Глава III (1/2)
Когда я открыл глаза, меня кто-то звал по имени. Сначала, находясь на каком-то полу отключенном состоянии, я не мог понять, кто это, но после голос становился все четче и четче, я узнал интонацию отца. От одной только мысли, что он рядом со мной, я сильно вздрогнул и широко открыл глаза.
Так и было. Передо мной стоял отец и звал меня по имени, пытаясь привести в сознание, а я испуганно пятился назад. Голова моя ужасно болела и слабость во всем теле не давала нормально двигаться, разум мой был еще немного затуманен.- Хайне. – Снова раздалось на весь длинный коридор. Голос лишенный всякого сострадания к ребенку, которого бросает в дрожь от одного вида собственного отца, голос, выражающий только холод, я несколько раз пожалел, что пришел в себя.
Однако у меня не было даже времени, чтобы нормально понять, что произошло, вспомнить, как здесь оказался, и что случилось дальше. Конечно, я все помнил, просто не мог сразу сообразить в каком положении оказался, а на обдумывание того, что произошло со мной, некоторое время назад не отводило ни секунды.
Если бы я сказал, что слышал в его тоне какие-то нотки сочувствия или же волнения за меня, я был бы идиотом, иначе бы отец не был тем, кем он был. Однако на этот раз он не смотрел на меня с тем же презрением, с той же ненавистью, как обычно. Его взгляд не выражал ничего – ни жалости, ни злости и я был немного рад этому. Его присутствие практически никак не влияло на мое вялое психическое состояние, я просто не был в состоянии о чем-то рассуждать. Но, подумайте сами, вместе со мной, когда прошло столь много времени с тех пор, из каких побуждений человек, который словно огня боялся того места, спустился в злополучный подвал? Я не могу смело рассуждать о том, что он волновался за меня, ведь именно отец запер за мной дверь и едва своим поступком не вызвал новый приступ паники у совсем еще ребенка. Его совершенно не заботил тот факт, что со мной станет в этом месте и найдет ли он своего сына живым (мне кажется, он был бы рад увидеть мое лишенное жизни тело), но почему он оказался в том месте? По какой причине? Этого я не знаю, ведь характер его был виден мне лишь с одной стороны – исключительно с плохой,а я не тот человек, который видит в людях только плохое, мне присуще искать в людях нечто хорошее, но сколь бы я не наблюдал за отцом, сколько бы я не делал выводов, одном мне стало ясно – отец никогда и не был даже похожим на хорошего человека.
- Вставай. – Бросил он мне свой приказ, а я повиновался ему.
Встать мне было тяжело, но его это не смущало и никак не волновало. Я карабкался по двери, чуть опираясь на прилежащую стену, и делал вид, что со мной все в порядке. С самого детства я делал вид, словно меня не задевают чужие слова, словно все, что происходит вокруг меня и со мной – не касается моей души, здесь было то же самое – не смотря на слабость в ногах и боль во всем теле, я вставал.
- Иди за мной. – Он развернулся и пошел вверх по лестнице, а я медленно побрел за ним, но после остановился и взглянул на деревянную массивную дверь, закрытую на множество замков.Оттуда больше не раздавалось стуков, и Эш молчала, будто все то, что произошло со мной, были лишь плоды моего больного воображения, но я так хотел бы верить во все это, я не хотел принимать это за иллюзию, пришедшую в сильной панике.
Мы поднялись наверх и я оглянулся. За окном уже стоял вечер, граничащий с ночью. Луна уже стояла на темном полотне неба, было видно редкую россыпь звезд, в общем, это все, что мне удалось заметить, когда я мельком взглянул в незанавешенное окно. Отец укоризненно на меня взглянул, дав понять, что сейчас не время отвлекаться и лучше мне просто следовать за ним, чтобы не нажить себе еще больше бед. Даже детский ум понимал это и я, немного растерянный, но совершенно не напуганный пытался быстро догнать его.
Отец поднимался в свой кабинет. Я не слишком часто бывал в его личной комнате. Туда мало кто захаживал, разве что прислуги наводили порядок и смахивали пыль. Мне же – как нелюбимому ребенку туда путь был заказан, однако иногда я заглядывал к нему, когда отец сам приглашал меня. Обычно для того, чтобы прочитать нотацию или для чего-то еще. Никогда он не представлял меня своим друзьям, знакомым, даже врагам. Видимо, считал, что я позорю его род и семью. Отчасти это было так.
