10. (1/1)

1717 г. Все закончилось в Саванне, у ворот плантации Оглторпа: великие планы, безумные надежды, самая искренняя и близкая дружба, равной которой не было в жизни Сильвера и уже не будет. Рвать ее оказалось так больно, что Сильвер решил, что вряд ли еще раз рискнет подпустить к себе кого-нибудь так близко. Кроме Мади. Если, конечно, она его когда-нибудь простит. Когда они узнали, что Мади жива и находится у Роджерса в заложниках, Сильвера накрыло вспышкой ослепительно яркого счастья, погасшего в тот самый момент, когда Флинт открыл рот и заговорил. И с каждым его словом надежда увидеть Мади живой таяла, пока от нее почти ничего не осталось. Флинт говорил о великой войне за свободу, рассуждал о стратегии и целесообразности, сетовал на крайнюю уязвимость альянса в такой сложный для их борьбы час, но его правильные, безукоризненно логичные доводы не могли скрыть простой и уродливой правды – сраный сундук с сокровищами был для Флинта важнее, чем жизнь Мади. Сундук можно было обменять на форт, купить на него преданность союзников или использовать как приманку в хитроумных военных комбинациях. Это был, вне всякого сомнения, очень ценный актив, и неудивительно, что Флинт не хотел его лишиться. В том, что они не могут позволить себе сделку с губернатором, Флинт убедил всех, даже скорбящую по дочери королеву, но только не Сильвера, с глаз которого в тот момент словно спала пелена. А ведь его предупреждали, и не раз. Даже Хэндс, знавший Флинта совсем недолго, и тот при каждом удобном случае на все лады пытался донести до Сильвера, насколько капитан коварен и жесток. - Я таких знаю, - сказал он как-то раз. - Использует и выбросит, а перед тем приблизит, будто роднее тебя у него и нет никого. - Все не можешь пережить, что Тич послал тебя нахуй? Так смею напомнить, это был не Флинт, - огрызнулся Сильвер. Попытки Хэндса влезть ему в голову не вызывали у него ничего, кроме раздражения и враждебности. - И какого хера ты вообще меня поучаешь? Сильвер приготовился к вспышке гнева, который неизменно охватывал Хэндса в ответ на любое упоминание Черной Бороды, но тот лишь усмехнулся, покачав головой. - Ты мне нравишься, мальчик. Ничего не боишься. И меньше всего боишься того, кого действительно стоило бы. Сильвер тогда отмахнулся, как отмахивался всякий раз, считая эти назойливые предостережения о подлости и вероломстве Флинта отголосками старых обид, нанесенных Хэндсу Тичем. Но когда ему потребовался человек, который не побоялся бы ради него перейти Флинту дорогу, он остановил свой выбор на Хэндсе. Именно ему Сильвер поручил выкопать сундук и доставить его на ?Морж?, что Хэндс исполнил в точности и без вопросов. Во время плавания до Нассау Флинт продолжал распинаться перед Сильвером, убеждая его, что искренне хочет спасти Мади. Но составленный им план больше походил на сюжет из героических мифов, мало имевший общего с тем, как все устроено в реальной жизни. Флинт был или очень наивен, веря в успех такого плана, или же считал наивным Сильвера, думая, что сможет его успокоить бесплодными надеждами. Чего хотел Флинт на самом деле, было неясно, и это сводило с ума, вызывая к жизни самые омерзительные версии. Вспоминая, как в последнее время сблизила их “смерть” Мади, Сильверу начинало казаться, что Флинт не слишком-то и обрадовался, когда она оказалась живой. И план спасения, заведомо обреченный на провал, для Флинта не более чем прекрасная возможность избавиться от соперницы чужими руками, навсегда привязав Сильвера к себе и к своей бесконечной войне. Но Флинт делился мечтами, в которых видел Мади и Сильвера правящей четой на троне нового мира, способной привести хаос к равновесию, а их обездоленный народ - к процветанию. В этой прекрасной картине будущего Флинт не претендовал на особую роль для себя самого и был предельно бескорыстен. Сильвер, - говорил он, - самый лучший из них всех, и помочь ему - святая обязанность Флинта. Непомерная, необъяснимая заботливость Флинта пробуждала в Сильвере стыд за то, что он сомневается в лучшем