8. (1/1)

1717 г.Чудовищный разгром в заливе Нассау не стал окончательным поражением альянса. Всего лишь одна проигранная партия в большой игре, где победа зависела не только от грубой силы или везения: самым ценным преимуществом оказалось единство и верность соратников друг другу. Но, к сожалению, именно этого альянсу недоставало более всего. Самый болезненный раскол произошел по вине Бонса, поставившего личную неприязнь к Флинту выше общего дела. Бонс, разумеется, имел право и на ненависть к Флинту, и на месть за Гейтса, который для Билли был как отец. Но, по мнению Сильвера, сейчас было не время лелеять старые обиды, предавая тем самым остальных павших товарищей - Малдуна, Доббса, дока Хауэлла и многих, многих других.Раздор осложняло то, что орудием, нацеленным в спину Флинта, Бонс избрал Сильвера, который насквозь видел все уловки Бонса, но до поры воздерживался от резких действий по этому поводу. Они все еще нуждались в повстанцах, возглавляемых Бонсом, и, кроме того, Сильвер считал его своим первым настоящим другом, без чьей нежданной поддержки ему пришлось бы совсем туго после Чарльзтауна. В память об этой дружбе он был готов многое Бонсу простить.Но Бонс ухитрился нащупать две слабости Сильвера – страх за жизнь Мади и сомнения в том, что Флинт видит в нем равноправного партнера. В то, что Мади может погибнуть по вине Флинта, Сильвер не верил, но со вторым было сложнее. Бонс сказал, что Флинт не верит в Сильвера настолько, что выбрал сдаться и уступить англичанам сокровища, чем положиться на него и его спорные лидерские способности. Можно было бы не брать в голову эти слова, но Флинт подтверждал их своими поступками.Когда Флинт сдался Элеонор Гатри и пообещал ей сундук в обмен на форт, Сильвер был в бешенстве, под которым скрывалась самая натуральная паника. Флинт, наплевав на все его возражения, поступил рискованно и неразумно - как поступал не раз, и Сильвер, добросовестно исполняя свою часть договоренности всегда действовать заодно, порой чувствовал себя привязанным к хвосту дикой лошади, во весь опор несущейся сквозь горящий лес. Решения принимал Флинт, Сильверу же оставалось лишь разгребать последствия. Равноправное партнерство, похоже, Флинт понимал именно так. Сильвер в последнее время часто задумывался, существует ли сила, способная заставить Флинта считаться хоть с кем-то, кроме себя самого?.. И в ответ на этот вопрос ему на ум всегда приходил Томас Гамильтон. Гамильтон был Полярной Звездой, ориентиром, на который неизменно указывала стрелка внутреннего компаса, с которым сверялся Флинт. Эта война и все, ради чего она велась, была задумана черт знает сколько лет назад этим человеком, на чье мнение Флинт до сих пор опирался, не нуждаясь в других советчиках.По этой причине именно о Гамильтоне первым делом вспомнил Сильвер, когда Макс рассказала о тайной плантации для опальных аристократов. Втайне от Флинта он отправил туда Тома Моргана на разведку. Это было во всех смыслах безумное предположение, но если оно бы подтвердилось, Сильвер преподнес бы Флинту такой великий дар, после которого тот никогда больше не посмел бы усомниться в его дружбе и преданности. Сильвер представлял, как осчастливит эта новость Флинта, как высоко он оценит его старания. Но о том, что будет после, Сильвер старался не думать. Скорее всего, если Флинт получит своего Томаса, все остальные, включая Сильвера, станут ему безразличны. Но, по большому счету, это было не важно. Рано или поздно он потеряет Флинта: погибнет ли тот в бою, не вернется живым из форта, куда он сам себя определил в заложники, или же Морган вернется с благой вестью - для Сильвера итог будет один. Но если бы ему предоставили выбирать способ, каким он предпочтет лишиться Флинта, он выбрал бы последний.