?Глава 7? или ?От любопытства кошка умерла? (2/2)
***
Серые тучи плотно затянули небо, капли дождя глухо постукивали в окно, отбиваясь от него, беззвучно падая вниз, тихо скользя по холодному стеклу, исчезая в небытие. Еле слышный сквозь толстые окна звук грома раскидывался по всему небу, а паутина ярко-желтой молнии пробежала вслед за звуком, создавая некий купол.
Зейн в последнее время любил такую погоду, она полностью отражала его внутренний мир. Серые тучи – его мысли, капли дождя, которые быстро пропадают – это его слезы, которые пролиты напрасно, звук грома – когда приступ раздраженности, боли и одиночества доходит до пика, и именно тогда с его уст слетает ?гром?, а молния – это вспышка ярости, когда он крушит все, что видит или чувствует под своими руками на ощупь. Сейчас же его внутри охватила паутина – это, когда терзания запутывают тебя с ног до головы, покрывая твое тело еле заметными прядями, которые надо разрезать, как можно глубже и толще, чтобы отделаться от них.
Прокручивая острое лезвие, которое немного откидывало блеск, когда на него попадал свет лампочки, он улыбнулся краешком губ. Развязывая уже давно надоевшие бинты, пакистанец увидел порезы, которые остались у него еще с дома, когда произошел тот нелепый до дрожи случай. Кончиком ногтя, он сорвал сухую кожицу, которая покрывала рану. С небольшой царапины показалась алая капля крови, которая медленно, словно время сходила вниз.
Сумасшествие – вот что царило внутри, именно это чувство прямо сейчас хозяйничало внутри. Рассудок великими шагами покидал Малика, словно прощаясь с ним, может на две минуты, может на неделю, может на год, но то, что он уходил при каждой новой струи свежей крови это было точно. Маниакальный блеск в глазах, улыбка Чеширского кота, царящая на пухлых алых губах, пугала и манила. Поставив холодный кончик лезвия на раскрывшеюся рану, Малик плавно прошелся по ней, стараясь глубоко зайти вовнутрь. Беззвучно красная горячая кровь капала на белоснежную плитку, вырисовывая на ней причудливые узоры. Секунда. На другой руке кровь начинает вылезать наружу, пачкая нежную кожу рук. Было больно, настолько сильно жгло, что не прошло и минуты, как сознание брюнета снова начинало работать. В общем, Малик был уже можно сказать, в этом деле хорош, он точно знал, как не попасть на вены, и, наверное, ему стоит благодарить Господа Бога за то, что и в этот раз все обошлось. Но сейчас, было важно совсем другое, как? Как это все произошло с ним? Разве он настолько неуравновешен, разве он действительно на такое способен? От этой мысли стало страшно, холодок прошелся вдоль позвоночника. Почему все происходит именно с ним? Вопрос, на который он не знал ответа. Соприкосновение горячей оголенной кожи с холодной плиткой, придает осознание того, что пакистанец скатывается вниз. Его глаза быстро лихорадочно осматривают комнату, ни больше секунды останавливая свой взгляд на чем-либо. ?Паршиво?, – вот, что осознает он, когда слышит голос доносящийся сверху:– З-зейн, – дрожащий, доводящий до мурашек, с хорошо выраженным ирландским акцентом голос, до боли знакомый, до боли приятный. – Ч-что? – такой хриплый, как шелест травы. И сейчас хочется оказаться где-то в другом месте, вдали от всех глаз, и чтобы только трава заменяла его голос. Унижение – чувство, которое с каждой секундой становится все острее. Оторвав свой затуманенный холодной взгляд, он взглянул на Хорана, который, казалось бы, порхал по всей ванной, открывая шкафчики, что-то говоря себе под нос. Запах спирта, мазей, таблеток и сиропов бьет в нос, от чего он немного жмурится, крепко закрывая глаза. Он чувствовал, как Найл немного торопливо, боясь причинить боль, перевязывает ему руки. Это было даже приятней, чем Зейн думал, он ощущал, как горячие, немного дрожащие пальцы Хорана стараются все сделать максимально точно. Это приятно, когда люди заботятся о тебе, когда о тебе заботятся любимые тобою люди – это вдвойне приятно. – Поехали, – прошептал ирландец, крепко взявшись за плечи пакистанца.
