7. И волки почти сыты (1/1)

— ...И выполнять каждое указание неукоснительно, сообразуясь с обстановкой данного дня и ситуацией. Роджерс внимательно осмотрел выстроившуюся перед ним команду. Ну как выстроившуюся. Стоящую, скорее. Черный Пес так и вовсе сидел на ступенях, ведущих на вторую палубу, и смотрел на командора Роджерса, наклонив голову. То ли восхищался, то ли зарезать хотел. А может, и то, и другое вместе.— Исходя из вышесказанного и принесенной вами клятвы, я надеюсь, что мы достигнем полного взаимопонимания. Иначе приказы, отданные мной, будут вести не к “Каракатице”, а как можно дальше от нее. И закончится это плохо. Для всех.Командор Роджерс завершил свою двадцатиминутную речь, на составление которой потратил всю ночь. После того, что команда Черного Пса устроила в порту, он справедливо посчитал: руки у него развязаны, и если его вынужденные союзники играют грязно, то он тоже так может. Хоть целый день! И вспомнил все, что нудел на уроках юриспруденции дряхлый как черепаха лектор. Оказалось, что идеальная память и тут сработала, помогая соорудить из обычного флотского устава нечто, полное казуистики и ловушек. Пара слов клятвы — “служить на совесть” — стали основой и теперь готовы были здорово испортить жизнь новоиспеченной команде. Суть состояла в том, что Роджерс сейчас озвучил громоздкий, включающий в себя все приказ, который отнимал у людей Рамлоу возможность делать то, что хотят они, а не то, что приказывает им командор. И после того, как приказ был произнесен вслух, клятва Черной Ма становилась из ошейника свободного и бархатного строгой цепью с шипами вовнутрь.Во избежание же излишнего рвения и нарочитого уточнения, когда матрос перед каждым действием обращался к капитану с вопросом — о, знакомый спектакль, как же они доставали этим в Академии нелюбимых учителей, — командор включил в речь ссылки на флотский устав, который везде был одинаков. Похоже, подстеленная под седалище солома оказалась не лишней.— Какие-то вопросы по изложенному? — Роджерс поднял бровь и внимательно осмотрел строй в поисках тех, кому что-то непонятно. — Я готов разъяснить и повторить еще раз.Судя по недовольному сопению, еще двадцать минут нотаций команда не хотела. И рыбам понятно, что командор Роджерс для них не капитан, а навязанный судьбой спутник, но теперь они будут вынуждены терпеть его в полной мере, а не превращать в бутафорского генерала, как это было проделано на пирсе.— У меня есть вопросы, но я хотел бы задать их наедине. — Черный Пес лениво поднялся со ступени, выбил трубку в мокрую тряпицу и неожиданно рявкнул на команду: — В уши воды залило? Не слышали командора Роджерса? А ну за работу, сукины дети. Чтоб борт блестел. До вас тут служили ленивые ослиные задницы, а это заразно. Фиши, пока мы стоим в шхерах, ты без дела — проверь остальные орудия. Роллинс — провести полный досмотр судна. Переписать что есть и доложить к утру командору. Остальным привести тут все в порядок, привычный нам. Кроме оружейной палубы — когда дойдете до нее, спросите у командора указаний. Все, с глаз моих!..— Какой из вас шикарный вышел боцман! Куда там Роллинсу, — подколол Роджерс.— Благодарствую, из меня и капитан вышел недурной, — усмехнулся Рамлоу. — Так мы можем поговорить сейчас?В собственной каюте Стив чувствовал себя куда спокойнее, чем в компании команды, да и понятно, что от разговора двум капитанам — действующему и отстраненному — никуда не деться.— Нальешь? — неожиданно мирно спросил Рамлоу и уселся в одно из двух кресел у низкого восточного столика. — Или ты теперь не пьешь с подчиненными?— Почему. И пью. И с подчиненными тоже. Не изображай жертвенную овцу, ты сам понимаешь, что вы вынудили меня пойти на подобные меры.