26. Сделка с совестью (1/1)

На три часа в жизни Стив искренне захотел, чтобы пропало все пропадом: и “Каракатица”, и Филлипс, и даже Джеймс Барнс, который и так пропал глубже некуда. Потому что все жаркое, маятное, грязное, скопившееся на дне души, наконец-то выплеснулось безудержным селем наружу, и он не собирался дать этому закончиться так быстро. Пусть будет о чем жалеть.Стива не смущало отсутствие опыта. Подобной практикой мало кто мог похвастаться, уж больно суровые кары обещала церковь за содомию. Мужской грех почитался пикантным даже по ту сторону Ла-Манша, где не мылись год, улиток и лягушек ели и не морщились.Откуда тут практике взяться? Когда или геенной стращают, или жеманных и надушенных фаворитов на бульварных картинках малюют? На геенну Стиву было плевать, а на сахарного напудренного придворного Рамлоу и вовсе не походил. Да и сомнительно, чтобы кто-то в кружевах и помаде вызвал бы у Стива хоть толику того интереса, что вызывала одна татуировка у Черного Пса на груди.На простынях Стива перебывало достаточно женщин — от разбитных портовых шлюх до вдов-скромниц, которые входили в спальню только при потушенных свечах и даже под одеялом не позволяли стянуть с себя длинных ночных рубашек. Он посредственно знал, как и что нужно делать с женщиной, чтоб ей стало если не хорошо, то терпимо, и неплохо понимал собственное тело, чтобы сделать ему если не великолепно, то хорошо.Здесь же вся территория была неизведанной — белое пятно с обитающими на нем драконами. И не только на карте самого Рамлоу, но и на его, Стива, личной карте тоже. Драконы эти дышали жаром, от которого мозги плавились и стекали куда-то ниже ремня.Одного постыдного опыта под водопадом остро не хватало. Стив не знал, куда девать руки, и сам себе казался слишком большим и нелепым, а кровать сразу стала узкой и чересчур жесткой. Вот только Рамлоу, похоже, так не думал: смотрел на Стива темно, жарко, без обычной смешинки. Губы кусал точно решившись, но не решаясь. Дотрагивался так, словно пугать не хотел — коротко, сильно и отпускал сразу.Стив, право, не ожидал от себя, что желание быть ближе к чужому горячему телу перерастет в какое-то животное трение, а на любую ласку он будет реагировать в сотни раз сильнее, чем раньше. Рамлоу, казалось, понял, что творится с командором от его касаний, но и не подумал прекратить, напротив, наслаждался каждым движением, каждым стоном, который несдержанно вырывался сквозь стиснутые зубы, и вторил тихим рычанием ликующего хищника, наконец заполучившего в когти желанную добычу.Что до Стива — то он горел. Весь, разом, дотла. И не собирался обратно выстраивать те плотские барьеры, что уже пали пеплом. Какая разница — сейчас сгореть или потом, в адском пекле за прелюбодеяние, противоестественное природе и вере?Рамлоу, кажется, тоже было плевать на все — он, навалившись сверху, ласкал его сильно и размашисто, точно под ним не человек был, а холеный жеребец-трехлетка. Сжимал крепкие мышцы в горсти, так что пальцы отпечатывались, тянул за запястья, вынуждая поднимать руки вверх, и в противовес грубым движениям нежно, почти трепетно касался кожи губами или, напротив, прихватывал жадно, почти кусая. И смотрел, точно перед ним долину поющего золота расстелили, а не обычного человека на кровати растянули. И это бы еще полбеды было, но Рамлоу даже на пороге первородного греха не затыкался — говорил, спрашивал и вынуждал отвечать. От одного этого хотелось провалиться в ад, в пучину.— Сладко? — шептал и, не дожидаясь ответа, продолжал: — А если здесь? Боги мои… Хочу, еще ближе! Не в монастыре, дьявол тебя дери, прижмись. Нет, я сам… О… сейчас будет ниже. Хорошо, что дрянь с тебя срезали, а то бы ты мне шею свернул. Ногами. Раздвинь их. Хочу тебя. Сейчас. Хочу, чтоб орал…— Услышат…— Дьявол с ними, пусть слышат! Дай!