друге, желающем ему только добра. И Сильвера мотало от безумной надежды к отчаянию, разрывало между злостью на Флинта и благодарностью к нему же, заставляя сомневаться в собственном рассудке. Но когда Роджерс у них на глазах одного за другим расстреливал и скидывал за борт лазутчиков, отправленных ими в Нассау, и последней оставалась Мади, все сомнения отпали, а разум Сильвера вновь обрел болезненную ясность. Флинт даже не запросил переговоров, отдав приказ припугнуть Роджерса пушками. Будто он всерьез считал, что сможет тем самым помешать ему нажать на курок пистолета, уже приставленного к голове Мади. Решимость Флинта дать бой такому человеку в такой момент говорила об одном – Флинту было безразлично, выживет Мади или нет. Но все же, когда Сильвер вмешался, Флинт уступил ему. И даже когда они остались наедине, не стал упрекать за сокровища, попавшие на борт без его ведома. И хотя Сильвер был готов выдержать любой приступ бешенства, вместо этого Флинт спокойно задал ему один вопрос. ?Ты что, на самом деле ее любишь??. В голосе Флинта было столько искреннего удивления, будто ему было трудно поверить, что такой ничтожный повод мог побудить Сильвера пойти против него. Такое бездушие потрясло Сильвера, но разве он сам не был отчасти в нём виновен? Душа Флинта давно была выжжена дотла, а единственную правду, способную возродить её из пепла, Сильвер все еще от Флинта скрывал. Надо будет обязательно рассказать Флинту о Гамильтоне, но не сейчас, когда Флинт нужен был ему целиком и полностью, нужны были все его силы и вся поддержка. И Сильвер умолял о ней и требовал, припоминал Флинту все его клятвы и даже соврал, что Мади его жена. И когда Флинт через силу ответил “да”, больше всего на свете Сильвер хотел ему поверить. Но Флинт хладнокровно солгал ему. Когда они стояли на якоре в бухте острова, к которому их привел Роджерс, перед самым рассветом за Сильвером зашел Хэндс и настоятельно предложил выйти на палубу. Утренний туман еще стелился над водной гладью, но через подзорную трубу было прекрасно видно причалившую к берегу лодку и Флинта, который на пару с Дули тащил из воды обвязанный веревками сундук. Это было равнозначно тому, как если бы Флинт убил Мади собственными руками. Все его слова о дружбе и равноправном партнерстве, все его признания, как ценит он Сильвера, не помешали Флинту забрать у Сильвера то единственное, о чем он попросил у него за все это время - шанс спасти Мади. Таким циничным и жестоким предательством он лишался права на верность Сильвера, и все же этого оказалось недостаточно, чтобы Сильвер всерьез захотел его смерти. Отправляя людей вслед за Флинтом, он не давал им приказа убить капитана, хотя Бонсу, этому тупому вероломному ублюдку, сдавшему всех Роджерсу, на этот счет Сильвер солгал. Ему пришлось прийти на ?Эвридику?, чтобы торговаться за отсрочку выкупа, и от веры Роджерса в его решимость вернуть сундук зависело слишком многое, чтобы пускаться перед ним в объяснения. К тому же, Сильвер помнил, что именно его решение сохранить Бонсу жизнь и привело их всех в это место, и убийство Флинта лишь усугубило бы эту ошибку, ничем не исправив. И неважно, насколько зол он был на Флинта и как сильно хотел спасти Мади - эти двое были нужны ему оба, чтобы сам он мог чувствовать себя живым. За его нежелание обменять одну жизнь на другую расплатились шестеро лучших бойцов из команды. Они могли бы пристрелить Флинта с безопасного расстояния, но из-за четкого приказа не убивать, а только обезвредить его, ввязались с ним в ближний бой, и Флинт перебил их всех. Он, словно ураган, уничтожал все, что вставало на его пути. И когда Сильверу самому пришлось сойтись с ним в поединке, он не смог усмирить эту губительную стихию и получить желаемое: сундук остался в земле, а ?