Глава 19. (1/1)
Милый Мишель!Уверена, ты уже знаешь… Слухи расползаются быстро даже вне дворца. И всё-таки я не хочу, чтобы ты составлял себе мнение о своей сестре и своём будущем государе только лишь на основании молвы, которая подчас бывает слишком несправедлива. Впрочем, не будем об Александре Николаевиче…Он – мужчина в своём праве на слабости, я же… Но его слабость – моя сила. Ты даже не представляешь, чем была моя жизнь без него. Ты видел всё это время не свою сестру, нет, ты видел лишь бледную тень, но теперь она – то бишь, я – возродилась, как птица феникс.Ты можешь осуждать меня и, быть может, станешь: я опорочила своё доброе имя, имя своего мужа, имя нашей семьи. Ты всегда был моим советчиком, моей опорой, я люблю тебя как только сестра может любить своего брата, и не будет сильнее боли для меня, чем упрёк в твоих глазах, но… Не пытайся заставить меня переменить своё решение, не проси оставить его, не угрожай мне потерей уважения света и потерей общественного положения – я всё равно не смогла бы сделать этого даже под страхом смерти, да и не хочу, и никогда не захочу.Мишель…Рука, сжимающая перо, остановилась и зависла над столом. Тёмная капелька капнула на полированную столешницу, но Натали даже не заметила этого. Задумавшись, она прикусила кончик пера, пробегая написанный только что текст глазами. Уже в третий раз княгиня Долгорукая пыталась сочинить такое письмо брату, после которого Михаил не стал бы презирать её и не отвернулся от неё. Но, кажется, с каждым разом получалось только хуже: перо и чернила не могли передать всю глубину её любви к цесаревичу так, чтобы брат ни секунды не усомнился в чистоте её чувств и помыслов, которая, несомненно, оправдала бы её падение.
Она надеялась, что Михаил поймёт её – ведь он так же, как и она, любил пылко и страстно. Вот только ему посчастливилось стоять рядом с предметом своей любви у алтаря, ей – нет. В этом только и состояла вся разница между ними, но в глазах высшего дворянства пропасть между их поступками, пусть и продиктованными одинаково сильными чувствами, была бесконечна.
Натали отвыкла писать письма: в последнее время единственным её адресатом была мать, которой она отправляла сухие письма с описанием происходящего при Дворе. В своих посланиях к ней девушка никогда не касалась ни собственного душевного состояния, ни отношений с мужем, искренне надеясь, что для князя и княгини Репниных она по-прежнему счастливая в браке молодая женщина, чья жизнь омрачена лишь отсутствием ребёнка.
Пальцы девушки слегка сжали желтоватую бумагу, испрещённую мелкими буквами, затем отпустили. Сквозь пелену дум ей почудились чьи-то шаги, но Натали не придала этому значения, и вздрогнула, когда шаги приблизились, а прямо перед ней застыла мужская тень.- Наташа!Княгиня слепо моргнула и, подняв голову, увидела перед собой брата. Жуткое чувство нереальности завладело ей, бросив быстрый взгляд на письмо, Натали резким движением смяла бумагу, пряча от Михаила недописанный текст. Как он оказался здесь? Без предупреждения, без приглашения августейших особ? Александр обязательно сказал бы ей, если бы Мишу вновь призвали ко Двору. Могла ли существовать между ними та незримая связь, о которой так много твердили мистики? Наташа никогда не верила в неё, но теперь усомнилась в своей насмешке над высшими силами – иначе как объяснить то, что Михаил предстал пред ней именно в тот момент, когда ей так отчаянно хотелось говорить с ним?
- Наташа, с тобой всё хорошо? – Репнин присел перед ней на корточки, как часто делал в детстве, и его глаза оказались точно напротив её.
- Как ты сюда попал? – вопрос сам собой сорвался с её уст.Князь растерянно улыбнулся и пожал плечами.- Меня вызвал Его Величество. Но я даже рад этому: как раз хотел повидать тебя.По взгляду брата Наташа мгновенно поняла, о чём сейчас пойдёт речь, и напряглась. Много раз она представляла себе этот разговор, но как только он действительно начался, всё её красноречие иссякло. В первое мгновение она хотела было развернуть смятое письмо и дать его Мише вместо ответов на все его вопросы, но поняла, как глупо это будет выглядеть, и покраснела.