В одежде путались недолго, стянув разом и всю, что-то распустив по шву. И Рамлоу снова навалился сверху — не столько тяжело, сколько крепко. И прикусил за грудь, потом приласкал языком, потерся щетиной. Стив зажмурился, выдохнул, стискивая зубы так, чтобы беспомощные стоны не перебудили команду за тонкими переборками, и вцепился в края койки, чтобы действительно ненароком ничего не поломать.— Тебя хочу… С того мига, как ты меня штурвалом приложил. Увидел, и все. — Надо было сильнее приложить.— Но тогда бы я не смог сделать вот так...Рамлоу довел до того, что Стив уже только шипел сквозь зубы и бедра вскидывал нетерпеливо, в попытке добыть необходимое трение. Тело горело, от шеи и ниже, собственный ствол пульсировал, яйца потяжелели так, что еще чуть-чуть — и станет невмоготу, до боли.— Рамлоу…— Брок. Пока я на тебе сверху или под тобой — только так и не иначе, — Рамлоу перехватил Стива за запястье и притянул к губам. — Тебе ясно, командор?— Капитан, — поправил Стив и, легко высвободив руку из хватки, положил ее Рам… Броку на спину, скользнул ниже, погладил бок и прихватил за полусферу почти каменной ягодицы. Сам. Потому что захотел. Погладил, а потом с силой смял и, уже откинув любые сомнения, потянулся к губам, зная, что ему ответят. Потому что время для “под” тоже наступит.Хорошо, что хоть у кого-то из них был опыт, а еще здорово выручило то, что Брок видел в темноте не хуже кошки и наизусть выучил, где что валяется в разгромленной каюте. Поэтому он вытянул нужную склянку из рундука и вернулся в кровать так быстро, что Стив не успел осознать происходящее и начать думать, а после и вовсе стало не до мыслей. Было неудобно, стыдно, восхитительно, но вот мыслей не возникало никаких. А когда Брок горячо выдохнул прямо в основание ствола, туда, где все уже гудело от напряжения, “стыдно” и “неудобно” испарились тоже.Пусть все летит к чертям! Перед глазами плыли лиловые круги, хотя век он не опускал. Просто оказалось всего разом и так много, что хотелось орать в голос. И он кусал губы, чтобы ни звука не вырвалось.Наверно, он слишком гнал события, но знающий жаркий рот Брока не давал ему никаких шансов продержаться долго. А тот, казалось, все замечал и видел, и поэтому не торопился вовсе: нанизывался горлом на стоящий до боли ствол так, что вершину обнимало сладко и сильно, медленно проводил языком по венам, тер сомкнутыми в кольцо пальцами под уздечкой, второй рукой осторожно поглаживая и надавливая там, возле пульсирующего отверстия. Потом наделся ртом еще сильнее, сдавил, выжимая из Стива хрип, и задвинул ему разом два пальца, приучая, растягивая. Глубоко, смущающе, на грани боли. Вроде бы для смазки использовал что-то из лекарских запасов, но Стиву уже было не до мелочей. Достаточно того, что мазь скользила и не жгла. Командор Роджерс оказался этой ночью на диво неприхотлив. Зато он сходил с ума от горячего языка, ласкающего головку члена, и настойчивых сильных пальцев, которые раздвигали его там, сзади. Осторожно и глубоко. Пытка, казалось, продолжалась вечность — трижды его подводили почти к самому пику и трижды оставляли рычать от разочарования, а потом и вовсе отпустили. Горячая тяжесть исчезла, влажного ствола коснулся прохладный ночной воздух.Ошалевший от ощущений, сначала рухнувших на него, а затем пропавших, Стив только замычал протестующе, но и тут ему не дали прийти в себя: дернули вверх, поцеловали жарко, так, как никто не целовал — лаская языком язык, заманивая в свой рот глубже и посасывая, точно это не поцелуй, а ствол опять ласкают. Глубже, еще.— Я тебя сейчас выдеру, — пообещали прямо в рот и снова поцеловали, теперь уже настойчиво и сильно, на грани с грубостью.