10. В кровати с пиратом (1/1)

Вернувшись на корабль, в свою каюту, Стив поборол желание упасть ничком на кровать и уснуть. Вместо этого он налил в кружку бренди — отчасти чтобы заглушить кислый вкус местного пива, отчасти потому, что это помогало скоротать время. Зябкий предрассветный час перетек в холодный утренний. Море сменило темно-синий цвет на египетскую лазурь у горизонта и глубокий аквамарин в самой бухте, по которой ватными облаками скользил туман. Командор Роджерс сменил платье пленника на мундир. И налил себе еще. Рамлоу не возвращался.Где-то в глубине порта заработала дубильная мастерская: даже отсюда было слышно, как вращаются колеса в механизмах. Проснулась кузня — сначала появился дым от печей, потом раздались слабые удары молотков. Мутными пятнышками в тумане заскользили по воде рыбацкие лодки — местные ушли на утренний лов за косяками тунца. За это время можно было не только найти дона Гильермо и оторвать ему голову, но и оббежать трижды весь остров с ней в зубах.Стив допил второй стакан бренди, прислушался. Может, пропустил? Но на палубах стояла тишина, нехорошая, выжидательная. Значит, Черного Пса на борту не было. Обычно стоило его потрепанному сапогу ступить на сходни, как деятельность команды становилась кипучей. При появлении Стива моряки так не старались. Не сказать чтоб это сильно задевало самолюбие командора, но осадок оставался. Впрочем, они клялись слушаться, а не беречь его чувствительную натуру. И он тоже клялся. И кажется, именно сейчас придется клятву исполнять — найти Рамлоу живым или мертвым. Судя по долгому отсутствию — второе. Командор Роджерс подхватил оружейную перевязь с саблей, пару пистолетов: стрелять он не любил, но держать при себе считал необходимым — иногда один вид заряженного пистолета отвращал от дурных мыслей. Оставил мундир — тот будет только сковывать движения, но повязал на шею платок — так, чтобы можно было натянуть его на нос, прикрывая лицо. Случайным свидетелям не нужно видеть, кто будет убивать людей с “Дьябло” и спасать того, кого и спасать-то не хотелось. Вернее, хотелось, но не спасать. Роджерс зажмурился. И сразу под веками пиковый неулыбчивый король отсалютовал кубком. Роджерс в раздражении рыкнул, спуская пар, пока никто из команды не видит. — Иисус и апостолы! Это все пиво, бренди и призраки, — прошептал он. Вранье самому себе звучало неубедительно. Фальшиво. Да, сваливать на призраков собственные грехи — последнее дело. Бедолаги и так прокляты. Но почему именно Рамлоу?На палубе Фиши полировал медные набойки на штурвале бархоткой и курил трубку. Рядом на квартердеке молча сидели абордажники, а у трапа, сгорбившись, стоял Роллинс.Ждали, значит.На Роджерса обернулись все разом, и удивление, написанное на грубых лицах, было неподдельным. Командор не счел нужным что-то объяснять — и так было понятно, куда и зачем он собрался. Хотя с “зачем” у него самого были сложности.Поравнявшись с Роллинсом, он приказал:— Если не вернусь — ловите свою “Каракатицу”. Поймаете — вернете “Свободу” в любой из портов Его Величества.Роллинс кивнул тяжело и замялся, явно намереваясь напроситься в компаньоны. Как и пятерка абордажников.— “Дьябло” стоит за мысом, — начал он. — Там…Договорить Роллинс не успел: раздался легкий шорох шагов, перестук подкованных гвоздями сапог, и из утреннего тумана вынырнули шестеро, при этом двое из них тащили на плечах третьего, а трое с оружием в руках прикрывали им спины.Кого несли, Роджерс заранее знал — даже не всматриваясь. Слишком уж приметный алый пояс. Черная рубаха скрывала масштабы беды, но их выдавал тянущийся за Рамлоу след из частых темных капель. Что бы там ни произошло — дон Гильермо свою виру с Черного Пса взял.Фиши выронил трубку и бархотку, абордажники метнулись к трапу, но Роджерс был быстрее. Одним прыжком оказался рядом, подхватил под руку, взвалив на себя весь вес, и сразу ощутил влагу — рубаха насквозь пропиталась кровью.— Да чтоб тебя дьявол рогами боднул! — ругнулся Роджерс, затаскивая раненого на борт. — Уже исполнено, командор, — пробормотал Рамлоу и окончательно обвис.Остальные матросы были в порядке, не считая того, что двоих команда не досчиталась. Впрочем, они почти сразу вынырнули откуда-то из переплетения улочек, взбежали на борт, жестами показали что-то остальным и потянули на себя сходни.Роллинс догнал Роджерса, тащившего Пса, и обеспокоенно шепнул, потирая шрам на подбородке:— Надо отходить. И быстро! Дон мертв, все по Кодексу, но береженого Бог бережет.