25. Затишье перед бурей (1/1)

Они встали у линии, где океан переставал быть синим и обретал мутную зелень. Заякориться не вышло, и фрегат медленно дрейфовал вдоль течения, а потом поворачивал и на одном фоке шел обратно.Чинились и ждали.С почти срубленной мачтой, изорванными парусами и дырами в борту соваться туда, где тебя однозначно ждет схватка с противниками, у которых точно перевес в живой силе, а то и в мертвой, не хотелось. Судя по расчетам, благодаря талантику Рамлоу они обогнали “Каракатицу” почти на сутки, и ждать ее стоило вместе с утренними туманами.Оно и к лучшему, хоть такая передышка.По счастливой случайности в стычке с испанцами никто сильно не пострадал — двоих из команды посекло осколками, но на ногах они держались. Может, Черная Ма сжалилась и решила, что достаточно всех припугнула и теперь они станут примерными мальчиками?Самой “Свободе” досталось куда больше. Течи, появившиеся на пороховом складе, удалось заткнуть сразу же, а вот с прорехами на орудийной палубе пришлось повозиться. Слава Иисусу, что командор Роджерс еще месяц назад заставил интенданта перепроверить на борту все плотницкие запасы. Вот и пригодилось чуть ли не все разом, включая парусину, древесину, медь и канаты. Также в ход шли пакля и деготь, без счета. Без сухого дока полностью залатать борта все равно бы не получилось, но сделать так, чтобы корабль мог противостоять морской стихии и штормам и добраться невредимым до ближайшего порта, они могли.Командор Роджерс, примотав Сердце Океана к запястью чьим-то головным платком, занимался тем же, что и остальная команда: помогал, таскал, катал, носил, держал, где мог и как мог. С учетом взятой взаймы у кристалла силы мог он многое, а потому требовался везде.Словно библейский Самсон, он поступил в безраздельное распоряжение Далилы-Роллинса, который использовал шанс на полную катушку. Хорошо хоть обычная усталость Роджерсу не грозила. И когда он, точно сказочная чумазая бедняжка, переделал почти все из длиннющего боцманского списка, Роллинс чуть ли не силой сдержал себя от внесения в перечень очистки корабельного днища и надраивания палубы от него и до заката. И то сдержался он не из-за человеколюбия, а потому что это была палуба “Свободы”, будь это “Каракатица” — так легко Роджерс бы точно не отделался.Радость от возвращения с трудом добытого Сердца Океана так и не появилась, словно всю ее забрал Рамлоу своими откровениями. Вот сейчас Стив опять силен, как Голиаф, только что толку? Стоит камешку пропасть, и весь дар сгинет вместе с ним. Точно и не бывало. Фата-моргана и то надежнее. Что ж теперь, всю жизнь в страхе хвататься за цепочку с сокровищем и видеть в кошмарах, как рвутся звенья? Врагу не пожелаешь такого. Так что миражами Стив себя тешить перестал — он отдал свой дар, обменял, а то, что тот к нему вернулся на время — не более чем насмешка судьбы. Не стоит пытаться удержать ее за призрачный хвост. Рамлоу вот попытался, и плутовка тут же напомнила, за что ценят тут Черного Пса. Умение уносить облезлый хвост из капкана ему нужно куда больше, чем какие-то шашни с мертвецом.Возможно, и сделка Стива, по мнению судьбы, произошла не просто так.Удивительно, но остальные ?кэпом? Роджерса называть не перестали, лишь голос понижали, если рядом был Черный Пес. И только боцман по-прежнему уперто гудел “командор”. К Рамлоу тоже вернулось уважительное “кэптен”, а “мистера” будто и не бывало. Что лишний раз доказывало — эта команда своего главаря тоже знала как облупленного и помирать под испанскими ядрами ни за грош не собиралась. Вот поганцы! И молчали ведь.