13. (1/1)

1720 г. Сильвер очнулся лежащим на столе, к которому, как он убедился, когда сделал попытку приподняться, был привязан широкими кожаными ремнями. Флинт стоял рядом, неподвижный, с бессильной тревогой на лице. Сильвер повернул голову на металлический звук и, увидев, как Отис раскладывает инструменты, запаниковал. - Отвяжите меня! – он запрокинул голову, чтобы поймать взгляд Флинта. - Помоги, прошу тебя. Флинт, положив руки ему на плечи, придавил его к столу. - Предатель, - сквозь зубы прошипел Сильвер. Отис ухватил его за челюсть жесткими пальцами, надавил, заставляя открыть рот, чтобы влить туда ложку обжигающе горькой жидкости. Настойка подействовала не сразу - и не лишила его способности осознавать, что с ним делают, и прочувствовать каждую секунду этого кошмара. Сильвер помнил, что кричал, пока не сорвал голос, или не оглох от собственных воплей - в какой-то момент он просто перестал их слышать. Безумно хотелось скинуть свое тело, как балласт, и наконец-то сбежать туда, где до него больше никто не доберется. Спасением стала тьма, которая поглотила его ровно в тот момент, когда предел, за которым он еще сохранял способность чувствовать и мыслить, был достигнут и пересечен. Открыв глаза в следующий раз, он ничего не увидел. Вокруг был все тот же непроглядный мрак, и Сильвер равнодушно предположил, что, возможно, умер, но тупая боль в левом бедре и шипение волн в окружающем его пространстве разбили эту надежду. Просто ночь, и ничего более. Из тьмы к нему потянулась тень, теплая ладонь невесомо опустилась на лоб, скользнула по лицу, тронула веки, ставшие вдруг невыносимо тяжелыми. Повинуясь этому касанию, Сильвер закрыл глаза. Занялся рассвет, и солнце огромным раскаленным шаром с неправдоподобной быстротой поднималось к зениту. Нещадно пекло, от пота щипало глаза, и Сильвер повертел головой в поисках места, где можно было бы укрыться от палящих лучей. Ловко просочившись сквозь толпу, согнанную на плац, он пробрался к повозке, которую высмотрел на краю площади, и нырнул под нее. Оттуда все было видно - и высокий помост, и расхаживающий по нему офицер в ослепительно сияющих доспехах, и окруженные солдатами люди в оборванной грязной одежде. Их по одному, грубо подталкивая, загоняли на помост. “Английские собаки сейчас отведают испанской стали,” - шелестело над площадью, а когда послышались первые хриплые, нечеловеческие крики, толпа одобрительно загудела, бурно приветствуя каждое мертвое тело, падающее на землю. Офицер, величественно прекрасный и грозный, встречал каждую свою жертву, как золотой идол - подношение. И каждый взмах его сабли, рассекающий плоть и кости, был подобен молнии, вспарывающей небу живот. Падре, иногда заглядывающий к ним в барак, рассказывал о могущественном существе, способном повелевать жизнью и смертью, от всевидящего взгляда которого не может укрыться ни один грешник. Падре называл его Богом, и Сильвер съежился, надеясь, что Бог его не заметит. Иначе он сразу же поймет, что Сильвер тоже английская собака, а значит, его место на этом помосте, рядом с остальными грешниками. От страха пересохло в горле, и Сильвер облизнул губы, такие соленые и шершавые, что царапало язык. Вдруг стало тихо. Офицер застыл золотой статуей, медленно поворачивая голову, и под его невидимым из-под сияющего шлема взглядом толпа расступалась, теснясь за спины друг друга, как стадо испуганных овец. Тяжелой поступью офицер спустился с помоста и с безошибочной целеустремленностью направился к Сильверу. Он отшвырнул повозку в сторону, будто она весила не больше перышка, и встал перед Сильвером, равнодушно глядя на него с высоты своего гигантского роста. С его сабли на землю сочилась кровь, собираясь в лужу, которая подползала все ближе к босым ногам Сильвера. Сильвер попятился назад, и рука офицера дрогнула, будто готовясь занести над ним саблю и забрать его жалкую жизнь. Но вместо этого сабля упала на землю, а офицер потянулся к застежкам на шлеме и снял его. Это оказался не бог, а смерть - у нее были зеленые глаза, исполненные сострадания, и волосы такие огненно яркие, что казалось, от них расходился жар. Земля ушла у Сильвера из-под ног, но он не упал, а, подхваченный на руки, взмыл вверх, навстречу этому взгляду. Солнце вдруг погасло, а вместе с ним исчезло и все остальное - плац, помост, толпа и груда порубленных тел. Стало очень холодно. - Это не должно было с тобой случиться, - прошептал Флинт Сильверу в волосы. – Это все моя вина. - Так, значит, ты