Роджерс кивнул, давая согласие. Потом подхватил Рамлоу на руки, стараясь не побеспокоить рану, и понес к своей каюте. Осматривать его в общей столовой или в трюме показалось неправильным, все-таки Черный Пес был капитаном, хоть и не на своем корабле.— Хирурга! — бросил Роджерс через плечо. — Живо! Я не лекарь.Хирург оказался худощавым ирландцем, который в мирное время занимал должность парусного мастера. Он, не чинясь и не стесняясь, принялся за дело, походя отдавая командору распоряжения, точно тот был юнгой. Одобрительно кивнул на выделенную Роджерсом кровать, приказал снять с нее все, застелить прочным брезентом и лишь поверх положить льняное полотно. Срезал с Рамлоу одежду, всю. Только пояс пощадил, размотал осторожно. Со штанами и сапогами проблем не возникло, белья Пес неожиданно не носил, а вот рубашка успела прикипеть к ранам и сдалась только после того, как ее полили разбавленным водой вином.Хирург раздраженно выдохнул и вывалил на Роджерса следующую связку указаний.Горячая вода, бинты, вощеные нити, устрашающего вида инструменты — все это нашлось в кубрике “Свободы”, лекарь из ее старой команды был запаслив, точно хомяк. Набрав полные руки необходимого, Стив вернулся к себе через палубу, по которой уже вовсю носились матросы, готовя “Свободу” к отплытию. Похоже, что заниматься раненым Псом предстояло только хирургу и ему самому. Корабль требовал внимания остальных больше, чем стареющая великосветская дамочка.Рамлоу досталось крепко, но все же не смертельно. Две раны — страшные на вид, но с ровными краями. На левом плече: рассечены мускулы, и глубоко, ножей с этой руки Черному Псу еще долго не метать. Вторая на животе — на пару пальцев выше печени. Про такие обычно говорили — ангел спас. Потому что еще чуть-чуть — и вариться бы Рамлоу в котле.Обе раны от сабли или палаша. Разрезы с виду страшные, и крови много, но если умеючи зашить, то с божьей помощью выкарабкается.Видеть Рамлоу голым было странно, и Роджерс поначалу отводил взгляд, но тот словно намагниченная стрелка компаса возвращался обратно. Точно север был там, где угрюмый ирландец смывал бурую кровь с загорелого живота. Не то чтобы командор желал знать, что ниже пояса у Пса тоже есть татуировки, однако теперь знал. И покоя это знание не прибавляло. Там тоже смыкались щупальца. Почти смыкались. Да, прямо на стволе. И Роджерс даже на секунду не хотел представлять себе, как выглядит рисунок, когда плоть наливается и ствол встает. Святая дева, не вводи во искушение!Хирург закончил штопать к полудню и перепоручил бессознательного Рамлоу командору. Наказал менять повязки раз в три часа, оставил склянки с настоями и ушел — теперь уже штопать паруса. Между кипячением воды и прогреванием бинтов огромным чугунным утюгом командор Роджерс допросил моряков, которые были с Рамлоу на берегу. Те сначала мялись и особо болтать не хотели, но после того, как он, не переставая задавать вопросы, одной рукой ссыпал из утюга угли в жаровню, перемешал и засыпал обратно уже раскаленными, не прекращая при этом второй рукой записывать пометки по курсу на карте, парни разговорились.— Мы, тавой, ждали, что их будет меньше. В кабаке-то всего осьмеро были, не считая козла крашеного, — без всякого пиетета к испанцам пробормотал Брин. — А их оказалось тридцать. А позади два сарая да тупик. Я уж подумал молиться, но кэптен, черт языкастый, швырнул дону вызов на танец с саблями. А от такого не отказываются — это, чай, не кабацкие забавы, это всерьезку. Ну и сошлись они. Шпанец-то выше росту, да ширше — у его сабля абордажная была, такой наш Джек мастер махать. А кэптен его все-таки взял — первый раз поднырнул под локоть, плечо пожертвовал, но ногу попугаю этому распорол. А второй раз на волоске прошел — шпанец хоть и крашеный, в бою мастер — зажал кэптена в угол, полоснул по брюху, мы уж думали — все, заказывай панихиду, а нет, тот подманил шпанца ближе и рубанул. От души. Теперь у “Дьябло” новый шкипер. Поскромнее да понабожней.Роджерс рассказ выслушал со смирением, достойным монаха-отшельника. И выругался только один раз. Сплетя в этом одном ругательстве все, что он думает о Рамлоу и грехе гордыни. Моряков отпустил, даже уточнять ничего не стал. И так все понятно.Пойди Роджерс с ними — не понадобился бы фарс с дуэлью. А теперь возись нянькой, меняй примочки да опаивай дурманом этого бойцового петуха, чтоб в бреду повязки не сорвал.