по пути?, - думала она, когда ровно через неделю решила точно порвать все связи с факультетом и с физикой. Она не знала ещё, как же ей продолжить обучение в таком случае, если только не сменить поле деятельности. Может быть, вспомнить, какие ещё науки привлекали её в юности? Но она должна дожить хотя бы до экзамена, опрометчиво бросаться из огня да в полымя было сейчас не к месту. Интерес и увлечённость, однако, угасли в ней настолько, что на лекциях и практических занятиях Сесилия словно закрывалась воображаемым хитиновым панцирем и механически выполняла то, что от неё требовалось. Сколько ещё могло длиться такое положение дел?..***Всё изменил небольшой кусочек картона с отпечатанными на нём словами цвета фуксии. Это было приглашение на лекцию, четыре девушки из Ньюнхема получили такие (какая щедрость, чуть не подумала Сесилия). Одной из них была её подруга, она-то и бросила Сесилии картонный прямоугольничек, обмолвившись:- Вот, это что-то по твоей части. Я бы и сама сходила, читала об этом в газетах, но… - тут она развела руками. – Никак не получится. Меня ждут библиотека и поэзия Джона Донна.Сесилия не стала отпускать комментариев-догадок, какой Джон на самом деле ждёт подругу, для этого у неё было достаточно такта и способности не заострять внимания на чужих секретах. Вместо этого она отдала всё своё внимание приглашению. ?В 16.30… большой зал Тринити-колледжа… лекция, посвящённая теории относительности А. Эйнштейна… проф. А. С. Эддингтон…? Что ж, решила Сесилия, выглядит любопытно. Поэтому в указанный день она прибыла к старинному зданию Тринити-колледжа, предъявила приглашение и прошла в зал.Первое, чему она поразилась в этот вечер, было количество человек, собравшихся там. В зале было трудно дышать, так он был переполнен. Бормоча извинения и стараясь не отдавить ноги другим достопочтенным слушателям и слушательницам, она устроилась на первое свободное место, приглянувшееся ей. Люди ещё входили, царила оживлённая суета, было жарко и шумно. Какой-то мужчина – сперва она подумала, что это и есть лектор – попросил тишины, выйдя на середину зала, помахал руками, затем успокоился и громко представил Артура Эддингтона, профессора астрономии и экспериментальной философии, и ещё раз объявил тему его выступления. Сдержанные аплодисменты встретили Эддингтона. Всё затихло, только простучали негромко ботинки по полу, зашелестели бумаги в руках. Сесилия слегка вытянула шею, чтобы рассмотреть докладчика. Он оказался высоким, стройным мужчиной (?молодым человеком?, - подумала Сесилия). Обычный, хотя элегантный и аккуратный серый костюм, гладко зачёсанные волосы, маленькие очки. Лицо ей было плохо видно с такого расстояния, но он был смугловат, как ей показалось, словно не так давно успел хорошо загореть на солнце. Может быть, это благодаря его экспедиции… куда же там? В Африку или в Бразилию?Эддингтон не смотрел на публику, он потерянно возвышался надо всеми, а затем начал говорить – так, точно он говорил это самому себе, отрешённо, но не сбиваясь. Кажется, ему было легче обращаться не к залу. Объяснял он спокойно, иногда замедляясь и повторяя ту же самую мысль ещё раз.Да-да, тела сжимаются по направлению их движения при увеличении скорости, но только если эта скорость близка к скорости света. И где может проходить световая или другая электромагнитная волна? (?В вакууме? Космической пустоте?? - предположила Сесилия.) Возможно, в пространстве, заполненном эфиром – материей, подобной воздуху и воде. Но опытным путём доказано, что никаких смещений, никакого ?эфирного ветра?, который бы менял направление в зависимости от оборота Земли, попросту нет. Значит, эфир не существует! Отсюда неясно, что делать с классической механикой, если скорость света оказалась предельной величиной в любой системе отсчёта. Но господину Альберту Эйнштейну удалось решить это противоречие. Как, спросите вы? Для наблюдателя время будет растягиваться, тогда как наблюдаемый объект, движущийся со скоростью света, будет сжиматься. Но это не действительная деформация объекта. Впечатление, что тело сжимается. И впечатление, что время замедляется. Если одни часы я буду держать в руках (в этот миг профессор запнулся, а затем достал из пиджачного кармана золотые часы и открыл их, как будто для наглядности), а другие будут двигаться относительно меня, мне покажется, что те, другие часы идут медленнее, чем мои. Однако, если я сам вдруг разгонюсь до скорости света, представим, что такое возможно, для меня бы часы вовсе остановились – времени бы не стало. Не могу сказать, много бы я потерял из-за этого. Вероятно, отправился бы на Безумное чаепитие, где всегда шесть часов пополудни (ещё один взгляд на часы, прежде чем спрятать их, минутное молчание и грустно склонённая голова, что так контрастировало с забавным замечанием). Разные наблюдатели видят события иначе, и движение одного тела можно определить только относительно движения другого тела. Всякое движение относительно. Время и пространство должны рассматриваться только вместе, как… единая система отсчёта. Мир четырёхмерен, это уже известные нам длина, ширина и высота – три измерения, время – четвёртое. Они связаны неразрывно.