Глава десятая (1/1)

В которой происходят приготовления к битвеСекунданты сошлись для переговоров в одном из самых мрачных притонов в трущобном районе города. Комната без окон, с заплесневелыми стенами и неистребимым запахом сырости и клопов, освещалась лишь двумя черными свечами на столе. По обе стороны стола, вперившись друг в друга враждебными взглядами, сидели двое. Один – в черной рясе – был бледен, изможден, глаза его горели нездоровым блеском, а лицо хранило на себе печать одержимости: отец Энрико Максвелл, взглянув на него, сразу определил бы, что его собрат и соратник пошел по наклонной. Описывать его собеседника нет нужды – с Панкером наши читатели и без того слишком хорошо знакомы.В дальнем, самом темном углу комнаты смутно виднелась какая-то тень. Она не шевелилась и не издавала ни звука: только порой сверкали в свете свечей холодные голубые глаза да тускло поблескивал острый кончик шнобеля.– Итак, – скрипучим голосом начал монах-отступник, – мы собрались здесь, чтобы обсудить правила поединка, который положит конец преступной жизни этого мерзкого порождения Сатаны…Тень в углу вздрогнула.– Другого, другого порождения, – поспешно уточнил монах. – Будем выдвигать условия по очереди. – И, гнусно усмехнувшись, добавил: – Право первенства я уступаю слабейшей стороне!Воцарилось долгое молчание: Панкер ждал.– То есть вам, – пояснил наконец монах, испортив весь эффект от предыдущей реплики.Панкер, раздувавшийся от важности порученной ему миссии, откашлялся и полез в карман за инструкцией.– Во-первых, – проговорил он, разворачивая измятую и исписанную с обеих сторон бумажку, – мой наниматель желает… – Тут он умолк и, старательно шевеля губами, углубился в чтение. На лице его торжественность постепенно сменилась удивлением, а удивление – чистосердечной веселостью. – Ну и зажигает! – проговорил он и хихикнул. – Ребята, да он и вправду совсем спятил! Вот я вам сейчас зачитаю…Собеседник смотрел на него с каменной физиономией. Тень в углу не шевелилась. Панкер откашлялся и сделал серьезное лицо.– Так вот, – проговорил он, – мой наниматель хочет… – Тут он сдавленно заржал, но тут же взял себя в руки и продолжил: – …хочет сразиться со своим врагом, как мужчина с мужчиной, не используя ничего, кроме силы, ловкости и… гм… смекалки? – Тут он зашуршал бумажкой и поправился: – А, нет: сноровки! Так вот: поэтому мы предлагаем нашему противнику про все эти его колдунства забыть!Монах покосился на тень в углу: та медленно кивнула.– Принято, – перевел монах. – Но ваша сторона тоже не должна использовать магию!– Чего? – изумился Панкер. – Какую еще ма… А, магию!.. – И великодушно ответил: – Можете не волноваться: вам повезло, магию мой клиент использовать не будет. Я его уговорю. Надо же дать вам шанс!– Теперь наше условие, – продолжал монах. – Битва должна происходить один на один, без всякой помощи со стороны.У Панкера вытянулась физиономия.– Ну вот, – проговорил он упавшим голосом, – а я-то собирался своих друзей-байкеров привести для моральной поддержки! Немного – всего человек двадцать-тридцать, дальше можно не считать… Значит, не выйдет? Эх, жалость-то какая – как бы мы повеселились! Ну ладно, – добавил он грустно, – а хоть советы-то из зала давать можно?Монах открыл было рот, чтобы согласиться, но в этот момент черная тень в дальнем углу в первый раз подала голос.– Можно, – гулко прозвучал во мраке зловещий голос Чернокнижника. – Даже нужно. Но только своему!По дороге домой Панкер еще кое-куда заглянул, так что в апартаменты Дэмьена вернулся лишь часа два спустя, доверху нагруженный покупками. В спальне клиента поджидало его зрелище, быть может, не столь любопытное, как в прошлый раз, но тоже не лишенное занимательности. Дэмьен готовился к бою. В джинсах (он все-таки нашел джинсы пятнадцатилетней выдержки) и обнаженный по пояс, он стоял перед зеркалом и очень осторожно, чтобы не поцарапать венецианское стекло, тыкал кинжалом в свое отражение.