Но стоило раствориться в новом поцелуе, как на плечи с силой навалились, переворачивая, и Стив сам стал точно тот светловолосый с пиковой карты призрачной колоды — снизу, на четвереньках. На коленях и локтях, с искусанными губами и черными засосами на белой шее, обнаженный внутри и снаружи. А позади… Стив, плюнув на собственное смущение, обернулся через плечо. Посмотреть. И встретил такой же поплывший ответный взгляд пикового короля. Рамлоу дышал тяжело и загнанно. Щупальца на груди почти сходились при каждом выдохе. Потом откинул со лба мокрые от пота пряди, прижался своим стволом прямо туда и зажмурился. Словно от боли. И губы облизал, не напоказ, а так, случайно.Все, как виделось на карте, словно призраки наперед знали и в самую душу заглядывали.— Святые угодники… Не выдержу!Брок крепко ухватил его одной рукой за бедро, оттягивая ягодицу, ливанул туда из склянки, направил себя внутрь и даже не вошел — ворвался в него, точно боялся, что Стив куда-то денется или растворится мороком. Изнутри резануло болью, отрезвило разом, но Рамлоу не замер опасливо, не прекратил движения, только другой рукой перехватил ствол Стива, все такой же крепкий, у самого корня и провел вверх сильно, сразу отвлекая, вышел целиком и вновь толкнулся всем стволом внутрь — с рыком, не сдерживаясь.— Узкий какой...Во второй раз боли уже не было, словно она испарилась от решительных ласкающих пальцев, а на третий толчок Брок задел внутри что-то, и Стива выгнуло от сильного, но такого всеобъемлющего наслаждения, что он забыл о своем обете молчания и вымученно застонал.Брок двигался резко, не нежничая, но ласки и не требовалось — Стива и так пронизывало удовольствием от любого прикосновения. Вперед, опять вперед. Растяжение стало чувствоваться острее, Стив сжался на чужом стволе, стараясь то ли взять глубже, то ли задержать таранящий член там, где было слаще всего.— Дьявол тебя раздери, узко... не сжимайся, боги! — Брок замер на миг и отрезвляюще прикусил за лопатку, наверняка оставляя на коже след.— Я… — начал Стив, сам не зная, чего желает — попросить задвинуть сильнее, или глубже, или вовсе прекратить.— Держись, командор, — выдохнул сзади Брок и опять, словно копируя пиковую картинку, навалился на спину, подхватил одной рукой Стива под грудь, второй продолжая ласкать налитый ствол. Стал сильно и глубоко загонять свой член, лишь немного выходя обратно, точно у него не было сил рассоединиться. — Держись еще немного… Святой Иисусе, сладко-то как. Взял, мой… Не могу, не могу больше... Перед глазами уже точно выбелило, движения Брока стали сильными, размашистыми, но потеряли ритм. Он всякий раз прицельно надавливал туда, где копилось наслаждение, а потом отчаянно двигал кулаком вперед, докидывая хвороста в полыхающий костер. Стив понял, что все — предел, дальше уже не продержаться ни секунды: прогнулся, вжался, принимая горячий ствол глубоко, добавил свои пальцы к чужому кулаку и, уже кончая — пульсируя невообразимо сильно и долго, — уловил еле слышный выдох:— Мой капитан… Дьявол тебя побери, мой капитан......“Свобода”, похоже, встала против волн, потому что качка усилилась. Это было первая связная мысль, которой удалось задержаться в размягченном страстью мозгу. Вторая была о вине — осталась ли в рундуке еще бутылка, потому что судьба двух первых точно была печальна. Третья мысль и мыслью не была — так, удивлением: что Рамлоу не спешит отодвинуться от его спины, а напротив — спустился чуть ниже, чтоб весом не давить, уложил голову между лопаток и легко поглаживает под коленом. Зад саднило — теперь уже ощутимо, под бедрами было мокро и липко, но томное удовлетворение, поселившееся внутри, делало это неважным. Лежать было хорошо.