Но ни на возмущение, ни на ругань сил уже не осталось. Последние дни вымотали Роджерса покруче, чем экзамены в Морской Академии: после тех он хоть знал — в будущем его ждет флотский патент и пирушка с Джеймсом, а сейчас будущее тонуло в тусклой зелени Моря Мертвецов, и уж там точно никто не готовил пирушек, а вместо старого друга рядом скалился Черный Пес, который наверняка этого самого друга… Дальше Стив не давал себе зайти даже в мыслях, опасаясь, что спасительный ледяной панцирь разлетится в куски, обнажив живое мясо, а уж ткнуть туда побольнее желающий всегда найдется.Когда солнце ухнуло за горизонт, точно его за трос дернули где-то на другом краю земли, Роджерс наконец закончил со своей частью работы, смел из предложенной миски на скорую руку приготовленную холодную пайку — камбуз здорово пострадал при обстреле, печь расплющило одним из ядер. О том, чтобы сервировать командору ужин в его каюте, речи, понятное дело, не шло. Последние два дня для всей команды выдались настолько маятными, что, кажется, в вечерней молитве все благодарили не господа за ниспосланную пищу, а втихую просили Черную Ма подзадержать “Каракатицу” на денек-другой. Но уж чего за Черной Ма не водилось, так это сострадания, так что смотровой глаз не спускал с востока — оттуда должны были показаться знакомые черные паруса. Если, конечно, они все рассчитали верно, и Филлипс сейчас не сидит благополучно на континенте, попивая грог в компании сквайров. Но командор чувствовал, что не ошибся — полковник шел за своим Эльдорадо, призраки шли за полковником, и все они должны были пересечься где-то здесь.Ясное дело, с ходу брать на абордаж “Каракатицу” никто не собирался — только отследить и сесть на хвост при благоприятной погоде. При неблагоприятной Роджерс планировал замаскировать “Свободу”: поднять нейтральный флаг, прикрыть нос и держаться на таком расстоянии, чтобы не опознали. Вряд ли кто-то из команды ожидает увидеть здесь свою альма-матер, которой положено стоять в Кингстоне и ждать назначения нового капитана взамен сожженного старого.Пока горизонт был чист. “Изабелла” с дьявольски быстрым судном связываться не стала, судовой капеллан наверняка объявил “Свободу” сатанинским порождением, да и досталось испанцам в драке преотлично — низкий поклон сэру Энтони и его удивительным талантам. Сейчас желто-красные должны зализывать раны да флагману в паруса плакаться, а не планировать мщение. Моряки народ суеверный — с дьявольщиной связываться среди простой матросни дураков нет. То ли дело шкиперы. Все как на подбор по уши в грехах и колдовстве!Капитанская каюта на “Свободе” пострадала меньше прочих помещений — только стекла в ставнях выбило, и под потолком зияла россыпь дырок от картечи. Роджерс заткнул их какими-то тряпками из рундука и рухнул на кровать, стряхнув сапоги с гудящих ног. Прикрыл глаза, надеясь, что сон, как малоопытный убийца, сразу же набросится на него, но не тут-то было. Дремота то приближалась, то удирала, напуганная резким звуком.С палубы долетали редкие выкрики работающих матросов, которые обычно не мешали, но сейчас каждый шорох казался чересчур громким и четким, а уж дудку Роллинса очень хотелось засунуть подальше под киль. Сверху орали, за дверью шуршали. Снизу еле слышно ритмично бумкала помпа, стараясь держать их на плаву. От постели пахло старым потом.Роджерс сел и растер лицо ладонями.Усталость, накопившаяся под кожей и не дающая уснуть, была какая-то нехорошая, мутная, словно тело тоже понимало — силу дали ненадолго. И ждало, что отнимут.