Стив откупорил бутылку вина с континента, разлил по бокалам из толстого стекла и поставил на влажную скатерть. Надо отметить, что тот, кто отвечал за порядок в капитанской каюте, свое дело знал: посуда блестела, нигде не было ни пылинки. При этом уборку явно сделали до того, как командор выдал свою проникновенную речь. И теперь он подозревал, что даже знает кто. Хотя вроде бы по должности первому помощнику таких обязанностей не вменялось. Скорее всего, тот не хотел допускать сюда других, не полагаясь наивно на их благоразумие.— Сегодня мы были как святые мученики. Привели борт в шхеры и слушались командора аки овцы пастыря, — Рамлоу попробовал вино, поморщился — вкус был резковат, да и сладость казалась чрезмерной. — Да, потому что все, что могли, вы испортили ночью. Мы испортили, — поправился он. Потому что как ни выкручивай, капитан виноват в той же мере, как и команда, подпалившая фитили.— Ты знаешь, — серьезно и с нажимом произнес Рамлоу, — знаешь, что они пошли бы за нами… И возможно — догнали.— “Свобода” быстроходна. Дева была тяжелее, а на его высочество нагрузили тюки с кофе. Осадка, — устало объяснил Роджерс, чисто по привычке используя корабельные клички, а не названия. — Так что догонять нас было некому.— Первый помощник имеет право согласно уставу указывать командору на ошибки? — прищурившись, спросил Рамлоу.— Согласно уставу первый помощник имеет право на все, кроме того, чтобы пытаться обдурить своего капитана.— Тогда смотри, — Рамлоу склонился над столом и рассеянно выстроил из солонки, перечницы и колец для салфеток подобие военной диспозиции. — Ты знаешь свой борт, без трепежа, но не учел одно — мы “Свободу” не знаем. Я когда по своей “Каракатице” хожу — пятками каждую доску чувствую, где что не так, где какой трос скрипит не так, как обычно, где фонарь криво повесили или линь не закрепили. А тут — все чужое. Не поверишь, с утра я час потратил на то, чтобы понять — какие из пушек порченые.— По левому борту, вторая и четвертая.— Вот, а ты только мимо прошел — уже понял, где тухло. Чужой корабль как чужая жена — пока сообразишь, как на ней скакать, уже муж со службы вернется. А там, на линейных — все ученые, все знают. И я приказал перестраховаться: тем более такой подарок судьбы — порох для форта. Давно такого фарта не было, жаль только, что с удачей в прикупе ты идешь. Нас бы догнали и зажали с двух сторон. И “Свобода” при всех своих буферах с криворукой командой не срослась бы. Да, я так считаю и уверен в этом. Мы бы пошли на дно. Или обратно на виселицу. Так что хочешь кого-то наказывать — наказывай меня. Это было мое решение, а команда тут ни при чем. Им сказали — они сделали.Стив откинулся в кресле, немного подумал, послушал плеск волн о низкие скалы бухты, в которую зашла “Свобода”, и сказал:— Ты страхуешься. Боишься Черной Ма. Боишься, что ошейник решит, будто вы нарушили слово.Рамлоу спорить не стал, облизал губы и залпом допил приторное вино.— Верно, командор. С уставом и порядком ты хорошо придумал — теперь не дернешься. Да оно нам и не надо — нам бы “Каракатицу” вернуть. Но причалы и фрегаты мы взорвали без твоего прямого приказа. И ты был зол на нас. И до сих пор в ярости, хоть и скрываешь. Черная Ма такие вещи чует — сутки-двое, и она ответит на твою злость. А я не хочу, чтоб мои люди пострадали.— Какая жертвенность, кто бы мог подумать... Что ты предлагаешь? — до Стива дошло, что Черный Пес сейчас серьезен, насколько вообще может быть серьезен пират. — Из пепла корабли обратно не вернуть, да и дезертирское клеймо на моей шкуре солью не ототрешь. Это были британские корабли, и моя клятва как офицера...