Несмотря на ледяную, вымораживающую ревность, которая спала гадюкой под ребрами до поры до времени, Стив и умом, а теперь и телом понимал, что Джеймс нашел в Броке. И что он сам в нем нашел. Вот это самое, горячее и неудержимое. Черный Пес любил как жил — жарко, неистово и совершенно не задумываясь о последствиях. Горел и грел. Хотел. Будил внутри такого же парного, сходного зверя. Даже сейчас ощущалось, что еще четверть часа — и Стиву захочется повторить, словно ему снова шестнадцать и он случайно подглядел за тем, как Джеймс переодевается к ужину...Роджерс прикинул, чего хочется больше — пить или не вставать. Выходило второе. — Как думаешь, там вино осталось? — тихо спросил он у Рамлоу.Тот пошевелился, потянулся к краю кровати, и через секунду Стиву в локоть ткнулось прохладное стекло, а Рамлоу вернулся обратно ему на спину. Как домой.Стив глотнул и слепо протянул бутылку обратно.— Хочешь?Брок бутылку осторожно забрал, но, судя по звуку, поставил на пол. Зато потом слегка прикусил кожу между лопаток, отпустил после недовольного шипения и усмехнулся:— Хочу. Стив улыбнулся в скрещенные под подбородком руки. На параде смертных грехов у Рамлоу жадность явно шла в паре с прелюбодеянием и даже вырывалась на полкорпуса вперед.— И как в тебе помещается? — вслух удивился Стив и уточнил: — Вот это все? Щедрость, желание, самодовольство, даже любовь втиснул. Рамлоу помолчал, потом выдохнул шумно и мирно.— Дьявол знает. Привык. Притерпелся. Научился. Когда кто-то нравится, вот как ты, нравится так сильно, что внутри сводит, то какая уже там разница — кто был раньше, кто будет после. Но переплюнуть тех, кто раньше, я точно смогу...— Особенно если раньше — никого, — охладил его пыл Стив. — Так что, старый приятель послал к дьяволу — не беда, с другим карта ляжет?— Не, — Брок за спиной напрягся, но все равно сниматься с якоря не спешил — такими уколами эту шкуру было не пронять. Тут гарпун на кита требовался. — Сам сказал — жадный. Мне все надо. Я же сожрал без соли и перца, что он мне в плечо чужое имя шепчет. Теперь и он, когда вспомнит, вернется и узнает — потерпит. А ты и так знаешь. — Я думал, что ты ревнив, как все южане… За чужое имя голову оторвешь.— Ревнив. Очень, — Брок опять прикусил между лопаток, словно подтверждая. Стива выгнуло, ствол снова начал твердеть. — Но тут такое дело… Я поначалу все дергался, что он попросит меня найти его любовь — хотя какая там любовь. Так, ошибка отроческой дурости. Боялся, что отказать не смогу — и приволоку ему на серебряном блюде. Готовенькое. Но он не попросил.— Выходит, твой призрак, Железнолапый… все помнит? Ну, как живым был? — Стив замялся, с одной стороны, сгорая от нетерпения узнать хоть что-то про Джеймса, с другой — ощущая себя двуличным подлецом, ведь он за спиной своего мертвого друга его тайны вызнает. Можно даже с самим собой пари заключить, кто это — дочка Винсанов или Этель Скотт? С кем Джеймс успел так сглупить, что помнит даже за порогом смерти?— Помнит, — подтвердил Брок. — У Железнолапого с памятью очень хорошо. Полный трюм. Тут только кусок про меня сирены подпортили.— Так, а почему ж он сам к своей любимой не пришел? Конечно, девушка, может, и не в восторге была б, но заблудшим душам признание в грехе приносит успокоение. Христианское милосердие...— Роджерс, прибери тебя Черная Ма! Вот мы с тобой согрешили, легче стало? Или еще хочется? — Рамлоу, словно почувствовав чужое возбуждение, протиснул руку Стиву под бедра и погладил встающий член. — Вот и ему не легче. Тем более что никакой приличной девицей там и не пахнет.— Замужняя дама?