Он нашел в развалинах мебели целую бутылку с вином, снес эфесом палаша горловину, налил в латунную чашку для умывания — другой целой посуды не осталось — и жадно выпил сразу треть. Потом стряхнул с себя мундир, снял оружейную перевязь, после некоторых раздумий оставил штаны и рубашку — тратить время на одевание, когда на горизонте появится “Каракатица”, будет некогда. И снова упал на койку. Подумал мельком, что неплохо бы размотать платок и переложить Сердце Океана в кошель, но глаза закрывались. Позже. Успеется. Он выгнал прочь из головы все мысли до единой, оставив только плеск волн и шум ветра. Сон смилостивился, подкрался... И сразу метнулся прочь, спугнутый скрипом открывающейся двери. Дьявол!— Ты стучать когда научишься?— Не привык стучаться в капитанскую каюту, да и староват, чтобы манерам учиться, — Рамлоу не чинясь прошел внутрь и огляделся. — У тебя не осталось еще того пойла?— Нет, только вино.Рамлоу вопросительно поднял бровь. — Угостишь?— На то, чтобы войти, тебе разрешения не требуется. На то, чтобы налить вина, полагаю, тоже.Стив перевернулся на спину и уставился в потолок. Сон сбежал окончательно, а вот муторная усталость усилилась. Да, он забыл отмотать платок и переложить Сердце Океана, а ведь хотел...— Ты — благородная кровь, тебе положено быть вежливым. И как это... этикетным, во. Я босяк и пользуюсь этим. Так угостишь?— Однажды жадность тебя погубит.— Уже погубила, и не раз, ты припоздал каркать. Но день, когда меня погубит дармовая выпивка, еще впереди.Рамлоу достал из рундука еще бутылку вина, сковырнул сургуч и сделал жадный глоток прямо из горла.Против воли Стив засмотрелся на темную струйку, которая сбежала из уголка губ и скользнула по загорелой шее за ворот, и с усилием отвел взгляд. Рамлоу же точно почувствовал, что на него больше не смотрят, и потерял к бутылке всякий интерес. С укоризной глянул на разбитые окна, вздохнул и уселся на единственный целый, не считая рундука, предмет в каюте — на кровать. Словно на свою собственность: не стесняясь, близко, почти впритык. Впрочем, на этой кровати Черный Пес провел времени куда больше, чем ее владелец. Так что право первого никто не отменял.Роджерс со стоном прикрыл глаза локтем. Сейчас совершенно не хотелось ничего выяснять, мало того — даже говорить не хотелось. Усталость давила все сильнее. Странно, вроде и кристалл был при нем, а даже моргалось с трудом.Все завтра — и “Каракатица”, и Филлипс, и призраки, и Черный Пес. Рамлоу точно мысли прочитал. Сказал тихо:— Завтра всему конец. Избавишься от компании отбросов. — Самокритично. Пена прибоя, ил морей, дно дна, или как ты там говорил? — пробормотал Стив.Рамлоу согласно отсалютовал бутылкой.— Не уверен, что твоя компания была худшей в моей жизни. Как минимум от тебя я благородства не ожидал, и ты мои ожидания оправдал, — пробормотал Роджерс и нащупал под платком кристал: тот вроде был на месте, но не мешало проверить. Он попытался найти завязки, пальцы соскользнули, раз, другой. — Но сейчас, Рамлоу...— Чего тебе, командор?— Не пойти бы тебе вон? — раздраженно предложил Роджерс.Да что ж такое, почему никак не ухватить. Вроде и ткань не шелковая, а скользит точно атлас.Черный Пес скосил на него глаза, снисходительно присмотрелся к чему-то видимому лишь ему одному и тихо рассмеялся, откинув голову:— Гонишь прочь, командор?— Гоню, но ты не уходишь, а оседаешь. Как та самая пена прибоя. Или ил.— Красиво болтаешь, — Рамлоу пододвинулся ближе, наваливаясь всем телом.Роджерс захотел пошевелится, стряхнуть его с себя, но развязать узел было важнее. Только вот…— Замри, — неожиданно нежно прошептал Рамлоу ему прямо в ухо, потом дохнул вином на подбородок, слегка коснулся губ, и Стив замер, пораженный до глубины души наглостью Черного Пса, и только набрал в легкие воздуха, чтобы возмутиться, как ощутил острую боль рядом с запястьем. Потом что-то влажно чмокнуло, руку словно кислотой облили, но не успел он заорать, как щипать перестало. Потом стукнуло, покатилось — кажется, это была бутылка, которую Рамлоу так и не допил, — а с головы Роджерса точно стащили пыльный воняющий затхлостью мешок, Стив глотнул воздух, раз, другой, и закашлялся.