Глава 22. (1/1)

Ты хорошая очень – знаю.Я тебе никогда не лгу.Почему-то только скрываю,

Что любить тебя не могу.Слишком сильно любил другую,Слишком верил ей много дней.И когда я тебя целую,

Вспоминаю всегда о ней…Николай РубцовДверь закрылась едва слышно, но девушка вздрогнула, заслышав позади себя такие знакомые шаги. Она не видела мужа две недели, и всё-таки за истёкшее время не сумела подготовить себя к этой неизбежной встрече. Официально Андрей был в Двугорском, улаживал какие-то дела в поместье, - и было испрошено высочайшее разрешение отлучиться от Двора, ведь даже император, не привыкший считаться с чувствами и желаниями своих подданных, не был так жесток и циничен, чтобы заставлять князя Долгорукого находиться среди будто обезумевших от громкого в своей притворной незаметности скандала. О них почти не говорили в эту прошедшую неделю – ни о беременности Наташи, ни об отъезде Андрея, ни о странной замкнутости цесаревны или о надменной невозмутимости Александра, – но Натали знала, что за закрытыми дверями своих небольших комнат придворные дают волю своим злым языкам. Но княгиню не страшила болтовня придворных, а страшило замкнутое, без тени даже напускной приветливости, лицо её супруга.Князь отвесил жене церемонный поклон и с трудом заставил себя взглянуть Наташе в лицо. Она совсем не изменилась, только ярче блестели её зелёные глаза, но он видел её теперь совсем другой и не мог отделаться от мысли, что совсем не знает эту женщину. Да и не хотел узнавать. Но Наташа всё ещё была женой, и сейчас, как никогда, нужно было показать всем и каждому их единение: тень Наташиного проступка падала и на него.

Совладав с собой, девушка поднялась со своего места и поклонилась Андрею. Князь криво усмехнулся и сделал несколько шагов к жене, наблюдая, как по мере его приближения к ней Наташа всё больше напрягалась.- Как ваше здоровье? – его голос звучал холодно и отстранённо, словно все бурлившие в Андрее эмоции покрылись ледяной коркой.- Всё хорошо, - натянуто улыбнулась Натали. – Как в Двугорском? Все здоровы в поместье, я надеюсь? – уголки её губ дёрнулись в подобии саркастической усмешки: она прекрасно знала, что Андрей ездил в поместье не ради отца или сестёр, но ради Татьяны, которой предстояло скоро родить ему ещё одного внебрачного ребёнка.

От князя не укрылась насмешка Наташи, он нахмурился и обвёл жену угрюмым взглядом.- Я удивляюсь вашему спокойствию, Наталья Александровна. Ведь вы же были ближайшей подругой Её Высочества, а теперь… Вы предали её, вы понимаете это?Усмешка на губах девушки погасла, в глазах блеснули огоньки, предвещавшие битву, из которой ему не выйти победителем. Наташа почувствовала, как с таким трудом призванное спокойствие сменяется клокочущей яростью. Она в полной мере сознавала свой грех, каялась и ждала наказания; но она не намерена была выслушивать нотации от человека, который пал так же, как и она. И уж тем более не от мужа, который своим безразличием и толкнул её в объятия другого мужчины.- Как вы заботливы! – она старалась придать спокойствия своему голосу, но нотки злости проскользнули в них. – А знает ли Мари, что ваше увлечение ею было лишь способом досадить мне, способом, который, впрочем, вы сами давно сделали бездейственным? Догадывается ли она, что вы даже цесаревне предпочитаете крепостную девку?! – не без удовольствия Наташа бросила эти болезненные слова в лицо Андрею. Она не собиралась позволять ему ранить себя презрением, словно он был ангелом во плоти.Долгорукий побледнел, руки его сами собой сжались в кулаки, а злые резкие слова уже готовы были сорваться с губ, когда он остановил их и с ужасом, будто впервые, взглянул на себя и на раскрасневшуюся от гнева Наташу. Что с ними стало? Ещё недавно они были таким чистыми душами, а вот меряются глубиной своих падений. Ещё недавно они любили друг друга или, во всяком случае, были добры друг к другу – а теперь безжалостно ранят друг друга в самое сердце. И этот ужас вмиг пересилил и обиду Андрея, и его жалость к своему доброму имени, и боль за поруганную честь, и теперь ему ничего так не хотелось, как вернуть хотя бы видимость добрых отношений с Наташей. И это нужно было тем более, что все вокруг ожидали от четы Долгоруких не громких ссор, а единения счастливых родителей.- Что с нами стало, Наташа? – тихо произнёс Андрей, грустно покачав головой.Удивление девушки охладило её пыл. Она ждала от мужа резких обвинительных слов, грубости, быть может; она готовилась обороняться всеми доступными ей способами, но не сожалеть о прошлом, которого не вернёшь. Княгиня опустила взгляд и так же покачала головой.- Не знаю.- Кто виноват?