— Откуда там дама-то? Стал бы я из-за какой-то селедки в корсете дергаться. Куда хуже…И Стив в то же мгновение понял, что хочет, чтобы Рамлоу замолчал и никогда не говорил того, что сейчас собирается произнести. Он даже открыл рот, чтобы попросить того заткнуться, но не успел — Брок, горячо дыша в спину и медленно лаская Стива пальцами вокруг уже налившейся желанием плоти, проговорил:— Мне, знаешь, его тоже делить приходится. И без всяких шансов на полный абордаж. Так что пусть выкусит. Квиты. Приятель у него был. Дружили здорово, росли рядом, всякие ваши штучки-дрючки, мамки-гувернантки, балы и банты, все вместе делили. Потом вроде как офицерами вместе стали: патенты, компасы — по кабакам да игрищам. Я таких дворянчиков, которые от учебной доски на портовых блядей прыгают, знаю, видал, по медяку пучок в базарный день. Вот и эти гуляли. У них ничего такого. Ну, вместе. Баки по нему сох. Молча. Ни словом, говорит, ни взглядом. Боялся, что тот его к дьяволу сразу пошлет. Отвернется. Наверно, правильно боялся, вам, благородным, есть чего терять. Стив еще с секунду судорожно перебирал в голове всех приятелей Джеймса, а потом до него дошло, он вздрогнул, но Брок списал это на другое и осторожно провел губами по пояснице, согревая дыханием.И, сам того не зная, добил:— Он его все ночами зовет. — Потом сказал тихо, но зло: — Он спать не умеет почти — мертвый же, хоть и горячий. Но его можно укатать. Знаю пару ходов. А потом рому с маковой настойкой дать. Он тогда засыпает, ненадолго, но во сне мечется, звать его начинает. Без имени, тут я приукрасил, да. “Маленьким лордом” называет. Я потом вызнал, выпытал, что за лорд такой. Баки неразговорчив, но иногда его срывает. Быть мертвым — скучно.Внутри все трещало по швам, нарощенный панцирь пришел в движение, огромным бесконечным ледником перемалывал все внутри, и на душе по очереди становилось то горячо, то стыло. И больно за то, что все потеряно. И хорошо от того, что было взаимно. И опять больно. А пальцы Рамлоу на его естестве, в противоположность всему, что внутри, вызывали какие-то глубинные восхитительные спазмы. Стив застонал, не выдержав, и двинул бедрами вверх. Рамлоу в ответ прикусил кожу на ягодице — почти до боли — и сразу согрел укус дыханием.— Так почему ж он не попросил тебя его найти? Раз тот ему нужен...— Шутишь? — бархатно засмеялся Брок. — Вот приду я, например, к твоему полковнику Филлипсу и скажу: “Эй, приятель, твой мертвый дружок, который сгинул невесть когда в море и, кстати, всю жизнь хотел тебе вставить, соскучился и передает привет”. Я, командор, конечно, рисковый парень, но не до такой степени. По этой же причине и Железнолапый к своему лорденышу не сунется. Мертвый и безумный — это разные вещи. Так что ревновать я ревную, но это не мешает мне знать — тут у меня соперников нету, лорды они или нет. Тем более что дружок Баки в его смерти и виноват.— Он рассказал тебе, как стал призраком? — медленно произнес Стив, пытаясь уложить все новости в голове хотя бы в относительном порядке. Бог с ним, с обдумыванием. Тут бы понять, что происходит. Задавать вопросы Броку было страшно, не задавать — еще страшнее.— Как — не рассказал, но кумекаю, что “Холодное сердце” по чьей-то дурости забралось в Гряду одним из первых. И огребло по самую мачту. А вот почему оно оттуда вышло и как Железолапый встал на его мостик — есть мыслишка. Не поверишь, жил между монахов, думал, все россказни про чертей да дьяволов вранье, а стоило от святых отцов свалить, так все сказки правдой начинают казаться.Рамлоу глотнул вина, уронив несколько капель Стиву на спину, отставил бутылку и тут же губами собрал пролитое.— Сделка. Опять. Парень ухитрился продать свою душу еще там, на берегу. Похоже, что дьяволу или кому-то рядом.— И на что сменял? — удивился Стив, но тут же припомнил странное.