— С этим как раз не сложно: перед тем как уйти в рейд, мы заглянем на архипелаг за водой и провизией. Трюмы-то у нас пусты. А уж там по самым грязным кабакам в двадцать ртов запустим сплетню о том, что взяли тебя в плен. Как заложника. На нашу совесть сожженные корабли грузом не лягут — по нам и без того конопляная старушка плачет. Так что пусть для всех командор Роджерс будет пленником Черного Пса. У сплетен быстрые ноги — за пять дней вся округа будет знать про стойкого офицера, который терпит лишения в компании пиратского отребья. Так что после того, как твой драгоценный полковник Филлипс спляшет танец на мачте, репутация командора будет чиста как простыни Девы Марии.— Предположим, — Роджерс осознал всю щедрость предложения и прищурился. — А ошейник?— Можно успокоить твою злость. Унять, накормить. Злишься-то ты на меня, верно?Роджерс кивнул, но молча, хотя уже понимал, к чему ведет Рамлоу. Но внутренний голос, переполненный мстительной желчью, очень хотел, чтобы Рамлоу сказал все сам. Поэтому он просто вопросительно приподнял брови, предлагая продолжать. Тут самообладание Рамлоу дало трещину, и он оскалился — еще бы, такие танцы на собственной гордости не всякий выдержит, тем более вспыльчивый южанин. — Ну значит, и наказывать будешь меня. Чужая боль свою злость хорошо лечит. Отведешь душу, может, и Черная Ма передумает, остынет.Роджерс продолжил молчать, точно размышляя. Хотя внутри уже решил и был согласен — ему тоже не хотелось хоронить кого-то из команды. Обратно из пепла кораблей не соберешь, верно. Но виновник должен быть наказан. Где-то на загривке, там, где ворот соприкасался с шеей, стало внезапно жарко. И Стив осознал, что, скорее всего, какой-то его части — той, которая куда ближе к вратам ада, чем райским кущам — нравится мысль наказать Рамлоу. И к справедливости и возмездию это “нравится” никак не относится.Стив поспешил запить сухость во рту вином. И снова промолчал. Настоящее наказание начинается не с удара, а с ожидания. Это он по себе знал.До Рамлоу дошло, что ему придется самому предлагать варианты, и кажется, это взбесило его больше всего остального. Взбесило и смутило одновременно. Он встал, нервно прошелся по каюте из угла в угол, споткнулся о ковер, с трудом удержал равновесие, тихо выругался и наконец остановился у открытого иллюминатора, сцепил руки за спиной и спросил, не оборачиваясь:— Как тебе больше понравится, командор? Можно при всех, на палубе. Можно тут. Кнут есть у Роллинса, он одолжит. — Можно, конечно, и на палубе, — точно задумавшись, повторил Стив, тут же ярко представив себе, какими глазами будет смотреть на него команда, если с головы их капитана упадет хотя бы волос. Еще помолчал, но потом решил, что хватит: довести Рамлоу до бешенства, конечно, хотелось, но сейчас это было некстати. — Но полагаю, мы обойдемся моей каютой и обществом друг друга. Закрой иллюминатор. Не думаю, что у нас получится что-то скрыть от команды, но дверь в каюту мне еще дорога — а твои парни выставят ее на раз, стоит им услышать…Рамлоу захлопнул окно, закрыл латунную задвижку, чуть заметно выдохнул и возразил:— Не услышат, но…— Тогда здесь и сейчас, — перебил его Роджерс, при этом не делая даже попытки встать из кресла. Наоборот, вытянул ноги, точно расслабившись, и плеснул себе еще вина. Потом небрежно указал Рамлоу на рубашку и сказал: — Лучше снять. Для полноты ощущений.Рамлоу замер на секунду, постоял, перекатываясь с носка на пятку, точно решал что-то внутри себя, но потом вроде как решил, прищурился, но уже не нервно, а словно что-то задумал, и кивнул. И начал снимать рубашку.