Морж? сгорел дотла. Гибель корабля и почти всей команды стала для Сильвера отрезвляющей пощечиной, погрузив его в состояние мертвенного спокойствия. От него больше ничего не зависело, и все, что ему оставалось, - это положиться на Флинта, который продолжал твердить, что верит в незыблемость их союза, и единственная его цель – спасти Мади. Флинт все простил ему, словно любящий отец неразумному сыну. Главное, что он наглядно утвердил свое превосходство, не считаясь с ценой. Жестокий урок, преподанный Сильверу, не имел бы смысла без освобождения Мади, что Флинт и сделал, с присущим ему блеском и свирепостью. Возможно, он действительно был с самого начала прав, а обезумевший от горя Сильвер наломал дров и все разрушил. Но поверить в правоту Флинта мешал тот факт, что не Флинт спас их всех от верной гибели, а Рэкхем, черт знает каким образом появившийся у острова. Когда Мади оказалась в безопасности, а Роджерс был разбит, Флинт тут же, словно ничего особенного не случилось ни с его кораблем, ни с командой, принялся строить новые планы. Он деловито раздавал всем указания: куда Рэкхем должен отвезти Сильвера и Мади и что им предстоит делать дальше, будто все уже решил за них. Словно в представлении Флинта Сильвер потерял право на самостоятельные решения после того, как провалилась его первая и единственная попытка взбунтоваться. Чего хотел сам Сильвер, Флинта не интересовало. Он уже нарисовал для них с Мади будущее, и Сильвера оно страшило: в нем не было ничего, кроме бессмысленных смертей, кровавых ужасов и жертв. Настоящая дорога в ад, сойти с которой ему не позволит рука капитана, мертвой хваткой держащая его за горло. Флинт окончательно вписал его в свою картину мира, не считаясь с тем, что такой мир Сильвера не устраивал. Как оказалось, не его одного. Рэкхем явился к острову так своевременно и нежданно вовсе не для того, чтобы всех спасти. Он пришел за Флинтом. И убивать его сразу Рэкхем не стал только лишь потому, что отомстить Роджерсу за зверское убийство Тича он жаждал сильнее. Флинт был не жилец. Его приговорили в тихих, богато обставленных филадельфийских кабинетах, где самым громким звуком был шелест ценных бумаг и скрип перьев, выводящих подписи на документах, которые обладали властью смещать губернаторов и свергать самозваных королей. Нассау был куплен и продан, а война, которой грезили Флинт и Мади, обречена на поражение. Беседа с Рэкхемом, который поделился этой информацией с Сильвером только потому, что заметил признаки разлада между ним и Флинтом, погрузила Сильвера в состояние горького смятения. Еще какие-то сутки тому назад он сам в самоубийственной ярости бросался на Флинта с саблей, а после злился на него за то, что тот лишил его свободы выбора, но сейчас, когда судьба в обличье Рэкхема давала шанс освободиться, Сильвер понял, что вряд ли сможет с чистой совестью наслаждаться этой свободой, если цена за нее - жизнь капитана. Ухватившись за мысль, что у него нет иного выхода, кроме как попытаться смягчить уже подписанный Флинту приговор, Сильвер согласился помочь. Но ему пришлось изрядно постараться, чтобы убедить Рэкхема оставить Флинта в живых. И главным своим козырем он выложил на стол ту самую тайну, что хранил от Флинта. Было крайне подло использовать против капитана сокровенную информацию из его же прошлого, но разве сам Флинт в конце концов не признался, что только Томас Гамильтон, будь он жив, мог бы заставить его отказаться от войны против всего мира?... Рэкхем поначалу скептически воспринял его план, но Сильвер пообещал, что сам заманит Флинта в ловушку, уговорит его сдаться и примет на себя все связанные с этим риски. То ли Джеку хватало гибкости взглядов, чтобы принять идею уничтожения имени вместо убийства того, кто носил это имя, то ли он по-своему тоже был к Флинту привязан, - однако же он согласился, вдобавок потребовав вернуть ему сокровища, что показалось Сильверу идеальным способом уладить оба дела сразу. Но сундука Рэкхем так и не увидел. Звериное чутье Флинта тому виной или же то, что для него был слишком очевиден обман Сильвера, которого он знал почти как себя самого, но Флинт на полпути к сокровищам остановился и потребовал ответов. Он ни разу не назвал Сильвера по имени, даже когда просил его передумать, даже когда пытался убедить словами, будто