- Никто, - вырвалось у неё, но тут же кривая усмешка растянула её красивые губы: - уж точно ты не можешь винить во всём этом одну только меня… Если бы ты не предпочитал мне Татьяну, я бы…Долгорукий вскинул на Наташу блестящие глаза. Где-то в глубине его души вновь шевельнулась ревность, запуская свои цепкие щупальца в его сердце.- Разве ты бы разлюбила его, а? – глядя, как краснеет жена, Андрей поспешил отвернуться. – Ведь ты любишь цесаревича, не правда ли?

Девушка промолчала. Казалось, Наташа вся превратилась в статую из бледного мрамора с ярко алеющими щеками. Наконец, нарушая затянувшееся молчание, она произнесла, пожав плечами:- Какая разница? Я не люблю тебя, Андрей. Ты не любишь меня. Нам стоило увидеть это раньше, прежде чем мы связали себя узами этого брака, который так быстро нам опостылел.Теперь же у нас нет иного выхода, кроме как попытаться сохранить видимость хороших отношений.- Это будет довольно сложно, когда ты носишь под сердцем чужого ребёнка.Наташа вспыхнула.- Будто это было просто, когда Татьяна родила тебе сына.

Снова между супругами повисло тягостное молчание. Казалось, можно было расслышать неровный стук тяжко бьющихся сердец. О, как права была Наташа! Если бы его сердце принадлежало лишь ей одной, если бы он сдержал свою страсть к Татьяне или избавился от крепостной раньше, чем измена затянула его в водоворот лжи, насколько его жизнь была проще и приятнее! Не было бы и этой боли, и этого бесчестья, что, встав между ними кривым зеркалом, искажали их лица. Но, сколько Андрей не вглядывался в правильные черты красивого лица жены, сколько бы не смотрел в зелёные искрящиеся глаза, сколько бы не перебирал в уме добродетели Наташи, не могла она стать для него милее неграмотной крепостной с лицом, усыпанным веснушками цвета солнца.И в этом был его грех, отразившийся в грехе Наташи. В этом была его боль, переродившаяся презрением. Вэтом было его счастье, которого он не мог найти больше ни с кем.***Мария улыбалась придворным приветливой, но чуть надменной улыбкой, и благосклонно кивала головой в знак приветствия. Улыбки дам и кавалеров лоснились искрами насмешки, в глазах плясала жалость, и Мария почувствовала нарастающее раздражение и пожелала, чтобы этот вечер поскорее подошёл к концу. Сегодняшний приём ознаменовывал официальное начало её затворничества, в конце которого на свет должен был появиться её малыш. Прежде она не любила этот период: слишком долго тянулись унылые и однообразные дни взаперти. Сейчас же она с нетерпением ждала того момента, когда крепкие двери её покоев на долгие недели отделят её от суеты и болезненных сплетен Двора. А из-за этих дверей она выйдет уверенной в себе женщиной, подарившей России ещё одного наследника престола. Над такими не смеются. Таких не жалеют, а боготворят.

