Сердце (2/2)
Джудас, подчиняясь, смотрит. У Джизаса глаза — щёлочками на избитом лице; белок на правом красным окрасился, и всё-таки — небесные даже сейчас, слишком чистые для земных. У Джудаса не такие — у Джудаса тёмные, болотные, мрачные, будто омуты.
Джизас говорил когда-то — зелёные. О листве напоминают. О жизни.
— Ты ничего не изменишь. Так надо. Ты не виноват ни в чём. Ради меня — живи.
И руку роняет, обессиленный, будто остаток сил на него, предателя, потратил. Глаза закрывает устало.
Джудас пятится, дрожа. Джудас разворачивается, вылетает из камеры, не видя, куда несут ноги.
Кажется, он кричал. Кажется, от священников его оттаскивала стража. Кажется, от него шарахались люди. Кажется, он даже не пытался слёзы вытереть.
Верёвка на шее выбивает из лёгких воздух. Верёвка на шее должна бы оборвать истерику, боль прекратить, но…
Он не исчезает. Остаётся бестелесной тенью, а верёвка горло перекрывает по-прежнему, не давая даже закричать от отчаяния и боли.
Он наблюдать за распятием вынужден, не в силах даже растолкать толпу и помочь. Он хотел бы — только вот руки сквозь людей проходят, а те и не замечают даже.
Только вот Он, кажется, замечает. Джудас ловит на себе взгляд небесных глази улыбку.
Джудас на колени падает, содрогаясь и будто сам боль чувствуя в пробитых насквозь ладонях; каждый крик отдаётся по искалеченной душе ударом. Джудас взвыл бы, если бы не верёвка. Джудасу слишком больно, чтобы даже заплакать.
Одна надежда: может, если так больно ему, то Джизасухоть немноголегче.
Может, он способен хоть каплю Его боли забрать себе. Господи, пожалуйста, позволь — Он ведь такой хрупкий в безжалостных руках. Если беду не отвратил, если так надо — пусть Ему хоть немного будет легче.
Джудас ради этого что угодно бы вытерпел. Сам бы умер.
Ещё раз.
Крик обрывается отчаянным ?Отец!?. Джудас стискивает зубы, вцепившись в собственные волосы.А потом — тонкая рука на виске и тихий голос:— Посмотри на меня. До чего ты себя довёл?
?Я довёл??Он, дрожа, поднимает голову. Джизас в белом сейчас, ни следа от ран не осталось; Джизас улыбается ему ласково и гладит по щеке. Джудас чувствует, как родные руки осторожно стягивают с шеи петлю, и делает судорожный вдох.
И — рывком дёргается к Нему, с колен не вставая; обнимает судорожно, уткнувшись в живот. Рыдания прорываются тихим воем и бесконечным ?прости-меня-прости-меня-прости?.Худые руки гладят его по голове, обнимают за плечи, и к Джудасу — за долгое время впервые — приходит спокойствие.
И боль под рёбрами становится терпимой. А потом — когда Он поднимает его с колен и светло улыбается в ответ на сбивчивое ?люблю-не-отдам-никогда-больше? — исчезает вовсе.
И сердце — оно всё-таки, кажется, есть — замирает в груди, прежде чем забиться ровно и сильно.
Теперь уже навсегда.