Репнин нахмурился.- Ты ничего не хочешь мне рассказать?- Ты и сам всё знаешь, не так ли?Ножки стула жалобно скрипнули по паркету, когда она резко отодвинулась от стола и поднялась. Наташа сделала несколько шагов по комнате и замерла спиной к Михаилу, пряча от него свои алые щёки и стыд в глазах. Его взгляд прожигал её, словно клеймом, и теперь она действительно боялась того момента, когда он заговорит.- Хочешь сказать, что это правда? То, что болтают… - напряжение исказило его приятный голос.- Чистейшая.- Наташа…- Я люблю его, ясно?! – сжав кулаки, девушка развернулась к нему, глаза её сверкали. – И ничто не в силах этого изменить!- Наташа… - только покачал головой парень, не зная, что ответить на вспышку сестры. Даже будучи совсем юной девочкой, его сестра всегда прислушивалась к голосу разума, но сейчас её сердце взяло верх над рассудком. И она слепо подчинялась ему, будто не видя, к каким непоправимым последствиям это может привести. Михаил попробовал взять её за руку, но Наташа отшатнулась от брата.- Даже не проси, - прошептала она, и даже в этом шёпоте слышалась ярость.
- Ты погубишь себя.- И тебя?..
- Да плевать мне на то, что станут болтать обо мне – я сумею заставить любого замолчать. Но ты! – видя реакцию Наташи на его слова, он тоже распалился. – Подумай о себе! Ты погубишь себя, свою честь, своё имя. Андрей отвернётся от тебя…- Он давно уже отвернулся, - передёрнула плечами она.-…теперь уже навсегда. А остальные? Император? Императрица? А Мария? Вы с ней были подругами!- И остаёмся, как ни трудно в это поверить, - девушка грустно улыбнулась. Упоминание имени цесаревны несколько отрезвило её, проткнув сердце очередным острым стилетом. – Я не стою и капли её великодушия, но, тем не менее, она была великодушна ко мне…к нам…Михаил скривился. Как ни любил и уважал он цесаревича, он не мог позволить Александру окончательно погубить его сестру. Долг дворянина и офицера был для него священен, но Наташа – вдвойне, втройне священнее! Кажется, подвернись ему сейчас наследник, он бы, не задумываясь, предложил тому стреляться.
- Что, если Его Высочество оставит тебя? Он волен в своих решениях, ведь ничем не обязан тебе.- Я подчинюсь, - тихо ответила она, хоть сердце заныло при одном предположении о таком ужасном повороте.Князь Репнин стремительно шагнул к сестре, поймал её ладони в свои руки и прижал их к своей груди.- Ох, Наташа, милая, одумайся! Я не в силах заставить тебя, я лишь прошу: подумай о себе! Что станешь делать ты…? Августейшие особы ветрены – это у них в крови. Как скоро Александр найдёт тебе замену? – на лице девушки отразилась такая боль при этих словах, что Михаил по-настоящему испугался за неё. Сердце его болело, когда он заставлял себя произносить такие жестокие слова, но если они могли отрезвить Наташу, он был рад причинять боль себе и даже ей. Но, кажется, они не принесли ничего, кроме боли.
- Он любит меня, - зашептала она, вцепившись онемевшими пальцами в сукно его мундира, - я вижу это в его глазах и его улыбке… Даже если мы не вместе, я чувствую его любовь, его заботу, его нежный взгляд. Он никогда не смотрел так ни на кого, даже, да простит меня Господь, на Её Высочество – уж я-то знаю. Разве может кто-то так искусно играть? Разве может мужчина смотреть так на женщину, если не любит? Разве ты не любишь Лизу, Миша? – он вздрогнул и покачал головой, и Наташа удовлетворённо улыбнулась: - а ведь ты смотришь на неё так же, как Александр на меня, ты говоришь с ней так же и так же улыбаешься ей. Так если Александр меня не любит, быть может, и ты равнодушен к Лизе?- Нет, я люблю её, - тихо произнёс он.- Видишь?! Вот и он… - она замолчала, пытаясь выровнять сбитое дыхание. Сердце стучало так скоро, как никогда, отдаваясь громким гулом в ушах. – Я знаю, ты осуждаешь меня… - Натали опустила взгляд, пристыжённая вспышками и уговорами брата больше, чем если бы он в самом деле стал выговаривать ей. – Но прошу тебя лишь об одном: не отворачивайся от меня! Твоего презрения мне не вынести.- Презрения?! – Михаил ласковым жестом убрал выбившиеся из причёски сестры волосы с её лица. – О чём ты говоришь, Наташа? Что бы ты ни сделала, я никогда, слышишь, никогда не стану презирать тебя. Ты – моя сестра, самая лучшая и любимая, даже когда ты ошибаешься. Я никогда не оставлю тебя.Болезненный румянец схлынул со щёк Наташи, сменившись матовой бледностью, когда она облегчённо прикрыла глаза. Брат и князь, хранитель родового имени, сейчас боролись в Михаиле, но он уже знал, что этот бой неравный, и братская любовь победит любые соображения чести. Уже сейчас он понимал, что ему придётся принять на себя тот удар, что падёт на его сестру, но это не страшило его. Страшило осуждение родителей – это правда, но он надеялся, что и князь, и княгиня примут сторону детей, сплотившись с ними против мнения света. Или вовсе ни о чём не дознаются в своей солнечной Италии, где солнце кружит голову и иссушает в умах любые сомнения и мрачные мысли. Михаил не знал Наташиных – теперь уже и своих - врагов, незримых, злоязыких, но был готов побороться бок о бок с сестрой против императора ли, против придворных ли или против безразличия цесаревича, если однажды придёт такой миг.