Тогда приходится пересмотреть и взгляд на то, что же такое гравитация! Нам всем известен закон всемирного тяготения, мы знаем, что между Землёй и Солнцем действуют силы взаимного притяжения. Но представим, что всё вокруг нас – это пространство-время, эластичная ткань, которая должна прогибаться под тяжестью объектов, которые движутся по ней. Мы берём обычную столовую скатерть и натягиваем её, держа за края. В центр положим, например, круглый хлеб. Это наше Солнце. Что сделает скатерть, то есть пространство-время? Оно прогнётся, деформируется, Солнце образует в нём впадину, похожую на воронку. А теперь покатим по всё той же скатерти чуть меньший круглый объект, например, яблоко. Оно не будет катиться по скатерти ровно, по одной траектории, а будет двигаться в соответствии с формой пространства – провисшей под хлебом скатерти. Так же двигается и Земля вокруг Солнца. Что же это значит? (Тут Эддингтон впервые, кажется, решился посмотреть на внимающих ему слушателей. Губы его тронула таинственная улыбка человека, знающего немного больше всех остальных.) Пространство имеет форму и оно искривлено! Сила тяжести – лишь внешнее проявление этого искривления. Вот благодаря чему объясняется, почему Меркурий отклоняется от своей стационарной орбиты. Поэтому же и свет далёких звёзд, который проходит в непосредственной близости к какой-либо массивной звезде, тому же Солнцу, искривляется. Данное явление можно наблюдать при полном солнечном затмении. Господин Дайсон и я уже давно собирались застать это явление, но нам всё было недосуг. То бразильские тропические ливни размывали все планы, то меня просили задержаться и через суд решить, должен ли я чистить картошку в Ирландии и ухаживать за ранеными в госпиталях, либо оставаться никому не нужным астрономом…Далее следовало напряжённое, едва ли не детективное описание того, как Эддингтон с коллегами смог выбраться на Принсипи, как они ожидали затмения, как, несмотря на ужасные погодные условия, спешку и порчу оборудования, им удалось заснять звёзды в гравитационном поле Солнца. На момент рассказа о том, как это доказало правоту неведомого Альберта Эйнштейна и его невероятной теории, Сесилии казалось, что её мозг и сердце пылают. В ней слились то странное чувство, охватывающее учёного, когда он понимает что-то новое в строении мироздания, и почти женское восхищение удивительным человеком, который донёс это открытие до них всех, простых смертных.Сесилия не замечала, что происходило вокруг после того, как профессор Эддингтон завершил свой доклад. Для неё время понеслось стремительно, со скоростью света и мысли. Запершись в своей комнате общежития, она достала тетрадь и уверенно, быстро, с нажимом принялась записывать всё то, что услышала на сегодняшней лекции. Голос Эддингтона, будто с граммофонной пластинки, ясно слышался в её голове – разве что без хрипов и шумов, которыми в реальности страдают подобные носители. Когда она поставила гордый восклицательный знак в последнем предложении и взглянула на часы, стрелка, находившаяся между римскими ?XII? и ?I?, не удивила её. Лоб Сесилии был горяч, спать не хотелось вовсе, но единственное, о чём она могла думать – всякое движение относительно… Если так, то каков же мир вокруг неё? Не всё теперь так просто, да, девочка? ?Непросто, дорогая, но зато я знаю, как жить дальше?.Восторг, похожий на нервное расстройство, всё же давал пробиться росткам уверенности, и уже утром она спешила в библиотеку, где огорошила строгую даму-библиотекаря своим мечтательным восклицанием: ?Всё, что у вас есть по современной астрономии!? Огромные тома и тонкие брошюры она читала так же стремительно, жадно, упиваясь противоречивыми деталями, как иные читают сенсационную литературу, рассевшись в купе поезда. Сон ещё чуть ли не две ночи не шёл к ней, да и вообще казался ненужным. Подруги беспокоились: не стоит ли Сесилии сходить к врачу, эти бессонницы, чересчур цветущий румянец и блеск в глазах – может быть, это действительно срыв, вдруг она переутомилась?Но она давно уже не чувствовала себя настолько живой и полной энергии познавать, исследовать, открывать. Расстройства и обиды были забыты, подумать только, что ещё месяц назад она опускала руки из-за резких слов, пускай они и исходили из уст Резерфорда – да пожалуйста, хоть из уст Господа Бога. Когда Сесилия прознала, что в обсерватории намечается день, вернее, ночь открытых дверей для всех желающих, она не раздумывала ни минуты. Упустить такую возможность! Ей страшно хотелось испытать свои знания на практике, ведь сможет она найти самостоятельно хотя бы Сириус? Если нет, плохо же она старалась в школе. Погружённая в свои страстные раздумья, осенним вечером она села на велосипед и по Мэдингли-роуд поехала к обсерватории. Директором её был не кто иной, как профессор Эддингтон, но эту мысль Сесилия старалась отложить в воображаемую папку ?Не стоит переживать?. Почему, она не знала, но возможная встреча с Эддингтоном лицом к лицу приводила её в глупое волнение. Обычно не самого робкого десятка, она может растеряться и забыть все заготовленные вопросы. С другой стороны, кто сказал, что у него будет время на какую-то случайную студентку? А свежий сырой ветер так отрезвляюще бьёт в лицо, а небо обещает быть таким ясным и восхитительным, а вот уже и стало видно большой телескоп за углом…Мисс Сесилия Пейн не подозревала, что эта ночь, возможно, определит её судьбу. Тем более не знал об этом человек, жевавший одно за другим яблоки и наблюдавший в окно за маленькой толпой, собравшейся у обсерватории.------------* О ней подробнее в следующий раз. :)** Эрнест Резерфорд (для тех, кто не знает) – британский физик, ?отец? ядерной физики, создатель планетарной модели атома, лауреат Нобелевской премии по химии (1908). Эйлин Мэри Резерфорд, в замужестве Фаулер – единственная дочь Резерфорда, жена физика Ральфа Говарда Фаулера. Умерла в возрасте 29 лет.*** Джордж Фредерик Чарльз Сирл – британский физик, преподаватель, 55 лет проработал в Кавендишской лаборатории (т.е. на физическом факультете) Кембриджа.**** Ньюнхем-колледж – один из женских колледжей в Кембридже.