После того, как Флинт остался с Гатри, Сильвер явился к Мади и рассказал ей о случившемся, злясь и негодуя на Флинта за его самоубийственное решение. Он рассчитывал, что Мади разделит его опасения и подтвердит их обоснованность, но разговора не вышло. Мади, обычно мудрая и рассудительная, полностью встала на сторону капитана, заочно одобрив и оправдав его поступок. В тот момент Сильвер и понял, что из них троих именно Мади была самой сильной. Потому что Флинту смысл в жизни придавал Томас Гамильтон и война, ему самому – Флинт и Мади, и только Мади не разрывалась между двумя незаменимыми вещами. И уж точно не Сильвер был для нее незаменимым. Понимание этого отчасти и побудило Сильвера пренебречь ее настоятельным советом убить “в интересах революции” Билли Бонса. Возможно, Бонс этого заслуживал, и такой шаг был бы оправдан, но для Сильвера это было неприемлемо. Мади и Флинт пребывали в убежденности, что ради великой цели можно избавляться от друзей, отказываться от любви и ставить на кон собственную жизнь, но это шло вразрез с верой Сильвера, что всегда можно найти третий путь. Он надеялся, что сможет придумать, как достичь всех поставленных перед ним целей, не убивая Бонса, и не предавая Флинта, Мади и революцию.Флинт все еще был заложником, а сундук превратился в краеугольный камень восстания, вокруг которого с новой силой закипели страсти. Бонс усмотрел во всей этой неразберихе удобную возможность избавиться от Флинта и неприкрыто давил на Сильвера, маскируя свои довольно прямолинейные цели словами, с которыми Сильвер внутренне был согласен, что ввергало его в самый настоящий раздрай. Как никогда ранее, ему нужен был Флинт с его способностью действовать решительно, без мук совести и сомнений. Но Флинта рядом не было, а корона пиратского короля становилась непомерно тяжелой. Помощь пришла от человека, о котором в поисках поддержки Сильвер подумал бы в самую последнюю очередь. Израэль Хэндс, который после истории с неудавшимся выкупом прибился к Сильверу, как приблудный пес, прочистил ему мозги парой увесистых оплеух. Предельно грубый и простой, этот способ, однако, сработал, приведя Сильвера в чувство и избавив от колебаний.В результате все, можно сказать, разрешилось малой кровью. Сундук не был утрачен, Флинт вернулся живым, а Бонс уничтожен как политическая фигура и лишен поддержки повстанцев. Сильвер ухитрился провернуть все это, сохранив Бонсу жизнь, и собирался отпустить Бонса на все четыре стороны под обещание больше никогда не пытаться расколоть альянс. Перенесший показательное избиение от вчерашних рабов Билли не оценил его стараний и дал понять, что в его лице Сильвер нажил смертельного врага. Но Сильвер тешил себя надеждой, что Бонс со временем опомнится, а пока реальной угрозы он не представлял.Где-то между всех этих событий из Саванны вернулся Морган. По его словам, Томас Гамильтон действительно был жив и все эти годы содержался на той плантации. Это чудесное известие произвело бы куда большее впечатление на Сильвера, до предела измотанного диким напряжением и недосыпом, будь оно доставлено во времена поспокойнее. Гамильтон пробыл в Саванне больше десяти лет и наверняка никуда оттуда не исчезнет за несколько дней, необходимых для решения более насущных проблем.А потом погибла Мади.Это случилось, когда она была вместе с Флинтом, чья сверхъестественная способность к выживанию должна была уберечь и ее. Сильвер в сотый раз повторял про себя разговор с Ганном: тот предложил отправиться за Мади, но Сильвер самонадеянно решил, что с Флинтом она будет в большей безопасности. Если бы он тогда поступил по-другому, если бы Флинт выбрал другое место для укрытия Мади и Элеонор Гатри, если бы... Множество разнообразных “если”, из которых главным было одно - если бы Сильвер был с ней рядом, все сложилось бы по-другому.