Когда я очутился в той комнате, у меня перехватило дух. Я так давно не был там, что в душе у меня возникло странное ощущение легкости и тепла. На миг мне показалось, словно всех издевательств не было в моей жизни, будто я обычный ребенок, который выглядит, как все – в меру бледный, с темными волосами и естественным цветом глаз, будто родители меня любят и возлагают на меня надежды. Эти картины из какой-то другой параллельной вселенной, где я, возможно, на самом деле простой человек из богатой семьи, возникали у меня перед глазами и я невольно заулыбался. Вот я представлял, как отец, приглашая меня к себе в кабинет, зовет прислугу, чтобы налить чай, вот он усаживает меня в кресло рядом с письменным столом, начинает рассказ о чем-то серьезном, говорит, что я – надежда нашего рода, что именно мне он передаст свое наследство, учит меня жизни и дает наставления на будущее. Но мою смелую фантазию оборвал тот самый голос:- Сядь куда-нибудь. – Он указал на одно из дальних кресел, которые больше были похожи на мягкие стулья, чем на кресла.Я был рад даже этому, поэтому сразу же поспешил устроиться на один из них. Из дальнего угла вытянутой комнаты я мог видеть все: резное большое окно, массивный стол из темного дерева, какие-то дорогие, как мне казалось, игрушки на нем, множество аккуратно сложенных бумаг, в буфетах дорогие сервизы, украшения, рядом стоят часы, громко тикающие в такт с шагами отца, который расхаживал передо мной. Стены были обиты темным деревом, горело множество ламп, поэтому комната казалась невероятно светлой и уютной, под ногами, без сомнения, дорогие, но не бросающиеся в глаза своей пестротой, ковры.
Попав в другую страну, я даже не смотрел на отца. На его суровые черты лица, на его озадаченность, не заметил едва скользнувшего в его непоколебимом облике волнение.
- Хайне. С кем ты ассоциируешь свою внешность? Как ты думаешь, на кого ты похож?
Это был странный и внезапный вопрос. Отец отошел к окну и встал ко мне спиной, забрав на пояснице ладони в замочек. Если бы мое зрение было лучше, я бы мог разглядеть выражение его лица в отражении оконного стекла, но у меня с рождения отвратительное зрение.
- Я… не похож ни на кого. – Сомневаясь, ответил я и потупил свой взгляд.
Снова наступила пауза. Этот разговор начался так внезапно и так неприятно, что все приятные ощущения, которые навевала на меня эта комната, попросту исчезли.
- Ты похож на крысу, которая живет в подвале. Крыса с белоснежной шерстью и красными глазами, некрасивое, отвратительное животное, не находишь?Что я мог сказать? В ту минуту я не ощущал никакого давления, он не настаивал на моем ответе, однако в голосе его была некая требовательность, он хотел, чтобы я отвечал, соглашался и слушал, не смотря на все оскорбления.
Не каждому понравится, когда его сравнивают с крысой. Подвальной крысой.- Одиннадцать лет назад, от женщины, которую я не мог любить, как женщину, у меня на свет появились две крысы. Наверное, это была кара за то, что я родился в этой семье. Несмотря на весь гнет, который ты ощущаешь на себе, эта участь постигала каждого, кто носил нашу фамилию.
Слова были слишком сложны, я не понимал, к чему ведет отец, но слушал, так, будто мама на ночь рассказывает мне плохую сказку, а я вынужден выслушать и заснуть.
- Тебе одиннадцать. Ты несешь на себе грех своих родителей, ты рожден, чтобы быть униженным, я не считаю это справедливым, но и жалеть тебя у меня нет никакого желания. Ты ребенок, не нужный не своей матери, не своему отцу. В этом нет твоей вины, но ты рожден в слишком большом грехе, ты не должен быть жив, Хайне.
От подобных слов меня немного передернуло. Я не совсем понимал правильного смысла сказанного, но, отчего-то, мою голову посещали мрачные мысли, я чувствовал себя проклятым прямо там, прямо в ту минуту.
- Но ты не виноват в том, что был рожден в грехе. Но если такова твоя судьба – неси ее с честью для самого себя. Твоя внешность ужасна, ты болен своим личным проклятием и проклятием семьи, в которой был рожден.
- Не хочу… - Тихо прошептал я, стискивая руки в кулаки.
Отец, видимо, услышав это, остановился в своем повествовании и с удивлением взглянул на меня через плечо, однако я снова начинал хмурить белые брови, сжимать кулаки и скалиться, как пес, слабость которого доводит его до состояния ярости. И я был зол.