***Письмо было не подписано, но Андрей без труда узнал руку цесаревны. Пространное послание ни о чём, какие часто пишут возлюбленным, наполненное нежностью и кротостью, которые были так присущи Марии. Холодный пот выступил на лбу князя: неужели минутное участие в ней, которое он проявил в минуту её отчаяния, дало великой княгине повод помышлять о чём-то большем? Повод влюбиться… Впрочем, он тоже был хорош: говорил ей ласковые слова, почти флиртовал, жал ей руки и даже поцеловал… Что и говорить, он сам поддался очарованию грусти, переполнявшей её, а жалость к той, на чело которой в скором времени ляжет венец правления одной из могущественнейших держав мира, но которая не могла править даже собственным мужем, на один роковой миг затмила его разум. Но туман рассеялся, и чувства, которые он испытывал к цесаревне, стали для него яснее ясного, вот только она восприняла его поведение совсем по-иному.?…о нас говорят…?. Говорят – значит, и цесаревич, быть может, услышит об интрижке своей жены. Князь Долгорукий усмехнулся, ещё раз пробежав взглядом эту строчку, от которой так и веяло какой-то необъяснимой гордостью. Так ли была расположена к нему на самом деле Мария Александровна, как он думал несколько мгновений назад, или для неё он был лишь выгодным способом обратить на себя потухшее внимание наследника? Но разве могли лгать эти открытые светлые глаза, лучащиеся нежностью и грустью, невысказанной болью и затаённой игривостью? Он уже не знал, чему верить, а чему нет. Но это ?говорят? давало ему понять, что, верит он или нет, правдива ли Мария или нет, а другие верят.
Пугало его другое: о том, о чём говорят при Дворе, всенепременно уже знает Его Величество. И то, что Андрей ещё не зван в его кабинет под строгий взгляд твёрдых голубых глаз – лишь веление случая. Или всё-таки протекция цесаревны, подобная той, какой удостоилась Натали? О, нет, император не станет спускать измену никому в своей семье, даже любимой невестке! Разве только сыну… Уже почти привычное раздражение шевельнулось в Андрее при мысли о цесаревиче. Он не имел права думать так о своём будущем повелителе, но все сословные границы стёрло соперничество за сердце одной женщины. Князь не любил Натали, но она была его; Александр же был влюблён, кажется, до беспамятства, но не имел права обладать ею.
Единственной женщиной, которую он любил, как в первый день, по-прежнему оставалась Таня. Никто не мог заменить простушку-крепостную в его сердце: ни утонченная Наташа, ни кроткая венценосная Мари. Всякий раз Андрей думал об оставшейся дома Татьяне с нежностью и любовью, и в эти мгновения, кажется, даже добрел. Однако эти мгновения его душевного спокойствия были недолгими: то случится встретиться с супругой, которая всякий раз мрачнела при встрече с ним, то пересечётся взглядами с цесаревной, и сердце дрогнет при мысли о том, что чувствует сейчас Мария.
Он должен был сказать ей всю правду – так он говорил себе каждый день, поднимаясь с постели, выслушивая поручения Николая Павловича, присутствуя на торжественных вечерах, блестящих пламенем бесчисленным свечей и отблесками драгоценных каменьев. Прогуливаясь с ней по тайным дорожкам в саду, он множество раз набирал в грудь воздух для нелёгкого разговора. Но, стоило Марии взглянуть на него и улыбнуться – и вся его решимость таяла, как весенний снег. Его сочувствие играло с ним дурную шутку: он не мог нанести цесаревне последний, решающий удар, который, быть может, окончательно сломит Марию и превратит её в молчаливую несчастную тень. И, даже понимая, что боль, причинённая им, возможно, через время излечит цесаревну, он не мог заставить себя причинить Марии её, как приносит боль искусный врач, излечивая больного. Но он не врач – он лгун и трус, который тешится любовью венценосной особы, между тем, как она ищет любовь в каждой его улыбке.
Обмакнув перо в чернила, Андрей медленно принялся писать ответ. В нём было много таких же пространных красивых слов, как в письме великой княгини, много притворной нежности и наигранной ласки. И ни слова правды.