Когда она была жива, Сильвер ни разу не признался ей в любви, хотя подозревал, что чувства, которые он к ней испытывал, можно было бы назвать этим словом. Но он не был уверен в своевременности такого признания: Мади целиком и полностью отдавала себя борьбе, где такие эфемерные материи, как чувства и личное счастье, были помехой. А последний их разговор и вовсе разрешил все сомнения Сильвера по этому поводу - Мади ясно дала понять, что общего будущего для них она не видит. Но не из-за надежды на совместную жизнь до гроба он так трепетно относился к Мади. Эта девушка была лучшим, что случалось в его жизни, и даже если им суждено было расстаться, она навсегда осталась бы для него дорогим и близким другом, человеком, который показал ему, что он достоин хорошего отношения и доброты. Но сейчас, когда ее не стало, больше всего на свете Сильвер жалел, что не успел сказать ей, как сильно он ее любит. И то, что понял он это только сейчас, не могло служить оправданием.Сильвер понятия не имел, сколько времени он просидел в капитанской каюте, слепо уставившись в пространство перед собой. Флинт ушел и возвращаться не торопился: он будто опасался подхватить от Сильвера его горе, как опасную заразную болезнь. Думать так о Флинте, чей грех заключался лишь в том, что он выжил, а Мади нет, было неправильно, но из головы не выходили предостережения Бонса, казавшиеся теперь сбывшимся пророчеством. Негромкий стук двери оповестил о возвращении Флинта. Он подошел к столу и зажег лампу, что заставило Сильвера прикрыть рукой глаза от резанувшего по ним света.- Ты третьи сутки ничего не ешь. Может, приказать принести что-нибудь? - спросил Флинт.Сильвер не ответил, и Флинт со вздохом отошел к своей койке и сел на нее. В тусклом свете лампы, подчеркивающем глубокие тени под глазами и запавшие виски, лицо Флинта казалось похожим на лишенный плоти череп. За эти несколько дней он словно постарел на пару десятков лет. Он тоже нуждался в утешении, но никогда не попросил бы о нем, подумалось вдруг Сильверу. В памяти всплыло, как Мади рассказывала ему о том, в каком отчаянии был Флинт, когда они считали, что Сильвер погиб. Флинт тогда думал, что потерял его навсегда, а сейчас на него обрушилось еще и это. Сильвер не успел выразить свои чувства к Мади, пока она была рядом, но Флинт все еще был жив, и они нуждались друг в друге.Сильвер поднялся, подошел ближе и, остановившись перед Флинтом, потянулся к вороту своей рубахи. Раздеваться одной рукой, опираясь при этом на костыль, было неудобно, и он попросил:- Помоги мне.Флинт тут же поднялся и принялся торопливо стягивать с Сильвера одежду. Никогда раньше Сильвер не приходил к нему сам, но сейчас ему было необходимо во всей полноте ощутить, что они оба все еще живы. Он забросил обе руки Флинту за шею и с жадностью, удивившей его самого, поцеловал. Не давая Флинту опомниться, повалил его на койку, рухнув сверху, отчего крюк, на котором крепилась подвесная кровать, угрожающе заскрипел. Флинт одной рукой придерживал Сильвера за талию, другой едва касаясь его бедра, только чтобы он не свалился на пол, будто Сильвер был какой-то хрупкой штуковиной, готовой рассыпаться в его руках. Сильвер разорвал поцелуй и выпрямился, сидя верхом на Флинте. Ему было так плохо, что казалось, еще немного, и что-то в груди лопнет, и он захлебнется собственной кровью.- Помоги мне, - повторил он.