убиваешь не всех англичан? – спросил Сильвер. Его бил озноб, и в попытке согреться он потянулся к золотому сиянию доспехов. – Или меня спасло то, что я наполовину испанец? Страх окончательно ушел, и Сильверу стало спокойно и любопытно. - Ты нужен мне, - терпеливо объяснил Флинт. – Что я без тебя буду делать? - Как - что? Ты будешь убивать. Разве смерть способна на что-то другое? В глазах Сильвера начало темнеть от наплывающей волнами боли, и он застонал, осознавая, что он давно уже не ребенок, а Флинт - вовсе не офицер, покрытый золотом и кровью. - Вот, выпей. Станет полегче. О зубы мягко стукнулся край кружки, и Сильвер припал к ней. Вода отдавала горечью. Флинт не обманул его, тело действительно становилось легче, растворяясь в жарком липком воздухе, как кусок сахара в кипятке. Рядом кто-то приглушенно всхлипывал. Это был точно не Флинт, и остаток отпущенного ему в сознании времени Сильвер пытался сообразить, кто бы это мог быть и почему он плачет у его постели. Иногда, кроме Флинта, Сильвер слышал голос корабельного врача. Отис чаще всего за что-то оправдывался, но, когда он уходил, Флинт начинал рассказывать Сильверу, какой хороший им достался хирург - даже Хауэлл не годился ему в подметки; сам прославленный капитан Робертс за возможность переманить Отиса к себе сразился с его прежним капитаном в поединке. И Отис обязательно его спасет. Сильверу было все равно, к тому же, он знал, что Флинт и сам себе не верил, потому что иначе он не откровенничал бы с ним о вещах, о которых никогда даже не упомянул бы, будь у Сильвера хотя бы один шанс выжить. - Знаешь, - говорил он, – я ведь не собирался оставлять тебя в живых после того, как заполучил бы золото. Ты для меня был не более чем нахальной жадной крысой, дерзнувшей ставить мне условия. Даже предположение, что мы с тобой похожи, было бы смехотворным. В гордыне своей я отказывал тебе в том, чем самого меня так щедро одарили Гамильтоны. Боже, каким, наверное, зашоренным и твердолобым предстал я перед Томасом впервые!.. Флинт сидел на краю лежанки и бездумно поглаживал руку Сильвера, пока изливал ему душу. - Я никому никогда не рассказывал этого, но мой первый раз с Томасом был ошеломляющим. В буквальном смысле. Я был сбит с толку, уничтожен, противен сам себе. Сначала я увлекся Мирандой - и чувствовал себя из-за этого довольно неловко перед Томасом, ведь я и понятия не имел, что они составляли собой одно целое, и то, что получал один, они всегда делили на двоих. Для них не существовало преград ни в чем и никогда. И способом покорения мира для Томаса было слово... Ему не было в этом равных. Своим интеллектом и логикой он умел ниспровергнуть любой авторитет, разрушить любую догму, разбить в пух и прах самые устойчивые убеждения, чтобы на их обломках воздвигнуть храм нового мировоззрения, пророчески дерзновенного и потому верного. Томас потратил на меня много времени, сил и терпения, разламывая и собирая заново мои представления о добре, зле и справедливости. А когда я был готов, надобность в словах отпала. И мое замешательство и постыдный страх оказались последним барьером между ними и мной. Акт единения стал их великим даром, знаком того, что я был принят ими полностью, душой и телом. И когда я смог осознать это и обрел смелость выйти за рамки, навязанные мне церковью, обществом и флотом – всеми этими лицемерными порождениями власти, для которой я не был личностью, а только лишь инструментом достижения их целей - вот тогда мне и открылась последняя истина: все остальное тоже достижимо. Слова Флинта оживали в голове у Сильвера, разворачивая перед его внутренним взором пронзительно яркие, как наяву, сцены. Он никогда не видел Томаса Гамильтона вживую, но, со слов Моргана, это был белесый верзила, с лица которого даже годы, проведенные на плантации, не смогли стереть выражения заносчивого превосходства. Аристократ. В приюте о таких рассказывали шепотом – богатые пресыщенные мерзавцы, способные на невообразимые гнусности, просто чтобы развеять скуку. Безопаснее якшаться с ворьем и прочими отбросами, чем довериться аристократу, - говорили мальчишки постарше. Сильвер сам убедился, – к счастью, на чужих примерах, - что правда о подобного сорта публике зачастую превосходила самые страшные россказни. И сейчас в его воображении молодой лейтенант Мак-Гроу, немногим старше его самого, охваченный стыдом и смятением, лежал под этим высокородным растлителем, морщась и кусая губы, а рядом обнаженная миссис Барлоу