Княжеская чета Долгоруких появилась в зале, не замеченная никем, кроме цесаревны: Мария весь вечер искала глазами свою статс-даму и одновременно боялась встретиться с нею взглядами. Натали была бледна, рука её до синевы в костяшках пальцев сжимала руку Андрея. Сам князь держался прямо, горделиво, будто с вызовом, вскинув подбородок, а на губах его застыла неживая улыбка. Они раскланивались с немногочисленными придворными, которые не были заняты танцами или карточной игрой, а затемАндрей отвёл супругу к одному из диванчиков и, усадив на него Наташу, присоединился к группе спорящих о чём-то мужчин. Великая княгиня сверлила взглядом свою подругу, но та будто не замечала пристального взгляда Марии и, опустив глаза, рассматривала сложенные на коленях руки. Инстинктивно Мария поискала взглядом мужа, но Александр беседовал с Василием Андреевичем Жуковским и, поглощённый беседой, не замечал вокруг себя ровным счётом ничего. В один миг девушка расслабилась, но затем напомнила себе, что это лишь её сердце выдаёт желаемое за действительное: едва ли Александр, так всецело поглощённый своим романом с Наташей ещё недавно, так скоро выбросил княгиню Долгорукую из своего сердца.Когда большие часы, украшенные будто живыми фигурками нимф и олимпийских богов, пробили девять, Мария почувствовала, что к головной боли, терзающей её вот уже добрых полчаса, примешалась смертельная усталость. Она устала от этих лиц, кружащихся в танце, от ярких шелков и блестящих драгоценностей; она устала от плохо скрываемой снисходительной жалости в глазах окружающих, от улыбок украдкой, от неискренних лестных слов. Не было ничего настоящего в людях, окружающих её, - лишь притворство, желание достигнуть высот с помощью лжи и лести. Тогда Мария поднялась со своего места, и тут же музыка стихла, а пары застыли там, где пауза застигла их. Церемонно склонившись перед своими придворными, цесаревна удалилась из зала сопровождаемая шорохом шелков и перестуком каблуков.

Оказавшись в своих покоях, девушка немедленно отослала всю прислугу: ей было необходимо хоть на короткое время остаться одной. То, что она удалялась от жизни Двора, вовсе не означало одиночество, ведь на смену обществу фрейлин и придворных кавалеров приходили компаньонки, врачи и, конечно, многочисленная царская семья. В предыдущие беременности она скучала по Натали Долгорукой, мечтала проводить с ней эти неспешные часы, наполненные заботой о приданном малыша и милыми женскими разговорами. Они бы вышивали и шили, читали романы и смеялись над молоденькими фрейлинами, устраивали бы чайные церемонии длиною в день и предавались бы мечтам, которые никогда не сбылись бы. Тогда она мечтала, чтобы Наташа была рядом, но у неё не хватило смелости написать и попросить подругу об этом; теперь княгиня Долгорукая была рядом – достаточно просто послать камердинера – но в то же время, так далеко, как никогда.