Джеймс никогда не был особо богобоязненным, но, когда они были мальчишками, мессу оба посещали исправно, правда шалили на ней, как все дети. А потом им стукнуло пятнадцать, Стив заболел, и на время всей его болезни Джеймс забросил и молитвы, и службы. Вроде говорил, что как-то не до них стало. Потом Стив поправился, но с тех пор он не мог припомнить Джеймса в церкви. Даже когда Летиция, его старшая сестра, выходила замуж — он помогал готовить церемонию в поместье, а в собор, на само венчание, опоздал. Значит, он уже тогда… Но на кой дьявол ему торговать душой? В семье у Барнсов было все благополучно, никаких роковых страстей. Никто не ставил на кон состояние, не заводил внебрачного наследника и не впадал в королевскую немилость. — Да на своего лорденыша и сменял! — вздохнул Брок. — Тот вроде хилый был очень, болел, болел, а потом совсем на тот свет засобирался. Баки…— А почему ты зовешь его “Баки”? — спросил Стив тихо, просто чтобы хоть что-то спросить. — Хорошее имя, короткое. Его так на островах туземцы прозвали, вроде как “однорукий убийца” на ихнем языке. Железнолапый — уж больно длинно, а против Баки он ничего не имел. Отзывался. Так вот, я когда его расспрашивал, он сначала сидел что твой пень и молчал. Потом рассказал. История прям для площадного цирка. Знаешь, где все сначала трагично глаза закатывают, а потом мрут. Вот в самый раз. Когда его дружок-лорденыш совсем уже в гроб намылился, Баки не выдержал — сбежал от одра в порт. В кабак, разумеется. Там надрался до зеленых чертей, морду кому-то разбил, сам огреб, а потом оказался за столом с каким-то типом. То, что нормальных в тех местах не водится — это и рыбе понятно, однако тот, кто к нему подсел, совсем уж был странный — говорил, а рта почти не открывал. И лицо у него было точно маска. Больше не запомнил ничего — слишком много вина. Хмырь предложил сделку — мол, вытащим твоего лорденыша из могилы, ты только подпись подставь. Баки хоть и лыка не вязал, но, не будь дурак, даже поторговаться ухитрился — поверх выцыганил приятелю здоровье точно у быка и еще каких-то штук, чтоб с довеском. Ну а потом поставил свою подпись на каком-то замызганном клочке кожи. И перстнем фамильным припечатал. Хмырь вроде как покивал, да и в толпе растворился, а Баки пить продолжил. До теплого моря в голове надрался. Очнулся утром у ворот своего дома — дотащили добрые люди, не бесплатно, понятное дело, за обчищенные карманы. Баки в себя пришел, стало стыдно, что вместо того, чтоб провожать своего лорденыша в гроб, он всю ночь вино в себя лил. Рванул туда — а тот его на своих двоих встречает, выздоровел за одну ночь. Такие дела…Со Стивом творилось что-то страшное. Жуткое, больное и прекрасное одновременно. Осознание того, что Джеймс погиб отчасти по его вине, вдарило как обухом по голове. Что Джеймс еще тогда, когда им было пятнадцать, отдал за Стива самое ценное, что имел. Выторговал ему и жизнь, и здоровье, и силу эту проклятую. Контракт подписал, заверил и потом за пять лет ни словом об этом не обмолвился. Все потому, что любил? Вот так, молча? Так же, как сам Стив? — Значит, он обменял свою душу на чужую жизнь? — Выходит так. Потому и Гряда его задержать не смогла. Постаралась, конечно, руки-то он там лишился. Покалечила и даже убила, а вот к себе заграбастать в рабство не смогла — душа-то уже другим тварям продана. И подпись кровью проставлена.Вот почему сирены называли силу “подарком, который он не ценил”. А ведь плата за подарок была королевская. Дьявол бы все это побрал! Как же все сплелось, не развяжешь. А может, и развязывать не обязательно, может, надо как Македонский?.. Прошлого уже не вернешь, как бы ни мечталось. Так не все ли равно?