Роджерс, непривычный к роли сиделки, поначалу действовал медленно, боясь сделать хуже и больнее, но, похоже, его трепетность Рамлоу не оценил — оставался в забытьи. В середине дня заглянувший в каюту хирург одобрительно покачал головой, оставил бутыль с какой-то аптечной гадостью, наказав влить в больного не меньше трех унций, а самому Роджерсу посоветовал выпить рому. Чисто для здоровья. И вновь исчез.Совет был хорош, но выпивку пришлось отложить — следовало рассчитать курс, а для такого годилась только трезвая голова. Стив управился за час, осчастливив Фиши. Потом позвал Роллинса, чья дудка, кажется, вообще не затыкалась с самого рассвета, и приказал принести обед в каюту, в обмен поделившись новостями о самочувствии Черного Пса. Посовещавшись, на ночь решили не спускать паруса: команда разбилась на смены, курс Роджерс проложил по звездам, а Фиши страдал хронической бессонницей. “Свобода”, поймав хороший ветер, на полном ходу шла к Гряде Сирен. Впереди лежало открытое море, берега Кубы должны были показаться только к завтрашнему вечеру. Роджерс поднялся на мостик, проверил курс, понял, что на палубе ему делать нечего — все работает и без него, — и вернулся в каюту.Черный Пес, непривычно тихий, лежал на кровати и дышал так медленно и незаметно, что приходилось бороться с желанием каждую минуту проверять слабый пульс. Широкие льняные повязки — через весь живот и внахлест через плечо — только оттеняли общую бледность кожи, которую сейчас не могли скрыть ни природная смуглость, ни морской загар.Сознание к Рамлоу так и не возвращалось. Иногда, на краткие минуты, он открывал глаза, но вокруг себя ничего и никого не узнавал. Смотрел невидящим взглядом в потолок и тихо звал кого-то, уговаривая не уходить. Имени не называл, но его горячечный бред был полон нежности и такой любви, что Роджерс невольно позавидовал той, которую Пес звал в забытьи.— У нас получится. Мы обманем их. Уйдем. Ото всех уйдем. Черная Ма не даст нас догнать… сбережет. Не уходи… Сердце Океана я достану. Я знаю где. Теперь знаю. Будет свобода. Только не уходи… Уйдешь — забудешь меня. Его забудешь. Все отнимут. Не уходи, я мир переверну... Роджерс вспомнил о рекомендации хирурга выпить и налил себе на три пальца бренди. Тот обжег горло и сразу согрел желудок, который давным-давно переварил обед и несмотря на происходящее вокруг рассчитывал на ужин. Но тут ждало разочарование — ужинать команда собиралась в завтрак. Поэтому пришлось унять голод парой галет, полосками вяленого мяса и двумя горстями изюма: все это припас у него в каюте Рамлоу, заметивший за командором неистребимую привычку кусочничать, вкупе с нежеланием грабить камбуз. Стюард из Пса вышел идеальный, возможно именно потому, что он им никогда не был и становиться не собирался. Бренди помог расслабиться, и Стив наконец осел в собственном кресле, в котором ему предстояло провести эту ночь, и хорошо если ее одну. Горячечный бред Рамлоу вызывал смущение, точно ему снова десять и он, сбежав из-под надзора воспитателей, спрятался в церкви и случайно нарушил тайну чужой исповеди. Жаркие слова цепляли что-то внутри, под сердцем. И вгоняли в краску куда больше, чем то, что для смены повязок приходилось откидывать в сторону одеяла, а под ними на Рамлоу кроме этих самых повязок ничего и не было.Стив припомнил странный полусон-полуявь с игральной картой и налил себе еще. Если он и хотел видеть Рамлоу без одежды — то точно не при таких обстоятельствах. Но дьявол любит шутки.Хирург осторожно сказал, что на выздоровление уйдет три недели — если Рамлоу выдержит горячку. Голос у хирурга был уверенный, а вот в глазах мелькнуло сомнение — в своего кэптена он явно верил, но не до такой степени, чтобы игнорировать здравый смысл. Три недели. А догнать “Каракатицу” они должны через полторы. Если она, конечно, идет на Багамы, а не в Море Призраков. Багамы не давали покоя. Филлипсу делать там было настолько нечего, что в сплетни о курсе верилось плохо. Разве что...Стив представил, что будет после того, как они возьмут фрегат на абордаж. Он казнит Филлипса и, возможно, офицеров: всех, кто свидетельствовал против него на этом фарсе, который кто-то назвал судом. Флотский кодекс позволял капитану судить тех, кого он признавал виновным в двух из трех “висельных” обвинениях. Убийстве, морском разбое и измене флагу. И приводить в исполнение приговор.