подслушанными у Сильвера из головы. Но жалящая правота его слов уже не могла ничего изменить, точно так же, как и самому Сильверу оказалось не под силу заставить капитана смириться с навязанной ему участью. И неважно, простоял бы он перед Флинтом день, месяц или год, держа его под прицелом, тот не собирался сдаваться. В итоге все решила грубая сила. Выстрел в воздух был сигналом для Хэндса, спрятавшегося неподалеку. Хороший удар по голове - и Флинт, не ожидавший нападения со спины, был оглушен, обезоружен и крепко связан. Придя в себя, на все вопросы о сундуке лишь злобно и презрительно ухмылялся, упрямо храня молчание. Сильвер стоял поодаль, стараясь не смотреть в его сторону. Он чувствовал внутри лишь звенящую пустоту и хотел только одного – чтобы все это поскорее закончилось. Кто-то из команды Рэкхема предложил перестать уже церемониться с низложенным капитаном и пытками заставить его выложить, где зарыт сундук. Эти слова выдернули Сильвера из оцепенения. Он подошел к собравшимся вокруг сидящего на земле Флинта, на ходу вытаскивая саблю. Видит бог, не этого он хотел. Он предал Флинта, чтобы спасти его, а не чтобы устроить шакалью свару алчных ублюдков вокруг злоебучего сундука. - Этого не будет, - предупредил он, краем глаза отмечая, как Хэндс, ранее безучастно подпиравший спиной дерево, выпрямился и положил руку на эфес своей сабли. - Или вам придется драться со мной и в конечном счете убить. - А почему бы, собственно, и нет? – высказался верзила из группы Рэкхема, делая шаг вперед под одобрительное молчание сокомандников. Флинт наблюдал за всем этим с выражением глумливого отвращения на лице. Напряжение угрожающе сгущалось, и неизвестно чем бы все закончилось, если бы не Рэкхем. - А знаете, нахуй все это. - Рэкхем выступил вперед, оттерев плечом стоящего напротив Сильвера верзилу. Обвел своих людей предостерегающим взглядом. - Сейчас есть проблемы и поважнее. Мы еще вернемся и откопаем этот ебаный сундук, который, я более чем уверен, никуда отсюда не денется. Когда люди Рэкхема нехотя разошлись, а Сильвер, облегченно выдохнув, убрал саблю в ножны, Флинт беззвучно рассмеялся, подняв лицо к небу. Позже, когда они были на корабле, Рэкхем признался, что в тот момент на поляне на него снизошло озарение о дьявольской природе этих проклятых сокровищ, обладающих столь огромным разрушительным потенциалом, что лучше будет для всех, если они останутся в земле до скончания веков. Рэкхем тоже замарался этим предательством не ради голой наживы. Он хотел построить новое будущее для себя, своих близких и всего остального Нассау, а в этом деле раздор и насилие - единственное, что могли породить эти сокровища, - были, по его мнению, сомнительным подспорьем. Путешествие в Саванну, само по себе не особо долгое, было мучительно тягостным для Сильвера и оттого показалось ему бесконечным. Изначально Рэкхем намеревался разместить Флинта в трюме, но Сильвер переубедил его, вызвавшись присматривать за Флинтом, если им выделят одну из офицерских кают. Он отдавал себе отчет, что закованный в кандалы Флинт был почти так же опасен, как и без них, но считал себя обязанным отдать ему последнюю дань уважения. Флинт со всеми вел себя замкнуто и безразлично, делая исключение только для Сильвера, при котором он то разражался страшной бранью, то замолкал, глядя в одну точку перед собой. В качестве меры предосторожности Флинта оставили в ручных кандалах, пристегнув их цепью к кольцу, вбитому в пол. Длина этой цепи была достаточной, чтобы Флинт мог вставать со своего матраса, ходить по доступной ему части каюты и сидеть за столом, хотя место, где спал Сильвер, было, разумеется, вне его досягаемости. Еду им приносил Хэндс, он же сопровождал Флинта в гальюн, а когда ни того, ни другого не требовалось, сторожил дверь каюты снаружи, иногда уступая дежурство Моргану. Когда Сильвер пытался рассказать Флинту, куда они направляются и кто его там ждет, Флинт лишь безучастно смотрел сквозь него, как душевнобольной, чей разум блуждает где-то далеко. Казалось, Флинту