До Роджерса дошло, что в игру, которую он затеял в ответ на в общем-то пристойный вариант решения их проблемы, могут играть двое. Вернее, уже играют. Рамлоу не торопился, но почему-то каждое движение точно отпечатывалось у Стива в сознании. Вот алой змеей виток за витком на пол каюты упал пояс, зацепился за ручку кресла, да так и повис. Вот плотный черный хлопок соскользнул с широких плеч, целиком открыв четкие линии татуировки на груди. Теперь можно было рассмотреть, что щупальца тянулись друг к другу, но между ними всегда оставался короткий зазор, точно кольщик специально задумал не дать им сойтись. На мгновение захотелось смять крепкие мышцы, прижать их друг к другу, чтобы тонкие кончики встретились, сомкнулись… Дьявол.Стив вспомнил, как когда-то давно его спасала от крамольных мыслей молитва Пресвятой Деве, но почему-то сейчас все слова забылись. Рамлоу скинул рубашку в пару к поясу, стянул сапоги и, разведя руки, медленно повернулся вокруг своей оси, показывая широченную спину, где у основания шеи зарождались осьминожьи щупальца и, становясь толстыми петлями на лопатках, взбирались на ключицы. Сделал один оборот, второй и вновь встал спиной. Ожидая.Меньше всего это было похоже на то, что он ждет наказания. Скорее, разом вспомнились те карты с картинками на бригантине. И пиковая масть на них.Роджерс почувствовал, как жжение на шее начинает перерастать в нечто большее, и давать этому большему волю было смертельно опасно. Он отставил в сторону бокал, скинул мундир, чтобы рукава не стесняли движений. Потом открыл рундук, где как всегда в идеальном порядке лежали сложенными его вещи. Вытянул из стопки старую ременную тисненую гербами перевязь для сабли, разжал и снял с нее медные пряжки — калечить в его планы точно не входило. Захлопнул со стуком крышку рундука — Рамлоу даже не вздрогнул и не обернулся, — прошел к столу, обтер руки от пота салфеткой и уже тихо встал у Рамлоу за спиной. Близко. Щекоча нервы. Потом наклонился чуть вперед и сказал: — Здесь много вещей, и размах выйдет слабым. Я полагаю, что тебе лучше лечь.— Предлагаешь мне свою кровать, командор? — голос у Рамлоу был хриплым, точно он простыл.— Временно. И да, я предпочитаю, чтобы моя команда называла меня “капитан”.— Я учту, командор, — ответил Рамлоу и развернулся к Роджерсу лицом. И вот тогда стало понятно, что зря он подошел так близко. Чертовски близко. Потому что в глазах у Черного Пса плескались не страх и не смущение, там, на дне, жило нечто другое — темное, цвета реки в глубине джунглей, и опасное как аллигатор.Видеть Рамлоу, растянувшегося на его, Стива, узкой кровати, было странно-приятно. Тот лег на живот, сложил руки под головой и спрятал лицо в сгибе локтя. То ли чтобы не смущать самого Роджерса, то ли чтобы справиться с собственными чувствами. А то, что Рамлоу сейчас очень нелегко, Роджерс прекрасно понимал, и это грело ему душу, как пиратам грели сердца взрывы на британских кораблях.Но все, что он сейчас испытывал, не должно было повлиять на главное — на силу удара. Потому что, соглашаясь на наказание, вряд ли Черный Пес учитывал, что Стив может с одного удара кулаком убить быка. Некоторые таланты лучше скрывать. О пределах силы Роджерса знал только Джеймс и унес это знание в пучину.Стив сложил ремень вдвое и намотал на кулак, оставив петлю свободной. Шумно вдохнул через нос и ударил резко, почти без замаха. Рамлоу, который не ожидал, что все начнется так сразу, выгнулся от удара, а на его спине поперек лопаток остался четкий отпечаток ремня. С его, Стивена Гранта Роджерса, гербами. Под языком стало терпко, точно выпитое вино было совсем из другого сорта винограда.— Прикуси покрывало, — коротко приказал он, но Рамлоу только вскинулся упрямо и вцепился сам себе в запястье.Покрывало он прикусил только после двадцатого удара, когда на спине ровными полосами, чуть с задержкой, проявлялись следы от ремня. Прикусил и выдохнул шумно, но не застонал. Роджерс не остановился — ударил вновь:— Во мне много ярости, Рамлоу. Ты себе даже не представляешь сколько.