Флинт, втянув воздух сквозь сжатые зубы, с силой стиснул его и притянул к себе, прижав так плотно, что между ними не осталось места для вдоха. И сразу же перевернулся вместе с ним, подминая его под себя. Сильвер развел ноги, обхватывая его, и толкнулся навстречу, не приглашая, скорее, требуя то, что, по его мнению, должно было принести облегчение обоим. Флинт замешкался лишь на несколько мгновений, достаточных, чтобы наскоро размазать слюну по члену, прежде чем подхватить Сильвера под колени и войти. Сильвер уткнулся лбом в его плечо и зажмурился, не желая больше ни видеть, ни слышать, ни чувствовать ничего, кроме Флинта и его яростной, жизнеутверждающей страсти, с которой тот сейчас его брал.После, когда койка уже перестала раскачиваться и они какое-то время молча лежали, тесно прижавшись друг к другу, Сильвер отрешенно думал, что ему пора уходить к себе. Но он не мог найти в себе ни сил, ни желания подняться. Флинт невесомо прикоснулся губами к его виску.- Мой бедный мальчик, - тихо прошептал он. – Это твоя первая потеря, да?..Его слова оказались последней каплей. Сильвер заплакал, сначала тихо, тайком сглатывая слезы, а потом уже не сдерживаясь. Но Мади была не единственной, кого он оплакивал. Два женских образа встали перед его внутренним взором - его несостоявшаяся любовь, и другая, чье лицо до этого дня было надежно запрятано в самых потаенных глубинах памяти. Сейчас они слились воедино, и Сильвер сам точно не знал, по кому он скорбит больше.Эта ночь принесла лишь временное облегчение, и все последующие дни Сильвер провел как в тумане, сквозь который иногда из внешнего мира к нему прорывались какие-то события, какие-то люди, с которыми надо было о чем-то разговаривать. Отчетливо он воспринимал лишь некоторых из них: разговор с матерью Мади, препирательство с Джулиусом (и то, постольку, поскольку этот спор касался войны, а значит, касался и Мади), и, разумеется, Флинт. Флинт олицетворял единственно хорошее, оставшееся в реальности Сильвера, которая в остальном сделалась настолько невыносимой, что, будь его воля, он без сожалений вычеркнул бы себя из нее. Но праведная, свежая ярость Флинта и его готовность вести войну до победного конца совпадали с единственной целью Сильвера, в которой он еще видел какой-то смысл - продолжить дело Мади и завершить то, что не успела она. Сильвер снова был привязан к Флинту крепче, чем когда бы то ни было, и теперь ему не приходилось разрываться между двумя дорогими ему людьми. У него остался только Флинт.Он приходил к Флинту каждую ночь в поисках утешения, и не только за ним. Отдаваясь как последний раз в жизни, изматывая себя до беспамятства, Сильвер тем самым еще и наказывал себя за прегрешения, список которых с каждым разом становился все длиннее. Он презирал себя за то, что не уберег Мади; за то, что вместо того, чтобы хранить по ней траур, он искал забвения в объятиях Флинта; но больше всего он ненавидел себя за то, что так и не сказал Флинту, что его Томас жив. Он был вором, укравшим чужое счастье только лишь потому, что оно ему было нужнее. И хотя едва ли он чувствовал себя от этого счастливым, мысль о том, что Флинт, как только узнает про Томаса, сразу же сделает выбор в его пользу, была невыносима. А Флинт, не ведавший, какой секрет хранит от него Сильвер, был понимающим, нежным и бережным. И чем больше окружал его Флинт заботой, тем глубже Сильвер утопал в чувстве вины, и тем больше он страшился этой заботы лишиться. Гамильтон и Флинт прекрасно обходились друг без друга все эти годы, так к чему было все менять сейчас, когда Флинт был так нужен ему самому?..Сильвер долго отрицал неразрывность их с Флинтом связи, но теперь пришло время признать, что они были обречены друг на друга с самой первой их встречи. Они вместе отомстят за Мади, вместе победят или погибнут в этой войне, и останутся вместе до самого конца.