Рамлоу, откинув в сторону нож, которым, оказывается, молниеносно разрезал платок на его запястье, схватил Стива за плечи и сильно встряхнул, встревоженно всматриваясь в глаза:— Эй, здоровяк, а ну-ка давай дыши! Вот же ж паскудная дрянь! Дыши, говорю!— Уже. Все. Хорошо, — выкашлял Стив, и Рамлоу всунул ему его же чашку с недопитым вином.— Ага, вижу. Тебя словно из склепа вынули. Какая дьявольщина опять стряслась? — А на что это было похоже? — Роджерс почувствовал, как его отпускает — усталость пропала, только плечо ныло тихонько, и болел порез на запястье. И то, и другое позволяло ощутить себя живым. Дышалось легко, точно не он еще полчаса назад маялся от сонной одури.— На то, что наша драгоценная штучка — на деле гнилая дрянь. И носить ее дольше срока не стоит. Она ж там шевелилась, под повязкой. Я сначала подумал — мерещится. Покажи руку! — потребовал Рамлоу.Стив протянул ладонь вперед, сам с удивлением рассматривая темный до черноты кровоподтек, большой, почти во все предплечье, по которому цепочкой шли белые отметины — точно осьминог присосался. Тонкая кровавая полоса от ножа — неглубокая, начиналась чуть ниже синяка и даже не сочилась кровью там, где пересекала его.— Это Сердце Океана — нечто вроде... — поморщившись, начал Рамлоу.— Пиявки. Не хочет работать задарма, — продолжил Стив, откинулся на переборку, чувствуя себя беспричинно счастливым, и с усмешкой выдохнул: — Если вспомнить, откуда мы его достали — то не удивительно. Подарочек с гнильцой. Где оно, кстати?— Шут его знает, на полу — отшвырнул куда-то, — Рамлоу неожиданно ухватил Стива за руку и прижался губами к его запястью, при этом смотря дико, темно, прямо в глаза. От прикосновения передернуло, словно к коже приложили горячую примочку, пропитанную афродизиаком. Такую, что ощутил один раз — и пропал. — Я хотел его снять, — неожиданно сам для себя признался Стив, — но почему то не выходило, мысль ускользала. А потом пальцы не могли ухватить.— Значит, иногда я прихожу вовремя. Даже когда меня не зовут, — Рамлоу и не думал отпускать руку, говорил глухо, прямо в кожу. От каждого горячего слова по предплечью разбегались круги жара. По пояснице словно прошлась теплая волна — предшественница неизбежного возбуждения. — Сейчас вот, например. — Мы все время вытягиваем друг друга из каких-то пропастей, которые перед этим старательно сами копаем, — вздохнул Стив, ощущая странную раздвоенность. Снаружи было душно, точно в пекле — тело, послушное извечному зову плоти, покорно вбирало чужое тепло и тоже начинало гореть. Так, именно так, как когда-то мечталось в потных наполненных стыдом снах. Но внутри, под ребрами, там, где раньше тлела искра какой-то тоскливой нежности, теперь было стыло и серо. С того мига, как призрак с бригантины вытряс на свет божий колоду тайных желаний командора Роджерса, внутри под слоями черной жажды жила она — хрупкая, но жизнелюбивая. А теперь не выдержала холода и умерла. Впрочем, не стоит сожалений. Жажда-то никуда не делась.Рамлоу вызывал безумную слепую страсть, Рамлоу разрушительно хотелось. Хотелось присвоить, взять себе. Владеть. И нереальность этого желания жгла и колола. Теперь, в горниле происходящего, страсть переплавилась в чистую кристальную похоть, не приправленную даже щепоткой былого тонкого чувства. Зато нежность выпарилась, точно вода в реторте алхимика.