– Куда? – немного удивленно произносит Зейн, закусывая губу.– В супермаркет, – фыркает блондин. – В больницу, конечно, дурак.– У нас нет машины.– Ты плохо обследовал обстановку, одна у нас есть.– Тебе еще не разрешено водить машину.– У нас есть водитель, Зейн!– Я не знал, и как он?– Да хватит уже, поехали, – быстро проговорил Найл, с тревогой смотря на руки. Ему было страшно, просто безумно страшно. Казалось, что когда он зашел в ванную, мир остановился. Делая все словно в тумане, он чувствовал, как сердце бешено колотиться и глаза покрываются пеленой. И сейчас, когда уже этот ужас тихонько уходит назад… Малику хочется говорить, честно, любовь и ненависть находится слишком быстро, и сейчас Хоран это прекрасно понял. Он так ненавидел его своим разумом, за свою дурость, но всем сердцем любил его. И эти чувства в общем коктейле были невыносимы.
– Я никуда не поеду, ты можешь не переживать, сегодня представление трупов отменено. Я уже много раз такое делал, можешь успокоиться, если бы я что-то и поранил, то сам бы это прекрасно понял, расслабься.– Как ты вообще такое можешь говорить, Зейн? – удивленно спрашивает Хоран, хмуря брови, он уже немного более в расслабленной позе садится на пол, совсем незаметно соприкасаясь плечами с пакистанцем. – Ты хоть понимаешь что это ненормально? Почему ты это делаешь, Зейн? Ответь мне, прошу.
– Хм, – брюнет улыбается. Так спокойно, умиротворенно, что Найл жалеет, что вообще посмотрел, ведь именно сейчас, так хочется притронуться к пухлым губам и оставить на них поцелуй. Грубый, сильный, до крови, чтобы выплеснуть чувства, которые сидят в нем сейчас. А Зейну хорошо, ему сейчас внутри легко, и он сам не знает почему. Наверное, это Хоран так действует на него, и за это спокойствие, он бы мог многое отдать. – Так легче, проще. И это уже перешло в легкую зависимость, просто, когда нелегко внутри, тебе нужно заглушить эти чувства, болью физической, понимаешь?
– Разве нет никакого другого способа? – вскидывая брови, осторожно спрашивает Найл.
– Хм, не знаю, Найлер, лично я так точно не знаю. Алкоголь, сигареты – никак. Отвлечься на так званое хобби, которого у меня отродясь не было, тоже не вариант, – прикрывая веки, немного сонно проговорил Зейн.
– Мг, – кивнул головой голубоглазый и, не сдержав порыва, крепко прижал к себе Малика, обняв его за талию. – Знаешь, мне часто помогали объятия, я чувствовал себя защищенным… – совсем тихо шепчет Хоран, как только яркая улыбка появляется на его губах, – я помню, что любил находиться в твоих объятиях, они меня успокаивали.
– И теперь ты решил показать свою благородность и так званую ?бескорыстность?? – спрашивает Малик, при этом на его лбе появляется небольшая морщинка.
– Не стоит быть таким грубым со мной, ты ведь не такой, пожалуйста, – говорит Найл, поглаживая волосы Зейна, тот незаметно улыбается про себя и удобней вкладывается в руки ирландца, от чего тот только удовлетворенно кончиками губ улыбается.