самодовольно, сыто улыбалась. Сильвера замутило. Он перевернулся набок, уткнувшись лбом в обтянутое сукном бедро Флинта. Флинт ласково потрепал его по плечу и подоткнул подушку поудобнее, хотя Сильвер больше оценил бы, если бы он просто заткнулся. - Они вылепили меня, как первого человека, из мягкой глины, обожгли своей страстью и вдохнули в меня душу. Я принял этот дар и должен был поделиться им с тобой. Но разглядеть настоящего тебя за всей твоей ложью, за твоей наносной легковесностью... Твои поступки выдали тебя. Ты оказался способным на действия, которые никто не может предсказать. И ты воскресил меня, да. Я вернулся из Чарльзтауна мертвым. Когда погибла Миранда, - последнее, что связывало меня с Томасом, - я решил, что мне нечего больше терять, но ты доказал мне обратное. Удивительно, но, увидев, что с тобою сталось, я почувствовал страх, природу которого не мог тогда объяснить. И я цеплялся за него как за последний кусок своей души, в котором после всех моих потерь все еще теплилась жизнь. Ты нуждался во мне, и забота о тебе не дала мне сойти с ума. Я почти не спал тогда, и в мою голову приходили странные мысли, что, если ты умрешь, то вот тогда я точно останусь совершенно один. Меня спасла не твоя дружба и не поддержка - они пришли позже, когда я понял, чего хочу, и ты открылся мне навстречу. Просто ты оказался единственным человеком после Гамильтонов, за чью жизнь я захотел побороться. Флинт замолчал. Невозможно было определить, сколько длилось его молчание - несколько минут или же счет шел на часы. Время для Сильвера утратило определенность, стало обманчиво хаотичным. Можно было открыть глаза при дневном свете, а потом моргнуть - и через секунду обнаружить, что день сменился ночью. Неизменным было только присутствие Флинта, его голос и прикосновения. - Господи, я так виноват перед тобой, Джон. Мне не следовало возвращаться за тобой. Я ведь знал, что мой несчастливый рок падет и на тебя. Но как же я ненавидел тебя тогда! Ненавидел всей душой за то, что ты забрал все, чем я в этой жизни дорожил. Но мог ли я знать, что взамен ты отдашь мне всего себя?.. И что для меня это окажется равноценным? Я не верил, что смогу полюбить после Томаса. Но ты сумел и это опровергнуть. Когда промежутки бодрствования стали длиннее, Сильвер обнаружил, что Моргану, похоже, дали отставку, и Флинт предпочитал теперь разделять свое одинокое пьянство с Бонсом. То, что этот подлый, двуличный мерзавец сумел подобраться к Флинту так непозволительно близко, тревожило и обостряло чувство опасности. Постепенно из обрывков их разговоров Сильвер выяснил, что именно Бонс вытащил его из боя и перенёс к Отису, чем, по мнению Флинта, спас ему жизнь. Флинт считал, что Бонс тем самым искупил все свои прежние грехи, а тот изо всех сил поддерживал это заблуждение, лицемерно изображая участие и преданность. Но когда ром развязывал его язык, а Флинт становился опасно откровенным, истинное отношение Бонса прорывалось наружу. - Я слишком много вложил в него, Билли, чтобы смириться с его смертью, - сказал как-то Флинт, словоохотливость которого напрямую зависела от количества выпитого. – Но он постоянно ходит по краю… - Не переживайте, капитан, Сильвер очень живучая тварь. Он, как это ему свойственно, выживет, и наверняка переживет нас обоих, - с нарочито грубоватым добродушием заметил Бонс. – Я бы на вашем месте подумал вот о чем. Вспомните, каким он был до того, как его искалечили в первый раз. Прохиндей и воришка, довольно беззлобный, несмотря на все свои выходки. И в кого он переродился после?.. Смерть Дюфрейна, пусть он был и трижды ублюдок, до сих пор стоит у меня перед глазами. А подумайте, каким опасным он может стать сейчас, если выкарабкается. - Не “если”, а “когда”, - отрезал Флинт. - И мне похуй остальное. То ли Бонс был прав, или же сбылись пожелания Флинта, но Сильвер постепенно возвращался к жизни. После первой перевязки, которую он застал в сознании, он, с трудом дотерпев до момента, когда останется один, разрыдался, накрыв голову одеялом. Хотя вроде бы он давно уже должен был привыкнуть к своему уродству, но вид почти на фут укоротившейся ноги ужаснул его, погрузив в состояние беспросветного отчаяния. Пуля, раздробившая коленную чашечку, не оставила никакого иного выбора, кроме ампутации, но понимание никак не помогало смириться с тем, что все, что он с таким трудом преодолел в первый раз, повторяется снова. В дни, когда лихорадка отступала, он, обливаясь потом и скрипя зубами