Знай Стив тогда, когда валялся в бреду на мокрых от холодного пота простынях, что его самый дорогой человек собирается ради него продать душу, — да он бы сразу с башни поместья бросился на мощеный двор. Но что свершилось — то свершилось. Судьба сдала карты, и нужно играть чем есть, а то, что другие шельмуют или карты у них крапленые — неважно. Ради Джеймса Стив рискнет, как когда-то друг рискнул ради него — всем. Принять решение оказалось легко и просто, а дальнейший план виделся настолько четко, что Стиву на мгновение показалось, что кто-то могущественный ему подыгрывает. И вряд ли у этого кого-то есть нимб и крылья.В мыслях крутилось, кипело, но вставало на свои места все, что предстояло свершить. Пусть Джеймс не приходил к нему все это время: боялся, возненавидел после гибели или берег от себя — не важно. Он спас Стиву жизнь, подарил годы, полные здоровья и веселья, и пора отдавать долги. Он любил Джеймса всю жизнь — хоть на принятие этого чувства ему и понадобились годы. Если Джеймс выбрал для себя Черного Пса — значит, так тому и быть. Стив Роджерс сделает все, чтобы рассчитаться по старому долгу, а потом уйдет, потому что его друг заслужил покой.Рамлоу любит своего Баки как умеет, хотя для того, чтобы осознать всю ценность, Черному Псу тоже пришлось сначала все потерять. Все просто. Решение Стив принял. И наконец стало хорошо, хотя все еще больно.Рамлоу, который и не ведал, что за вулкан пробудил, продолжал рассеянно поглаживать его по пояснице:— Надо же, обзавелся на старости лет дурью одному любовнику рассказывать про другого.— Я не любовник, — Стив нашел в себе силы улыбнуться и снова поддался нежной, осторожной ласке. Все решено. Все взвешено. Все оценено. Но все будет завтра. Сегодня, пока длится ночь, можно взять себе — тайком, точно вору. На память.— Мне отсюда виднее, — прошептал Рамлоу и спустился еще ниже, прихватывая губами нежную кожу. Ласка была острой точно укол булавкой, Стив не успел остановить движение — выгнулся приглашающе и замычал, но нашел в себе силы к сопротивлению. — Ты что творишь?— А на что похоже? — Рамлоу повторил, а потом и вовсе ухватил Стива за бедра, потянул вверх, но вместо того, чтобы взять опять сзади, поднырнул под него, лег на спину и коснулся губами члена, сначала осторожно, точно боясь спугнуть, а потом снова взял глубоко и жадно, одновременно вставляя пальцы туда, где недавно был его ствол. Желание опять победило слабую плоть и заставило поочередно то насаживаться на ласкающие пальцы, то толкаться в узкое горло.Неважно. Пока все неважно. “Каракатица” еще далеко. А он — капитан пиратов на пиратском корабле, и никто не станет упрекать его за украденные для себя минуты.Брок особенно сильно надавил пальцами. Стив почувствовал, как член дернулся, готовый к разрядке, но Рамлоу сразу же с силой пережал его у самого основания. Выпустил из сладкого плена рта с таким пошлым звуком, что казалось, от одного этого от стыда можно сдохнуть, облизал губы еще пошлее и проговорил — с трудом, голос у него стал осипший, низкий:— Попроси.— Что?— Попроси меня трахнуть тебя.Пальцы вновь пришли в движение, растирая, вминаясь сильно и четко, только вот рот теперь был недостижим, как сокровища майя. Со ствола Стива текло — он дергался от каждого прицельного движения пальцев, буквально сочился прозрачными каплями, которые Брок нежно, почти невесомо снимал языком.— Брок… — с угрозой начал Стив, но Рамлоу только рассмеялся — и прикусил кожу мошонки, потянул зубами и выпустил.— Давай, мой капитан, — он повторил, продолжая задвигать все сильнее. — Ты хочешь, я хочу. Попроси.— Брок…— Имя ты уже выучил, осталось полшажочка до греха. Выебать тебя еще раз? Жарко, но неглубоко? Хочешь? Пальцы издевательски замерли и стали двигаться совсем мелко, лаская короткими нажатиями, вместо прежних сильных движенией. Стив застонал, сжимаясь, чувствуя горячее дыхание на своем стволе, выдохнул и прошептал:— Дьявол тебя побери! Да.