– Так уж и быть, – немного надувая губы, проговаривает Малик, утыкаясь носом в шею ирландца.POV ЗейнМедленно раскрывая глаза, я вижу перед собой настенные часы, на которых стрелки показывают ровно одиннадцать часов дня. Ох, не хило. Он перенес меня в мою комнату. Ну, не спать нам в ванной, точно. Я не переворачиваюсь и все так же равномерно дышу, чувствую вокруг своей талии сильные руки и горячее дыхание на шее. Найл. Я не знаю точно, спит он или нет, и, конечно, узнать хочется, но что мне делать? Не могу я развернуться к нему, а если он в это время смотрит на меня, а я вместо того, чтобы наслаждаться таким моментом, заставляю себя и его смущаться. Ну, уж нет! Лучше уже так полежу. Его руки так крепко прижимают меня к себе, и я ловлю себя на мысли, что привык бы просыпаться так. Мне бы нравилось каждое утро знать, что рядом около меня есть человек, которого я воспринимаю за что-то такое светлое, яркое, неотъемлемое от меня, и любимое.
– Знаешь, Зейн… – его голос такой тихий и нежный, будоражит в жилах кровь. И только одно ?но?, он понял, что я проснулся? – Возможно, для начала мне будет легче сказать это, пока ты спишь, потому что… я так боюсь быть отвергнутым тобою, – говори громче, Хоран. Боже, помоги продержаться в ?маскировке?.– Наверное, ты и не догадываешься, как я скучал, да и по большому счету и не веришь, и это нормально, – так и хочется развернуться, и сказать: ?Да, мать твою, это нормально!?, но я стараюсь сдерживать себя. Я ведь смогу, точно. – Когда я уехал, я действительно думал, что ты мой друг. Ну, что мы вообще друзья, и все что я чувствовал к тебе, это нормальное явление. Я не могу сровнять его с влюбленностью, потому что мне почему-то никогда не нравились девочки, и пусть друзья у меня были, но я считал все то, что между нами происходит это нормально. В моем понимании, это и были чувства лучших друзей друг к другу. Но потом, не прошло и года, как я спросил у отца, что такое любовь? И он ответил, и знаешь, в тот момент мне стало настолько страшно. Потому что он рассказал, какие у него чувства к маме, и, сровняв их с моими чувствами к тебе, я осознал, что они одинаковы. И тогда, я старался, игнорировать немой вопрос внутри, я старался жить нормальной жизнью вдали от тебя, но не смог… Я был противен себе, потому что, целовав губы моей бывшей, в моей голове всплывал твой образ, а на каждый отказ о приезде в Лондон, я впадал в депрессии. Я часто думал, может было бы лучше признаться тебе? Но я не могу сказать тебе, что люблю тебя. Ты бы не понял, и, наверное, сейчас нормально не поймешь, потому что ты самый великий натурал из всех натуралов, которых я видел. Еще с раннего детства, все девушки липли к тебе, и я их прекрасно понимаю. Ты настолько красив, что при одном взгляде на тебя, я не чувствую почвы под ногами, потому что, когда я засматриваюсь на секунду на твои губы, я проклинаю себя, потому что так хочу поцеловать тебя. И самое страшное, что за эти годы, мои чувства к тебе не угасли, наоборот, казалось, что время, словно масло в огонь, разжигает наши отношения… Хотя о чем? Я был всегда другом для тебя, но мне так приятно. Потому что даже сейчас ты говоришь, что мы с тобой друзья, ты улыбаешься мне этой своей безупречной улыбкой, смотришь на меня, а из-за твоего взгляда мне жарко. Просто я скучал по тебе, Малик. Просто я чертовски тебя люблю, Зейн, – поцелуй в макушку, и он тихо встает с кровати, еле слышно закрывая за собой дверь.
И знаете что со мной? Это неописуемо. При каждом его слове, я слышал свое сумасшедшее сердцебиение, как в горле становится все суше и суше, а кожа покрылась мурашками. Когда голова становится тяжелее, когда шум в ушах, а каждый шорох отдается в висках, когда губа искусана до крови, а в глазах слезы. Слезы от того, что я счастлив, от того, что внутри меня столько чувств, столько слов, и они так похожи с его словами. От того, что наши чувства взаимны. Радость? Счастье? Переизбыток чудесных эмоций? Нет, лучше. Вкус любви, который можно ощутить, казалось бы, на кончике языка, и этот вкус настолько пьянящий, настолько одурманивающий рассудок, что испытать мне хочется его еще раз. Только теперь я хочу поделиться этим чувством с тем, кого люблю.