от боли, пробовал вставать и ходить. Но после того, как Флинт пару раз находил его лежащим на полу, костыль был отнят и надежно спрятан. Жар, бред и беспамятство неизменно возвращались, и этот цикл казался нескончаемым. В этом спутанном, мучительном существовании Сильвер давно уже перестал видеть хоть какой-то смысл, и, проваливаясь в черную яму, заполненную кошмарами, все чаще надеялся, что ему повезет не проснуться. Вдобавок ко всему, Флинт, с каждым днем все больше полагавшийся на Бонса, иногда, будучи занят, принимал его помощь, когда тот - разумеется из самых лучших побуждений - вызывался присмотреть за Сильвером. И пока Бонс, бережно поддерживая Сильвера под голову, поил его с ложки опийной настойкой, с уст его лился яд злобных, мстительных слов: - Это тебе отплата за ту хижину, где ты держал меня в кандалах. И за Гейтса. Помнишь, как ты лихо отмазал Флинта? Интересно, ты уже тогда был его подстилкой?.. - Бонс, возьми кружку и вылей туда все, что есть, - попросил Сильвер. – И мы оба получим то, что хотим. Бонс недоверчиво нахмурился - и тут же рассмеялся. - Э, нет, - он покачал головой. – За дурака меня держишь? - Не понимаю, что тебя останавливает. Ты же ненавидишь меня. - А, ты, наверное, не знаешь, что Флинт сделал с пленными, пока ты валялся без памяти. Очень, знаешь ли, беспокоился, выживешь ты, или нет. - Он их убил? - Если бы. - Бонс наклонился ближе и понизил голос до шепота. – Когда ты поймал пулю, Флинт осатанел. Его ярость перекинулась на команду, как чума, и мы быстро их разгромили. Как тебе известно, он не оставляет никого в живых. Но в этот раз оставил. Десятерых. Он пытал их несколько дней, а когда ты впервые очнулся и Отис сказал, что ты, возможно, выживешь, Флинт сообщил, что в честь этого оставит им жизнь и дарует свободу. Глядя в расширенные, слегка безумные глаза Бонса, Сильвер поймал себя на том, что ему вовсе не хочется слышать окончание этой истории. - Он отрубил им по правой кисти и левой ступне, бросил всех в шлюпку и спустил ее на воду. Так что нет, он не убил их. - Ручаюсь, они позавидовали своим мертвым товарищам, - тихо проговорил Сильвер, потрясенный услышанным. - Ручаюсь, что так и было. Так что не выебывайся и пей. - Бонс поднес ложку ко рту Сильвера. - Если ты и сыграешь в ящик, то будь любезен сделать это не в мою вахту. - Одного понять не могу, Бонс. Ты-то почему все еще с ним? Ты сам видишь, какой он. Бонс тяжело вздохнул, лицо его исказилось ненавистью: - Он для меня теперь самая подходящая компания. Рассказ Бонса не выходил у Сильвера из головы, обогатив его опиумные кошмары парочкой новых сюжетов. Жестокость Флинта сама по себе была немыслимой, а причина, по которой она проявилась, угнетала своей несправедливостью. Будто Флинт частично перекладывал ответственность за свое зверство на совесть Сильвера. Верить в эту взаимосвязь не хотелось, но она подтверждалась на деле. Чем лучше становилось Сильверу, тем более благодушным и умиротворенным казался Флинт. Он много времени проводил в своем кресле у постели Сильвера с книгой, зачитывая вслух отрывки, которые казались ему интересными или забавными. В такие моменты лицо Флинта разглаживалось, в нем проглядывал усталый умный человек, на чьи плечи взвалили всю тяжесть этого мира. Может, - думал Сильвер, - это и есть Джеймс Мак-Гроу, или же всего лишь еще одна маска, прикрывающая пустоту и демонов, танцующих в ней? - ?У меня был теперь неистощимый запас козьего мяса и молока. Признаться, когда я принимался за разведение коз, я и не думал о молоке. Только позже я стал их доить?. - Флинт поднял взгляд от раскрытой на коленях книги на Сильвера и расхохотался. – Пиши, Джон, книжку об этом неудачнике ты - выразился бы на его счет куда яснее. Попытка Флинта развеселить его была в своем роде трогательной, но не могла отвлечь Сильвера от того, что сейчас мучило его куда сильнее физической боли. - Ты же никогда таким не был. Что с тобой происходит? – спросил он. - Ты о чем? – Флинт оборвал свой смех, моментально посерьезнев. - О пленных. Почему ты их просто не убил? - Тебе Билли рассказал? - Какая разница, кто? Я так понимаю, это видели все. Флинт аккуратно поместил между страниц закладку и отложил книгу в сторону. - И что именно тебя возмущает? Ты хоть знаешь, кем они были? - А это имеет значение? Какая, блядь, разница, кем они были? Ты не опускался до такого раньше ни с кем и никогда. Чем, в таком случае, ты сейчас лучше Роджерса? Брови Флинта сошлись в одну линию, челюсти