больше не было никакого дела ни до самого Сильвера, ни до той омерзительной реальности, в которую он по милости Сильвера попал. Но однажды, когда усыпленный его безучастностью Сильвер утратил бдительность, Флинт с молниеносностью атакующей змеи внезапно набросился на него. Не дав Сильверу опомниться, он выбил из-под него костыль и, заломив руку за спину, вцепился ему в волосы, запрокидывая голову назад. Сильвера, который скорее умер бы, чем позвал на помощь, накрыло ослепляющее осознание, что чем бы это для него сейчас ни кончилось, убьет ли его Флинт, или отпустит, это будет последний раз, когда он ощущал на себе руки Флинта и чувствовал на своей щеке его обжигающее дыхание. И он не стал сопротивляться, приготовившись принять любую участь. - Я заслужил такую лживую мразь, как ты, - Флинт больно потянул его за волосы, пригибая к себе его голову, будто собирался или поцеловать его, или сломать шею. А потом, словно решив, что Сильвер не достоин ни того, ни другого, с силой швырнул его на пол. – И только потому ты все еще жив. Отвращение и ненависть, с которыми он смотрел на Сильвера, были такими осязаемыми, что их, казалось, можно было пощупать рукой. Первые осмысленные слова, сказанные ему Флинтом с самого острова, пробили брешь в стене, за которой Сильвер замуровал все свои чувства, способные стать помехой для того, что он сделал. Ему стало страшно, что они с Флинтом навсегда расстанутся вот так, оставив между собой лишь горечь предательства, которому нет прощения. Сильвер, нашарив костыль, с трудом поднялся. - Я знаю, что ты не простишь меня никогда, но из всего, что я сделал, я сожалею лишь о том, что не рассказал тебе про Томаса Гамильтона сразу, как узнал, что он жив, - Сильвер смотрел Флинту прямо в глаза, надеясь, что тот поймет, что он говорит истинную правду. - Прости меня за это. Я должен был сказать. Я молчал, потому что… Я не планировал тебя предавать, я просто не мог сказать тебе сразу... По мере того, как он говорил, ненависть во взгляде Флинта сменялась замешательством, на смену которому пришло что-то похожее на беспомощное недоверие. Будто охваченный внезапной слабостью, Флинт пошатнулся, в несколько неверных шагов отступил к своему матрасу и опустился на него. - Ты простишь меня? – тихо спросил Сильвер, ни на что не надеясь, но отчаянно желая услышать от Флинта хотя бы слово. Флинт не ответил. После этого в нем что-то глубоко и непоправимо изменилось. Он стал задумчив и тих, обретя почти потустороннюю отрешенность, и оставался таким до самого прибытия в Саванну. Когда они доставили Флинта к воротам плантации, Сильвер не стал сходить с повозки, чтобы проводить его, а Флинт, уходя, не оглянулся. В этом не было смысла. Флинт ушел, не прощаясь, еще на корабле, а незнакомца, который занял его место, с Сильвером ничего не связывало. Возвращаясь в Нассау, Сильвер всю дорогу пытался понять, почему Флинт не убил его. Это помогало ему немного отвлечься от выворачивающей душу тоски, вкрадчиво запустившей в него свои когти с момента, когда ворота плантации закрылись за Флинтом. Раньше он думал, что, перерезав нить судьбы, которая связывала его с этим жестоким безумцем, обретет наконец свободу. Но эта воображаемая нить не рвалась, лишь натягивалась все сильнее, будто в Саванне осталась часть его самого. Возможно, в этом и крылась причина, по которой Флинт не прикончил его сам и не дал сделать этого Дули, что было бы в тех обстоятельствах самым естественным поступком. Флинт был чудовищем, и он был прав, видя в Сильвере свое подобие. Флинт не смог убить такого же, как он сам. Сильвер сколько угодно мог обманывать себя, трусливо прикрывая свою чудовищную суть красивыми и благородными оправданиями, но обмануть Мади ему тоже не удалось. Она, как и Флинт, видела его насквозь, и ее последние слова к нему по смыслу мало чем отличались от тех, какими припечатал его напоследок Флинт. В глазах обоих он останется лживой мразью. И было уже неважно, что он не смог убедить Мади в том, что он не чудовище. Он и сам в это не верил.