— Свою пропасть я вырыл сам, пусть твоя совесть останется чиста как монашка, — криво усмехнулся Рамлоу, долил в чашку вина и выпил залпом, точно это было последнее вино и последняя минута жизни. — Хочешь исповедоваться? — Стив проследил за тем, как жадно двигается его кадык с каждым глотком, и поймал себя на мысли, что в который раз любуется Черным Псом. Как хищник из джунглей — огнем, разведенным охотниками. Огонь манил. Плясал, завораживал и искушал выйти из ночного сумрака навстречу свинцовому дождю. Огонь сулил смерть. И наслаждение одновременно. — А почему нет? Ты куда как краше всех святых отцов, которые мне встречались. Примешь мою исповедь, отче?Рамлоу шутливо приложил ладонь к своей груди, прямо к разрезу рубахи, за которой, Стив знал точно, сплетали щупальца татуированные твари. Твари, лишающие его сна и покоя. А Черный Пес продолжил тихо, с придыханием: — Как там положено начинать? Запамятовал. Нечастое дело — каяться. О! Прости меня, мой отче, ибо я грешен. — Рамлоу снова ухватил Стива за руку, но теперь уже крепче, опять прижался губами к коже, потом скользнул языком, прикусил, на мгновение блеснув белыми зубами, и разом весь оказался очень близко. И дальше говорил уже Стиву чуть ниже уха, в шею, разгоняя удушливые волны стыда одну за другой, словно ветер рябь по воде: — Наяву я вижу перед собой командора британского флота Стивена Гранта и еще сто имен напыщенных дохлых предков, мать его, Роджерса. Он торчит на мостике, в мундире, в этом... как его… жабо, застегнутый наглухо. Дурак дураком. А стоит мне закрыть глаза, как вижу его в чем мать родила. Голым. С ногами, раздвинутыми в стороны, точно у молоденькой шлюшки из борделя на Тортуге. Только вот на шлюшек у меня так с конца не капает. Как тебе картинка, мой отче? Или что командор на коленях передо мной и губы облизывает. Или что он гнется подо мной и рычит — потому что я в нем по самые яйца. Задвигаю так глубоко, что самому страшно. Вот оно, сразу под веками. Всякий чертов раз. Стоит только зажмуриться, как мерещится. Пошло, греховно, мой отче... Что за волосы держу крепко, пока командор свои губы вокруг моего ствола растягивает, что сглатывает тяжело, а потом выпускает конец, облизывается, — Рамлоу все шептал, и шептал, и шептал, роняя тяжелые безвозвратные слова, точно капли крови на жертвенник желания. — Вижу, как он сам сверху ложится. Тяжелый, сильный, захочешь — не скинешь, но и скидывать не хочется, а он продавливает под себя, а потом раз за разом подтверждает свое право. И от каждого толчка все меньше хочется вырываться.Стив понял, что между ним и Рамлоу не осталось зазора, лишь когда осознал, что вцепился тому в рубаху, как утопающий в соломинку. И ткань едва не трещит, даром что Сердца Океана при нем сейчас нету. А проклятый Рамлоу все шепчет, словно раскаленные гвозди в пах с каждым словом заколачивает. И внутри от этого шепота уже все горит, и собственный ствол от живота уже точно не отогнуть.— Страшен, командор Роджерс, грех содомский. В тебе, во мне. Страшен и сладок. — Сладок... — эхом повторил Стив и, уже наплевав на все, что было до и наверняка еще будет после, рухнул в чужую пропасть без оглядки.Рамлоу хочет его. Так, как никто никогда не хотел. Ни губернаторская дочка, ни вдова Джекобсон, ни череда морских жен в портах... Так не жалко, пусть берет! Много ли там того, что беречь? Но и сам Стив возьмет, что желает. А в том, что он желает, сомнений точно не было. — Если ты сделаешь хоть половину того, в чем каялся, я отпущу твои грехи. — Отпустишь? Нет, мой отче, пусть со мной останутся. Все, что ни есть — все мои. И Рамлоу сильным рывком опрокинул Стива на жесткую кровать, которая столько перевидала за последнее время, что уж этим ее было точно не пронять.