сжались, обличая, насколько он задет этим сравнением. Флинт натянуто усмехнулся. - К слову о Роджерсе. Теперь, как выяснилось, по его приказу торговые суда получают сопровождение, и ублюдки, которых тебе так жалко, были переодетыми солдатами. А с этой публикой я никогда не церемонился, и не собираюсь. И у меня еще остались вопросы к тому куску дерьма, который впарил нам эту наводку. - Флинт задумчиво огладил бороду. – Если засада не была совпадением, он сильно пожалеет. И, кстати, если ты считаешь, что я перегнул палку, то знай - команде мои действия пришлись по нраву. Они сочли это достойной компенсацией за причиненный им ущерб. Даже Пью радовался, как младенец, когда слышал их крики, еще сокрушался, что я не выколол им глаза. - При чем тут Пью? – непонимающе спросил Сильвер. - Ему очень круто не повезло в этом штурме. Он ни черта теперь не видит. Бочонок с порохом взорвался, когда он был рядом. Хорошо еще, что остался жив - хотя, конечно, жизнью это уже вряд ли можно назвать… С него теперь мало толку. Последние слова больно резанули Сильвера. - И что теперь с ним будет? Выкинешь за борт? - Зачем за борт? Выплатим компенсацию да высадим в каком-нибудь порту. Все по уставу. - Флинт пожал плечами. – Он, насколько помню, так хотел свалить из команды, что спутался с шайкой Дэвиса. Так пусть уебывает на все четыре стороны. - Ну, нет. Он хотел уйти, когда был зрячим, но ты вмешался тогда. Черта с два ты выкинешь его теперь, когда он ослеп. Высказав все это Флинту, Сильвер обессиленно откинулся на подушку. Кажется, жар снова возвращался. - И что ты предлагаешь? - с легким недовольством спросил Флинт. - Сначала надо выяснить, чего он хочет сам. Можно ведь найти ему работу по возможностям. Плести снасти, например… чистить картошку… слушать ветер… Флинт склонился над ним, проверяя ладонью лоб, и Сильвер поймал его за рукав. - Обещаешь?.. Через пару дней Флинт сдержал свое обещание. Поддерживая Пью под руку, он довел его до постели Сильвера и тактично вышел из каюты. Пью, нащупав подлокотник кресла и цепко держась за него, неуверенно сел, неподвижно держа голову на напряженной шее. Лицо его казалось пустым, будто стертым, а на месте глаз чернела запекшаяся корка. - Какой приятный день, мистер Сильвер - с наигранным подобострастием протянул Пью. – Сказал бы, что рад вас видеть, да лишился такой способности во имя нашего славного промысла. Сильвер растерянно молчал. Он собирался выяснить у Пью, чего тот хочет, но когда увидел его воочию, понял: единственное, чего Пью может теперь желать, никто ему дать не в состоянии. - Надо же, как нас всех пометила судьба. Вам укоротили ногу, Черный Пес лишился пальцев, я – глаз, а Дэвис – мозгов. - Пью захихикал. – Может, в итоге из всех нас можно будет собрать одного полноценного человека, и это точно буду не я. Так зачем вы хотели меня видеть, мистер Сильвер? - Сочувствую твоей потере, Дик. Я хотел убедиться, что с тобой поступили по справедливости. - Не извольте волноваться, все порешали по-королевски. Двести осьмушек в зубы и списать на берег. Наш капитан щедр и справедлив, храни его Господь. Наблюдая, как Пью за жалким ёрничаньем пытался скрыть свое отчаяние и обиду, Сильвер поймал себя на мимолетном желании, за которое ему почти сразу же стало стыдно: чтобы Пью ушел, и их пути никогда больше не пересекались. Сильвер знал из собственного опыта, что именно так обычно и реагируют, соприкоснувшись с чужим уродством и неполноценностью. Но черта с два Пью заслуживал подобное отношение от такого, как он. Несмотря на всю свою браваду, Пью, услышав лишь намек на предложение остаться, ухватился за него обеими руками, а потом ещё долго благодарил и клялся в вечной преданности, пока не вернулся Флинт и не увел его. Флинт уступил просьбе Сильвера насчет Пью, хотя и не одобрил эту, как он мимоходом высказался, “блажь”. Он вообще стал воплощением заботы и участия, хотя некоторые пожелания Сильвера относил к капризам, потакать которым не считал нужным. Это касалось опиума, отношения с которым, по мнению Сильвера, неоправданно затянулись. Опасность этого зелья крылась в том, что оно раскалывало сознание надвое. Каждый раз, когда наступало время приема, одна его половина резко противилась, другая же - трепетала в радостном нетерпеливом предвкушении. А Флинт всегда находил нужные слова, чтобы слабая половина одерживала верх. - Выпей, тебе это надо. Флинт уже стоял с порцией лауданума наготове, будто даже не предполагал отказа. Но, с досадой понимая, что в очередной раз обречен на неуспех, Сильвер все же попытался отказаться: - Я, пожалуй, обойдусь. - И тогда никто из нас сегодня ночью не выспится, - с мягким упреком сказал Флинт. – Утром ожидается сложная лоция, так что… ?...