Глава 13. Возведение стен (Вин). (1/1)

10 февраля 2018, субботаВин проснулся со тяжелой головой где-то к обеду, судя по положению солнца; похмелье было мутным, навязчивым, свинцовым; так и не успевшее как следует отдохнуть тело корежило и ломало; он не мог даже потянуться на постели, и его раздражала эта беспомощность.Он не помнил, что ему снилось, и снилось ли вообще, но события вчерашнего дня, как и всегда, всплывали в его памяти: и тот разговор с отцом о планировании предстоящей помолвки, и попойка в баре, и та встреча, и?— особенно четко?— то, что последовало за ней…Мозг с готовностью рапортовал о том, чего не стоило забывать, и уделял отдельное внимание тому, что непременно нужно сделать.Он был зол на себя за проявленную накануне слабость. Глухое раздражение волной поднималось изнутри, пытаясь найти выход наружу.…Он долгое время пестовал в себе свою силу, учился управлять людьми незаметно и властно; он чувствовал себя свободно в человеческой стае, соблюдая общепринятые законы и лавируя меж ними, находя лазейки для установления собственных правил, протаптывал тропинки для утверждения своих поправок к этим законам; он прокладывал дороги и строил мосты, создавая свой, никому не видимый мир, где только Он один безраздельно властвовал над окружающими его людьми, низведя их до положения муравьев, и этот людской муравейник гудел и копошился, не замечая его паутины, которой он так аккуратно и деловито опутывал их.…Его уверенный покой был нарушен, когда отец завел разговор о женитьбе.Второй раз он растерялся, когда, уже смирившись с волей отца, как волей более сильного, стоящего выше по положению, старшего, столкнулся с предательством; с предательством женщины, что было особенно унизительно. С предательством того единственного человека, с которым должен был прожить всю оставшуюся жизнь, создав семью; дав потомство, которое он уже заранее ненавидел. Он ощущал себя связанным по рукам и ногам.Он допустил ошибку, поверив чужому.И жестоко поплатился.…Вчера он наказывал другого человека; он невольно перенес на него всю чужую вину так вероломно предавших его людей, невольно и подсознательно вымещая на нем обиду на тех, кто был ему неподвластен. Он вымещал свою злобу на единственном беззащитном создании, которое оказалось полностью в его распоряжении.…В памяти вдруг всплыло это бледное, с синюшными губами, красивое лицо… Рубцы на его нежной коже… Он вспомнил упоительно-прекрасное чувство абсолютной власти… Ощущение ремня в руке… Крик, который возвел его на вершину наслаждения…И?— обмякшее в руках безжизненное тело.Он не должен был доводить себя до такого состояния!..Нет, в его душе не было места для жалости?— он не допускал возможности ее появления. Да, он мог бы раскаяться, почувствовав, что переборщил в истязаниях, но это было, скорее, опасение создать себе проблемы собственными руками. Точно!.. Он облегченно выдохнул… Ну конечно!..…Но он уже снова захотел увидеть это лицо… Эти глаза… Услышать этот голос… Эти стоны… Ччерт!.. Сжимать его податливое тело… Впиваться в него, погружаться, брать снова и снова… Черт, черт, черт!..Он презирал себя за то, что испытал физическое наслаждение от противоестественного соития. Он?— нормальный здоровый мужчина, и тощие прелести мужского тела не способны были вызвать у него иного интереса, кроме как брезгливого пренебрежения. То, что должно было стать наказанием для другого, грозило стать наркотиком для него самого: его член вставал уже при одной мысли об этом теле.В таком состоянии он не мог заставить себя подняться с постели и проверить, как там он. Он не был готов. Нужно было срочно что-нибудь сделать, что-нибудь предпринять, чтобы защититься от этого опасного чувства, выворачивающего его душу наизнанку.…Он постарался успокоиться, взяв себя в руки: он вспомнил про дыхательную гимнастику, медленно набрал полную грудь, задержал воздух?— и выдохнул. Через несколько минут упражнений, почувствовав, что в голове проясняется, он начал перебирать и сортировать свои воспоминания, вынимая из них мешающие процессу положительные эмоции, оставляя лишь то, что причинило ему боль.…Его внезапное чувство жалости к незнакомому официанту из хост-клуба?— и то, как гнусно и подло тот потом воспользовался его доверием… Руки, деловито обчищающие его кошелек; руки, унизительно шарящие по его телу, руки, нагло возбуждающие его; это навалившееся на него похотливое существо, которое с удовольствием издевалось над его пьяным бессилием; он еще посмел и оказать сопротивление, он посмел указывать ему, что ему делать!…Сейчас он уже ненавидел Ньюира: эта сволочь предала его доверие. Наказание было жестоким, но заслуженным; тот огреб по полной, но нарвался сам: никто не заставлял его делать то, что он сделал— тот действовал нагло и цинично, как свойственно лишь слабому, который вдруг получил призрачную власть над сильным и хотел спешно реализовать ее.Он почувствовал себя грязным… Его затошнило.…О да!.. Собственное упоение, заставившее его испытать горькое чувство вины, предстало уже в ином свете: он судил, вынес приговор и творил Возмездие; он был карающей рукой Правосудия, получая законное удовлетворение от процесса наказания преступника… Все четко и логично.Судебная система бесстрастна, она действует слепо, соизмеряя вину с оправдывающими преступные поступки обстоятельствами; она взвешивает чужие грехи, и на нее не ложится вина за вынесенный ею приговор.…Любовь, так доверчиво вынырнувшая со дна его темной души, была властно остановлена и возвращена обратно в заточение; у нее не было права на жизнь в его мире.Вин методично, последовательно, аккуратно выстраивал вокруг своего сердца стену, которая должна была отделить его от опасного желания довериться кому-либо, почувствовать рядом с собой нежное тепло, окунуться с головой в пучину страсти и забыть обо всем, что когда-либо делало его жизнь упорядоченной.Он строил и строил, по кирпичику, эту капитальную стену, через которую его слабости не смогут прорваться наружу; стену, через которую чужая боль не сможет достучаться до его истосковавшегося по любви сердца; стену, которая поможет ему сохранить себя, поможет, не теряя контроля, оставаться рядом с этим человеком.Он не мог отказать себе в удовольствии еще раз почувствовать свою власть?— то было его право, и это право следовало постоянно утверждать.…Стена, отделяющая неопытные сердца, которые уже не раз были обмануты и которые, шаря слепыми руками, тянулись друг к другу, вырастала между ними, неумолимо и бесстрастно душа ростки просыпающейся от долгой спячки Любви.Достигнув нужной кондиции, он встал и пошел в душ.…Он долго смывал с себя похмелье; он мылся, тщательно смывая с себя чужой запах… Он презирал свой член за то, что тот не смог противостоять соблазну. Он тер и тер мочалкой свое мощное, молодое тело и думал о том, как приструнить Ньюира, как заставить его заплатить за все грехи, за все, что тот сделал: за ужасное предательство и?— за его собственную боль от этого предательства тоже.Выйдя из душа, он почувствовал голод: это был хороший знак.Заварив кофе, он задумчиво пил его, уставившись в окно. Он думал и думал, что же такое предпринять: он больше не хотел совершать ошибок и терять контроль.…Он не хотел признаваться себе, что просто тянет время… Что ему мучительно хочется зайти и проверить, как заживают нанесенные им раны. Он посчитал, что просто тщательно все взвешивает.Потом допил кофе и пошел к Ньюиру.