- Я не хочу это слушать. – Более громко выговорил я.
И, словно, из-за интереса, что же будет дальше, отец усмехнулся, но дал мне маленькое право на слово.
- Ты родил такого сына, не так ли? Ты и моя мать породили этот грех и теперь, ослабевшие, испуганные, загнанные в угол, вы скидываете всю ношу на меня? – Я резко поднял голову, взглянув в глаза отца.
Но я не видел в них, ни привычного отвращения ко мне, ни злости, ни чего-то другого, он просто смотрел на меня обычным человеческим взглядом и давал мне выговориться, но я не хотел понимать, ни причин такого большого уступка в мою честь, я просто машинально, не задумываясь, ни о чем, пользовался моментом.
- Мне плевать на ваши грехи! Мне плевать на то, что мама, единственный родной здесь мне человек, отвернувшись, рыдая, убежала, когдабыла мне нужна, я все равно люблю ее, ибо она одна в этом доме может испытывать жалость ни к кому не нужному существу. И мне плевать на то, что ты ненавидишь меня, мне наплевать на то, как я произошел и почему у меня такая внешность! Плевать я хотел!Мой голос срывался на крик и из глаз брызнули слезы. Я никогда еще не был на грани срыва, никогда не подвергал свою душу таким страданиям по собственной воле, я всегда был тихим мальчиком, избегающим неприятностей. Но так внезапно, как и взорвался, я остыл, понимая, что наговорил сейчас много глупостей и тебе, дорогой читатель, покажется, что все довольно справедливо, однако это не так. Отец мог бы убить меня за мои вольности, выбросить меня из дома, как раньше и хотел.
- Ты знал своего деда и, наверняка еще помнишь его суровые нравы. – Но в разрез всем ожиданиям и услышал совершенно другие слова и от этого удивленно расправил плечи, просто не веря своим ушам.
В тот момент отец мне не казался больше моим врагом, человеком, которого я должен был уважать через силу. Не смотря на это, у меня не было никакого желания начать его ценить, нет, моя злость на него испарилась, но на ее место ничего не пришло.
- Когда мне было, как тебе, а твоей матери столько же, встал вопрос о ее замужестве и о моей женитьбе. Видишь, во что это вылилось. Как и мне, ей не могли подобрать жениха, достойного нашей семьи. И тогда твоя мать решилась бежать из семьи. Ее отец был суров, как и мой и, поймав ее, он решил проблему быстро и без меньших проблем. Он выдал замуж свою дочь за собственного сына.
Отец замолчал, не поворачиваясь ко мне, а я застыл, пытаясь полностью вонять всю ситуации. Мне было тогда одиннадцать, я практически ничего не смыслил во всех этих взрослых темах, но все же я было до глубины души удивлен…
- Как…? – Это все, что я смог процедить сквозь зубы и тогда почувствовал, как сердце мое бешено заколотилось в груди, и медленно я стал понимать, что мой отец – это мой родной дядя, что они родные брат и сестра, как я и Эш…
- Это было, словно совокупиться со скотиной. – Он усмехнулся и закурил, осторожно достав из чехла сигару. – По велению нашего общего отца, мы стали мужем и женой и с тех пордруг к другу у нас возникло взаимное отвращение. Я перестал любить ее, как сестру, но более я не мог смотреть на нее, как на женщину. Через семь лет у нас должны были появиться потомки. Мы оба взяли этот грех на себя и вместе несли его все девять месяцев ее беременности, однако Бог покарал насраньше за подобные связи. Вместо нормальных детей он послал нас двух близнецов-альбиносов. Когда мне показали моего сына и мою дочь я отрекся отних, ибо это были крысы, а не дети.
В шоке я потерял дар речи и просто слушал с чуть приоткрытым ртом. Мое сердце так быстро и болезненно стучало, я стал в испуге пятиться к двери. Мне хотелось бежать, как можно дальше от всего, что мне рассказали, я был словно опозорен перед собой же и меня грызло отвращение к себе. Рожденный от связи сестры и брата…
- Когда вам с твоей сестройстукнуло пять лет, дед отдал приказание запереть ее. – Я схватился за дверную ручку и уже вот-вот собирался повернуть ее и вылететь из кабинета, забиться куда-то в угол и просто дрожать, потому что ни сил, ни храбрости на что-то другое у меня не оставалось.