не заставляй меня возиться с тобой всю ночь?, мысленно закончил за него Сильвер. Более не пререкаясь, он проглотил лекарство и закрыл глаза. Флинт убрал с его лба, влажного от испарины, прилипшую прядь, пропустил пальцы сквозь спутанные кудри. - Надо же, как отросли. - Их давно пора обрезать, - пробормотал Сильвер, охваченный опиумной дремотой. - Ни в коем случае, - голос Флинта дрогнул. – Они красивые. И ты красивый. Я забываю иногда, как ты молод, но в такие моменты вижу нашу разницу… Слова Флинта всколыхнули в нем глухую тоску, которая поселилась в нем после Чарльзтауна и которую, как ему казалось, он давно уже изжил. - Странные дела: жар у меня, а бредишь ты, - прошептал он. Флинт склонился над ним, провел пальцами по его щеке. - Не надо так. Ты лучшее, что случалось со мной в этой жизни. Сильвер приоткрыл рот, чтобы возразить, но в тот же момент Флинт поцеловал его, долго и нежно - и, не встретив сопротивления на этом рубеже, тут же двинулся дальше: лег рядом с Сильвером и, развернув его спиной к себе, прижался всем телом, начал влажно целовать в шею. Сильверу хотелось сбросить с себя тяжесть опиумного оцепенения, столкнуть Флинта, который в этот момент казался ее порождением и продолжением, но все, на что он оказался способен – это слабо вцепиться пальцами в предплечье Флинта. Тот же, похоже, принял его непротивление за согласие, а этот беспомощный жест - за поощрение. - Ты нравишься мне именно таким, какой ты есть, - шептал Флинт. - Наглый, своевольный и опасный. Такой светлый ум - и тьма, идеально подходящая моей… Голос его дрожал и срывался - то ли от похоти, то ли от нежности, а руки шарили по телу Сильвера, мяли, сжимали, гладили, уверенно и умело, бесстыдно и требовательно. Руки деспотичного любовника или вкрадчивого насильника. Сильвер не чувствовал ни гнева, ни отвращения. Тьма, о которой так часто говорил Флинт, вырвалась наружу, обрела вес тела Флинта, и это она, а не Флинт, наваливалась теперь на Сильвера, придавливала его к постели, дышала жаром, стремилась поглотить, овладеть, проникнуть внутрь, чтобы забрать себе и его. Где-то там, в этой живой жадной тьме, потерялся разум Флинта, и Сильвер позвал его, слабо надеясь, что он услышит: - Джеймс... Но этот едва различимый призыв Флинт, похоже, истолковал как приглашение. - Господи, как же мне тебя не хватало… Как мне не хватало этого… - сбивчиво бормотал он, проталкивая в Сильвера член, потом замолчал, начал медленно двигаться, то и дело замирая и тяжело дыша, очевидно не намереваясь закончить все это скоро. Но это уже не имело значения, потому что в какой-то момент Сильвер перестал сопротивляться неодолимо захватывающей его сонливости, и она, в конце концов, победила, заодно забрав его у Флинта. Очнувшись, Сильвер не сразу понял, что в каюте он совершенно один. Голова была пустой и одновременно тяжелой. Он запустил руки в волосы, сжал череп пальцами, представив на миг, как он раскалывается, будто перезрелая дыня, и огляделся. Взгляд его упал на оставленную Флинтом перевязь, и раньше, чем осознал, что делает, он дотянулся до ножен и вытащил кинжал. Сильвер замер, завороженный острым сиянием стали. Ему подумалось вдруг, что вот он, самый простой выход, прямо у него в руках - одно движение, и все кончится. Но эта мысль была слишком трусливой и чуждой - это чертов опиум вкрадчиво шептал у него в крови. Он встряхнул головой, отгоняя эту назойливую бессмыслицу. Волосы упали ему на лицо, свалявшиеся и грязные. Они были тяжелыми, и, казалось, пригибали его голову к земле, как ладонь Флинта на его затылке. Собрав все в кулак и натянув, он с непонятной ему самому ненавистью начал ожесточенно кромсать их. То, что осталось в руке, Сильвер бросил на пол. Странным образом ему стало немного легче, и он решил на этом не останавливаться. Отложив наконец кинжал в сторону, он удовлетворенно провел рукой по коротким вихрам. Флинту нравились его волосы - так пусть забирает. От растительности на лице он избавился при помощи своей старой, давно не используемой бритвы, нашедшейся на дне его сундука, и позаимствованного у Флинта зеркала. Пару раз он порезался, пока не приноровился, а руки под конец дрожали. Человек, которого он увидел в зеркале, когда закончил, показался ему