Звук, с которым ремень встречался со спиной, был звонкий, четкий. Но капитанская каюта не зря была капитанской — толстые дубовые доски не давали просачиваться звукам наружу. Удары следовали один за другим, без пауз. Стоило одному следу только начать наливаться болью, как рядом с ним ложился следующий, ожогом отвлекая на себя внимание. Рамлоу мерно и шумно дышал и только выгибался, когда прилетало особенно сильно, но тут же сам возвращался в прежнюю позу. Ни разу не застонал и не попросил пощады.Дойдя до середины спины, где заканчивались ребра, Роджерс не стал бить дальше — чтобы случайно не покалечить внутренности, а, разом проскочив поясницу, припечатал ремнем туда, где начиналась грубая ткань моряцких штанов. На следующем ударе глазомер подвел, и ремень пришелся уже на ткань, однако почему-то именно от этого удара Рамлоу еле слышно выдохнул, и к выдоху в этот раз примешивался какой-то звук. От него стало опять горячо, и Стив, испугавшись собственных клубком спящих под кожей демонов, целомудренно поднял удары выше — на широкие плечи.Когда счет приблизился к пятидесяти, он остановил руку и осторожно положил ремень на кровать, затем утер вспотевший лоб. Признаться самому себе, что он вспотел от пустячных усилий, не вышло — тут было другое. Такое же темное, как морские глубины. Ярость, не дававшая спокойно дышать последние сутки, с тех пор как он увидел взлетающую на воздух “Вирджинию”, отпустила, ушла… Вернее, выродилась в нечто другое. От всего вместе: от разговора, нарочитого показушного раздевания, не менее показушной порки. Но гнев Черной Ма теперь точно команде не грозил. Рамлоу оказался прав.— Разговор окончен, — ровно сказал Роджерс, отвернулся и, подойдя к шкафу, начал перебирать сложенные там навигационные карты. Следовало проложить курс — подальше от этого безумия и поближе к “Каракатице”. Потому что если на призрачной бригантине он смотрел в пасть неизведанному, то сейчас, в собственной каюте, он точно заглянул в глаза дьяволу.Как Рамлоу одевался — Роджерс не услышал, тот был бесшумен как пантера. Что можно обернуться, он понял, только когда шаркнула, закрываясь, дверь.С кресла исчезли рубашка и пояс, точно и не было ничего. Только складки на покрывале доказывали — нет, было. Роджерс, тяжело ступая, подошел к кровати и устало откинулся на нее. Вольность, которой он себе не позволял в дневные часы, справедливо полагая, что для сна существует ночь, а джентльмену не пристало спать днем, как пожилой леди.Накатила усталость — словно не он сейчас порол, а его. Под веки точно сыпанули песка, и он в кои-то веки решил дать себе слабину — пятка о пятку стряхнул сапоги и вытянулся во весь рост, потом перевернулся на живот и уткнулся в покрывало — туда же, где еще недавно прятал лицо Рамлоу. Покрывало едва заметно пахло потом, табаком и корицей. Стив вдохнул, прикрыл глаза и попытался улечься удобнее. Что-то жесткое упиралось в бок. Он поерзал — но колючий угол не исчез, — нащупал мешавшую ему под покрывалом вещь и вытянул ее на свет.Это была невесть откуда взявшаяся игральная карта. Пиковой масти. Король. Из той самой колоды.Король сидел на троне, забросив одну ногу на каменный резной подлокотник. Золотая корона с короткими зубцами терялась в черных волосах. В одной руке он держал чашу, а вторая бесстыдно лежала там, прямо на вздыбленном стволе. Тоже коронованном. Король не улыбался, смотрел внимательно, с прищуром. Точно не удовольствие получал, а проверял кого-то.У короля было лицо Рамлоу, а на его груди сходились и никак не могли сойтись осьминожьи щупальца.Стив провалился в сон, точно в спасение.