Мария подошла к окну, всмотрелась в темноту осенней ночи. Ноябрь исполосовал оконные стёкла набросками морозных узоров, и мир за стеклом превратился в подобие чёрно-белого мрачного кружева – под стать её настроению. Даже ярко горящие свечи в будуаре и тепло камина, пробивающееся под дверью спальни, не могли прогнать горькую тоску великой княгини. Пучина мрака словно поглощала её, и не было способа спастись от черноты ревности и злости. А она не хотела становиться такой же желчной и раздражительной особой, как многие придворные дамы, потерявшие благосклонность своих мужей или возлюбленных. Цесаревна знала, что за каждой улыбкой в Зимнем Дворце скрывается драма, и её собственная улыбка не была исключением.Заслышав за спиной знакомые пружинистые шаги, Мари даже не пошевелилась. Александр стоял позади неё – она кожей чувствовала его вопросительный взгляд, - но молчал, будто ждал, пока она заговорит первая. Но она тоже молчала, и цесаревич произнёс:- Как ваше здоровье? Вы рано ушли с праздника.Мария пожала плечами.- Этот бессмысленный праздник утомил меня. Простите, если я вас расстроила, - её голос звучал так безразлично, что она сама испугалась своей холодности. Искоса взглянув на Александра, она увидела удивление, отразившееся на его лице.- Мари?..Девушка закусила губу, борясь с желанием задать вопрос, который мог разозлить цесаревича. Но всё же любопытство и желание уязвить супруга возобладало над её чувствами к Александру и желанием во что бы то ни стало сохранить мир в их царственной семье.- Вы видели Натали? Мне кажется, она была очень бледна сегодня.Молодой человек напрягся. В словах цесаревны он разглядел неприкрытый вызов и прекрасно знал, какого ответа добивалась от него всегда кроткая Мария. Однако Александр не желал ссориться с женой и лишний раз впутывать в свои и без того сложные отношения с Марией княгиню Долгорукую. И пусть его действительно взволновала почти мертвенная бледность Натали, цесаревич нашёл в себе силы растянуть губы в улыбке и покачать головой.- Я не обратил внимания.- Зачем вы так?! – всплеснув руками, воскликнула девушка. – Я же знаю, что вы лжёте! Зачем?Александр стремительно приблизился к Марии и, прежде чем она успела отпрянуть от него, взял её ладонь в свою и успокаивающе сжал её.- Послушайте… Я знаю, вы злитесь, и не без основания… Но я прошу вас быть снисходительнее к Натали… В том, что произошло, - он запнулся под заинтересованным взглядом цесаревны, - нет её вины. Вы же так любили её…Девушка вздохнула, но руки не отняла. Она и правда любила Наташу, и даже сейчас, когда у неё были все основания возненавидеть свою статс-даму, Мария не могла справиться с тёплыми чувствами, которые испытывала к подруге. Но, сделав над собой усилие, она осталась внешне равнодушной.- Я уже и не знаю, люблю я её или ненавижу, Ваше Высочество.- Вы – ненавидеть?!- воскликнул Александр, поражённый в самое сердце. У Марии была самая добрая и чуткая душа, самое нежное сердце из всех людей, которых он когда-либо знал. И осознание того, что он смог омрачить эту душу и это сердце такими тёмными чувствами, как ревность и ненависть, больно укололо его в самое сердце. – Нет, Мари, вы не способны на ненависть!Губы девушки тронула улыбка.- Почем вам знать?- Я знаю вас, - уверенно ответил наследник престола. – Вы добрая, милая, чуткая, нежная… Ваше сердце не способно ненавидеть. И если я стал тому причиной…я никогда не прощу себя. Но, - по-прежнему твёрдо, прямо глядя жене в глаза, произнёс Александр, - если вам нужен кто-то для того, чтобы обвинить…вините меня, Мария Александровна.

Доля правды была в его словах: ей ли было не знать, как скоро очаровывали эти голубые глаза, эта чуть лукавая улыбка, этот бархатный голос? Ни одна женщина во всей России не смогла бы устоять перед будущим императором, и не удивительно, что Наташа попалась в эту ловушку. Но и Александр любил Натали, и столь сильно, что не боялся вызвать гнев Марии, защищая свою возлюбленную. Чувствуя, как в цесаревиче зреет непреклонная решимость защищать Наташу от любого проявления её гнева или ревности, понимая, что, ненавидя Наташу, она лишь оттолкнёт от себя Александра, Мария сломалась. По щекам её скатились две крупные слезинки, и, чувствуя, как от бессилия подгибаются коленки, девушка упёрлась лбом в зелёное сукно мужниного кителя. Александр гладил её по голове, не заботясь о сложной причёске, ласково сжимал ручку Марии в своей, шептал ласковые слова, которые она в другое время могла бы принять за проявление любви, но тяжесть не оставляла сердца цесаревны.

Потому что это была не любовь.