незнакомым, что в точности соответствовало тому, как он себя ощущал последние месяцы. Вернувшийся с вахты Флинт, увидев его, резко остановился на пороге, будто споткнулся, но ничего не сказал. В гробовом молчании прошел к столу, сел и углубился в свои бумаги. Он провел довольно много времени, с показной сосредоточенностью делая пометки на разложенных перед ним листах, пока, наконец, не отложил перо и холодно осведомился: - Ты сделал это назло мне? - Разумеется. Любой мой поступок объясняется только твоим присутствием в моей жизни, любое, блядь, решение, а как же иначе, - отозвался Сильвер. Флинт снова погрузился в угрюмое задумчивое молчание. Вечером, предлагая лауданум, он не стал настаивать, и в последующие дни тоже. Отвыкание от наркотика далось Сильверу нелегко. На помощь пришел Отис - посоветовал начать курить табак, чтобы облегчить боль хоть немного. А как только Сильвер набрался достаточно сил, он начал выбираться на свежий воздух. Для начала - не далее полуюта, куда, к его немалому удивлению, вскоре началось настоящее паломничество. Одним из первых засвидетельствовать почтение явился Блэк. Он выразил признательность за участие в судьбе Пью, к которому, по счастью, частично вернулось зрение. Пью теперь мог снова видеть этот мир, пусть и как через закопченное стекло. Это была хорошая новость, и Сильвер искренне ей порадовался. Пришел к нему и Морган. - Что это с тобой? Вшей подхватил в капитанской-то каюте? – грубовато пошутил он. Морган был слегка обижен на Флинта: помимо едких шуточек в адрес капитана, которыми он пересыпал свой разговор с Сильвером, он высказался и более откровенно: - Ты уж прости, Джон, что я не навещал тебя. Мне там, похоже, больше не рады, а видеть Бонса лишний раз с души воротит. Неприязнь Моргана к Бонсу объяснялась не только ревностью или же прежними деяниями последнего. Бонс, как рассказал по секрету Морган, совсем обнаглел, и, как в старые добрые времена, снова готов был укусить руку дающего. Он начал собирать вокруг себя самых беспринципных и жестоких членов команды, обещая им протекцию и повышение, будто уже был капитаном. Сильвер сопоставил эти сведения с планами Флинта и сделал вывод, что, скорее всего, расчетливый хитрый ублюдок пытается заранее навербовать себе костяк команды за счет экипажа ?Моржа?. Это было не слишком порядочно, но не из ряда вон. Однако после разговора с Аллардайсом козни Бонса приобрели несколько более зловещий оттенок. - Не поймите меня неправильно, но, говоря о нас, - Аллардайс выделил последнее слово, явно ссылаясь на тот неловкий разговор на Подзорной Трубе, – я вовсе не имел в виду Бонса. Это последний человек, которого мы бы хотели видеть капитаном. Что-то плохое грядет, и я думаю, вы должны об этом знать. Со слов Аллардайса, Бонс втайне спелся с Эрроу, и они, продолжая делать вид, что не переваривают друг друга, готовятся сместить капитана. И, что было особенно поганым, многие офицеры их поддерживают. - Я не знаю, чем Бонс смог купить нашего квартирмейстера, но это явно нечто грандиозное, раз тот повелся на его посулы, - подытожил Аллардайс. – Если им все удастся, резня будет знатная, а команда расколется надвое. Может быть, стоило предупредить Флинта, но Сильвер столько раз уже твердил о подлости Бонса, о ненадежности Эрроу и об ошибочности некоторых поступков самого Флинта, что сбился со счета. И каждый ебаный раз Флинт либо отмахивался, либо самодовольно хвастал, что все у него под контролем. Флинт уже давно считался с ним только на словах, так пусть все идет своим чередом. А выживет ли при этом он сам, Сильверу было без разницы. ?Морж? уже давно не приставал к берегу: Флинт стремился взять как можно больше добычи до начала сезона штормов, чтобы потом, как он обещал команде, каждый из них мог позволить себе на берегу жизнь, достойную королей. А приближение приятных недель, когда можно будет беззаботно прожигать награбленное, несколько разрядило обстановку. Но когда Флинт наконец объявил, что решено возвращаться, поздним вечером того же дня ему нанесли визит. Услышав стук в дверь, Флинт с видимой неохотой отодвинул в сторону пистолет, чисткой которого занимался уже добрый час. На пороге стояли Эрроу и Бонс в компании Веллингтона, штурмана. Ждал Флинт поздних гостей или нет, но, впустив их внутрь, без лишних слов достал бутылку и четыре кружки, поставил на стол и уселся на свое место, кивком приглашая вошедших присоединиться. Какое-то время все четверо мирно выпивали, попутно обсуждая насущные