Убить своего капитана они попытались — чужими руками. Угон “Каракатицы” на разбой не тянул, а вот сговор с призрачной бригантиной и продажа на нее людей — вполне. С изменой пока было глухо, но Роджерсу не давал покоя странный маршрут, выбранный полковником. Багамы лежали вне протекций Его Величества, там были остатки владений испанского короля. Так что не исключено, что и третья “виселица” пойдет в ход.А вот остальная команда ни в чем не виновна. И с ними придется договариваться. А даже если и виновна, то не в такой степени, чтобы пускать их на корм акулам. Хотя, признаться честно, великодушное прощение имело под собой прозаичные причины: даже Роджерсу, при всей его силе, в одиночку “Свободу” было не довести до материка. А слово, которое дали Рамлоу и его команда, перестанет иметь значение, как только Черный Пес ступит на доски “Каракатицы”. Вот в этот миг Роджерс останется без команды и, возможно, лицом к лицу с врагом, которому сейчас так тщательно меняет повязки.Рамлоу снова позвал кого-то и застонал от боли. Роджерс, отставив в сторону бокал, прихватил бутыли с маковым зельем, разведенным хинным порошком, и подошел к койке. Рамлоу точно стало хуже — его сотрясала крупная дрожь, голова запрокинулась, а посеревшая кожа на скулах натянулась так, точно он голодал с месяц. Хирург предупреждал, да и сам Стив не раз видел такое у тех, кто балансировал между жизнью и смертью. Наступал кризис. Иногда кризис длился несколько часов, а мог затянуться на сутки или двое — точно судьба все кидала кости и никак не могла определить, нужен ей этот человек или не очень.Стив приподнял Пса за плечи, осторожно надавил ему на челюсти, чтобы они разомкнулись и стало возможно влить ему в рот лекарство. Рамлоу вздрогнул, выгнулся от судороги, лишь сильнее сжал зубы и замычал, точно от боли. А может, именно от нее. Бездарно потратив еще пять минут, Роджерс понял: либо надо звать на помощь, либо выдумывать иной способ влить Рамлоу в рот лекарство. Корабельные склянки как раз отбили десять вечера, и дергать выбившуюся из сил команду не хотелось. Конечно, заради своего кэптена они б со дна встали, но тут уже вступило в дело самолюбие самого Роджерса: если для выздоровления Рамлоу нужно выпить настой — он его выпьет, так или иначе.Но чтобы Пса перестало трясти, нужно было сбить жар, а именно это и должна была сделать настойка!Стив обыскал каюту и нашел толстый свитер, один из тех, которые вязали для офицеров скучающие вдовушки из Кингстона. Не жалея, распорол на груди, так чтоб его можно было натянуть на лежачего. Вытащил из рундука пледы из шерсти — напутственный подарок одной из кузин, который он возил с собой чуть ли не с Академии. Натянув на Рамлоу свитер и укутав его в пледы поверх одеяла, Роджерс растер ему запястья и шею бренди, выждал пару минут и попробовал снова. Неудача. После растирания трясти раненого стало еще сильнее — судороги пошли каскадом и перетекали одна в другую без перерыва. Глаза у Рамлоу закатились, а губы посинели.Оставался самый надежный и проверенный метод — согреть теплом тела. Не давая себе времени на раздумье, а своему воображению слабины для раскрутки фантазий, Стив сбросил сапоги, стянул бриджи, оставив только рубашку и панталоны, поднял Рамлоу и лег на кровать уже вместе с ним, положив его на себя. Неловко, почти вслепую, набросил одеяла. Греть, навалившись сверху, не рискнул — боялся потревожить раны, а переворачивать раненого на бок грозило расхождением швов.Какое-то время Рамлоу еще продолжало трясти, Роджерс держал его крепко, сжимая в медвежьих объятиях, не давая выгибаться и вредить себе. Но потом то ли лихорадка достигла пика, то ли удалось теплом немного отогнать озноб, но судороги стали реже и слабее. Стив разжал хватку, переложил Рамлоу на кровать, а сам лег сбоку, прикрывая от сквозняков. Потянулся за стаканом с настоем, набрал в рот хинной горечи, прижался ко рту Рамлоу, с силой раздвинув его губы языком, и влил в него лекарство. Сглотнул слюну, выдохнул. И повторил.А затем повторял снова и снова, заставляя себя не торопиться и не брать за раз больше маленького глотка. И так — пока стакан не опустел. Губы у Рамлоу, поначалу сухие и обметанные горячечной коркой, стали мягче, податливей. К ним вернулся нормальный цвет, ушла дурная синева. Спустя четверть часа после того, как Роджерс влил в него последний глоток, дрожь исчезла совсем, а еще через полчаса дыхание выровнялось и стало спокойнее. Лихорадка спала.