Уснуть (2/2)
— …главаря их притащить, на опознание…
— …Кайафа думает, мы мёртвого от живого не отличим? Закопать, пока не поднялся шум, и…
Джудас подбирается всем телом, напрягаясь и прислушиваясь к приближающимся голосам. Сжимает подвернувшийся под руку тяжёлый камень — тот острой гранью впивается в ладонь, раздирая до мяса.Двое.Кайафа.— А ты что тут… — повышается вдруг один из голосов.Джудас бросается — сильным, звериным движением. Джудас убивает обоих — и они даже не успевают схватиться за оружие.У первого из них на лице навеки остаётся удивлённое выражение, а рука падает, так и не успев стиснуть пальцы на рукояти.У второго лица не остаётся вовсе — Джудас бьёт и бьёт в исступлении камнем, пока сам не оказывается весь в крови, пока голова под его рукой не превращается в кровавое месиво, в котором не узнать уже человеческий облик.Рыдания когтями раздирают грудь; Джудас роняет камень, падая рядом с телами и беззвучно, бесслёзно плачет, крупно дрожа и царапая руки.Он не знает, сколько проходит времени. Он поднимается, шатаясь, и вытаскивает нож у одного из убитых.Он склоняется над Джизасом и осторожно закрывает ему глаза. В лоб целует.Сейчас он будто спит. Просто спит.Джудас вернётся и уснёт с ним рядом.
Дорогу до Храма он не помнит — не знает, как его не схватили, как пустили, залитого кровью, внутрь, как дали броситься к Кайафе, окружённому людьми. Будто вело Провидение, будто… будто кто-то свыше уберёг.Или, быть может, его лицо было так страшно, что никто не рискнул встать на пути.Одного удара ножа оказывается достаточно — он чувствует это, проворачивая его в чужой груди и ощущая брызнувшую на лицо горячую кровь. Одного удара недостаточно ему — и он бьёт, снова и снова, конвульсивно и судорожно; продолжает вспарывать воздух лезвием, даже когда его оттаскивают прочь и скручивают; бьётся в руках стражи и — впервые за день — в голос воет.
Нечеловечески, не в силах даже кричать проклятия — этот вой, звериный, жуткий, в клочья рвёт горло и нервы. Слёзы, впервые пролившись, катятся по окровавленному лицу и сами кажутся кровавыми, смешиваясь с алым.
Он приходит в себя уже в темнице — осознаёт, что лежит на полу неподвижно. На смену боли приходит пустота, опустошённость — и слабость во всём теле, когда невозможно даже поднять руку.
И незачем.
Его казнят, наверное.
Хорошо же. Жаль только, не получится уснуть с ним рядом, но можно и так.
Лишь бы уснуть.
В груди поселяется мертвящее спокойствие; Джудас переворачивается на спину, ровно дыша. Отомстил. Все дела завершены на этой земле; остаётся лишь дождаться приговора.Он так и не спит, но сон, кажется, видит — чувствует тонкие пальцы, ласково скользнувшие по виску. Тихий голос слышит — ласковое, грустное ?ну зачем ты…?.Джудас улыбается. Джудас не знает, что напугал заглянувшего стражника этой тихой, полной спокойствия — покоя — улыбкой.
Джудасу дышится очень легко.Джудас выслушивает приговор — распятие, позорная, страшная казнь — с безразличием, достойным мертвеца. Джудас, наверное, уже мёртв — умер ещё там, в лагере, над хрупким безжизненным телом; Джудас ждёт только, когда можно будет перестать притворяться живым.Джудас не реагирует, когда гвозди впиваются в мякоть ладоней; не кричит, когда болезненно выворачиваются руки — Джудас, кажется, совсем уже не здесь. Снова чудятся родные тонкие ладони, обнимающие его голову; снова чудится, что он жив и рядом.Джудас, наверное, сошёл с ума.— Покайся, — шепчет родной голос. — Ты убил, покайся…
— Не буду, — упрямо шевелит пересохшими губами Джудас. — Я за тебя убил. Мне не жаль.Он вздыхает, чуть качнув головой, и отступает на шаг.Боль бьёт по нервам сразу, сильно, единым слитным ударом по всему телу; Джудас, кажется, кричит и бьётся, сходя с ума снова и снова; голос срывая воплем.
— Просто дай мне умереть! Просто…
— …покайся…
Джудас стискивает зубы. Давит тихо:— Каюсь… в том, что не успел защитить тебя и прийти вовремя. Каюсь — что они смогли убить тебя, а меня не было рядом, каюсь, что не сумел спасти, каюсь…
Суматошный шёпот обрывается болью во врезавшихся в землю коленях. Он не сразу понимает, что упал с креста; плачет тихо:— Каюсь, что защитить не смог, клятвы защитить тебя не исполнил, каюсь…
Родные руки касаются его висков; к себе тянут.Джудас плачет в худое плечо, прячась в ласковых объятиях и бормоча бесконечное ?прости?.Он не видит, как на кресте обмякает его тело — не знает, что застывшее в крике боли лицо приняло умиротворённое выражение на глазах поражённых стражников и застыло так навсегда.Спокойное.Будто он уснул.