дела и планы. Вдруг неспешное течение беседы оборвалось, будто все разом забыли слова, и в каюте стало тихо. Пауза затягивалась, но Флинта, похоже, это не смущало. Он расслабленно развалился на стуле и с насмешливым интересом переводил взгляд с одного собеседника на другого. Сильвер со своего места видел, как напряглись их спины, будто все трое приготовились к броску. Провоцировать их было ни к чему, но все же следовало дать понять, что Флинт против них не один, и Сильвер, стараясь не производить лишнего шума, дотянулся до пистолета и, прикрыв руку одеялом, сел в постели, привалившись спиной к стене. Никто даже не оглянулся, кроме Эрроу, который скользнул по нему безразличным взглядом, каким смотрят на того, кого уже списали со счетов. - Мы бы хотели обсудить некоторые перемещения в командном составе, - откашлявшись, начал Эрроу обманчиво спокойным тоном. – Назрела такая необходимость. Верно, джентльмены? Бонс и Веллингтон одобрительно закивали. - Давно пора, - Флинт сверкнул зубами в широкой улыбке. – Билли уже довольно далеко продвинулся в своем обучении и вполне может занять место штурмана. Он, конечно, еще нуждается в некотором наставничестве, но, я думаю, справится. - Да он издевается!.. - Веллингтон, багровея на глазах, привстал со стула. И, словно это было неким сигналом, Флинт резко выбросил руку и вонзил в шею Эрроу кинжал, а Бонс, пинком отшвырнув свой стул, вырос у Веллингтона за спиной, обхватил его обеими руками и опрокинул вместе со стулом на пол. С квартирмейстером было покончено быстро – несколько секунд, и он уже неподвижно лежал грудью на столе. В его вытаращенных глазах застыло удивление, а из разорванной артерии толчками выплескивалась кровь. Флинт вытер кинжал о рукав и терпеливо наблюдал со стороны, как оседлавший Веллингтона Бонс методично припечатывает его голову к полу сокрушительными ударами кулаков. Тяжелое сопение Бонса, чавкающие звуки ударов и предсмертные хрипы на какое-то время стали единственными звуками, наполняющими каюту. Когда штурман наконец затих, Бонс поднялся на ноги и повернулся к Флинту, пожирая его глазами, как пес, ждущий команды. Флинт склонился над Веллингтоном и, убедившись, что тот мертв, деловито зарядил пистолет и выстрелил в потолок прямо над местом, где обычно сидел. Бонс, спохватившись, тоже добавил последний штрих - вытащил из-за голенища нож и вложил его в безвольную руку штурмана. - Теперь иди, - скомандовал ему Флинт. Они с Сильвером остались вдвоем, если, конечно, не считать двух покойников - штурмана и квартирмейстера - теперь уже во всех смыслах бывших. - Это надо было сделать, - со спокойной убежденностью произнес Флинт, обращаясь к Сильверу, безмолвному свидетелю внезапной резни. - Билли сейчас приведет Картера, Отиса и старших вахтенных, и все узнают, что эти двое явились ко мне с оружием, чтобы узурпировать власть. Эрроу в меня выстрелил, а Веллингтон пытался заколоть Билли, но не срослось. О том, что они уже давно готовили нечто в этом духе, команда знает. Нам поверят, если мы будем говорить одно и то же. Итак, ты со мной, Джон? Взгляд Флинта был безмятежно спокоен, как застывшее в мертвом штиле море. - И у тебя, конечно, на все есть причина, верно? И чем тебе помешал Веллингтон? Кто-кто, а он никогда бы не попер против тебя, если бы… - Сильвер замолчал, потрясенный внезапной догадкой. - Он был человеком Эрроу, - пожал плечами Флинт. – И считал себя незаменимым, а потому имел глупость принять участие в заговоре против меня. Вот как минимум две причины. Тебе мало? - А я думаю, причина всего одна. Если бы Бонс не открыл им эту дверь и не толкнул их на эту дорожку, никто из них бы не осмелился зайти так далеко. И мне интересно, что он им пообещал в качестве взноса в это предприятие? Не карту ли сокровищ? – Сильвер выкладывал все свои подозрения Флинту и по лицу его видел, что все это правда. – Ты все это спланировал заранее, ведь так? Подучил Бонса, выбрал время. Господи, но зачем? Даже прежний Флинт так не поступал. - Да, прежний Флинт так не поступил бы. Прежний Флинт возник в то время и в том месте, где в пиратском мире властвовали свои непреложные законы, и он подчинялся им, принимал ограничения, ими порождаемые. Тот прежний Флинт вынужден был исчезнуть в том числе и потому, что, даже когда целесообразность того требовала, он не всегда мог попрать эти законы и ограничения. - Взгляд Флинта стал жестким. Помолчав, он добавил: – А вот Джеймс Мак-Гроу смог бы. Его, в конце концов, так учили.