– Так… – бормотал он себе под нос. – Бить надо прямо в сердце… Где у нас сердце? – С этими словами он принялся щупать себя за диафрагму, причем лицо его принимало все более встревоженное выражение. – А, вот оно! – воскликнул он наконец с облегчением. – Значит, сюда… Он немного выше меня – значит, целиться надо будет вот так…Панкер смотрел на своего клиента с отеческой нежностью. ?Моя школа!? – гордо думал он.Вдоволь насмотревшись на эволюции своего подопечного, он деликатно прокашлялся, чтобы дать знать о своем присутствии, и заговорил менторским тоном:– Ну… гм… неплохо, для новичка совсем неплохо. Два замечания: во-первых, кинжал и авторучка – это вещи разные. Используют их в разных целях. И держат тоже по-разному. Это авторучку держат вот так, а кинжал – вот так…Дэмьен старательно сжал кинжал, как ему было показано.– А во-вторых, – продолжал Панкер, – это у тебя сердце слева, а у него будет справа.– Почему? – удивился Дэмьен.Панкер задумался: интуитивно он чувствовал свою правоту, но не мог объяснить этот феномен логически.– Знаешь что? – сказал он наконец. – Коли в живот! Во-первых, легче попасть, а во-вторых, – тут он подмигнул, – если все-таки попадешь, он помрет не просто так, а страшной и мучительной смертью!Новая личность Дэмьена криво и кровожадно усмехнулась; прежняя ойкнула и забилась еще глубже в подсознание.– А вообще брось ты эти глупости, – безмятежно продолжал Панкер. – Тренироваться будешь потом, если останется время. В крайнем случае, на натуре потренируешься. А сейчас займемся куда более важным делом – тебе надо выбрать боевой костюм…– Зачем? – не понял Дэмьен.– Как зачем? – изумился Панкер. – Ты что, так, что ли, пойдешь? Посмотри на себя! Где в твоем, с позволения сказать, костюме вызов? Где угроза? Чем, скажи на милость, ты выражаешь свое скрытое либидо?– Джинсами… – неуверенно ответил Дэмьен и покраснел.– Джинсами! – с укором протянул Панкер. – Джинсы – это прошлый век, ими сейчас уже никого не удивишь! Ты, я смотрю, никогда комиксов не читал!Дэмьен потупился, совершенно раздавленный своим невежеством.– Да будет тебе известно, – наставительно продолжал Панкер, – всякий супергерой, идущий на битву со злом…Дэмьен, пораженный таким уподоблением, открыл было рот – но тут же сообразил, что с Панкером лучше не спорить.– Так вот, всякий супергерой, идущий на битву со злом, непременно надевает боевой костюм – такой, чтобы поразить и устрашить врага одним своим видом. Взять хоть Человека-Паука – ярчайший образчик…По счастью, Дэмьен, не читавший комиксов, никогда не видел Человека-Паука – иначе его на месте хватил бы кондратий, и на сем наша история бы и закончилась.– Вот видишь! – укоризненно протянул Панкер. – Ты об этом не подумал. Ну что бы ты делал без старины Панкера? Хорошо, что я догадался на обратной дороге заглянуть в секонд-хенд и закупиться шмотками!С этими словами он поставил на пол огромный баул и с видом Разумихина у постели Раскольникова принялся извлекать оттуда различные детали туалета.– Чопперы, – пояснял он. – Кожаные штаны с бахромой и заклепками. Черная футболка с группой ?Manowar?. Посмотри на этого викинга с мускулами и с топором – вот с кого ты должен брать пример! Косуха… И, наконец, венец всему – бандана с черепами! – А бандана зачем? – поинтересовался Дэмьен. Видимо, все остальное ему было понятно.Этот наивный вопрос поразил Панкера в самое сердце.– Слушай, да ты совсем необразованный! – всплеснул он руками. – Чему вас только учат, в этих самых Гарвардах? Не знать, зачем нужна бандана!.. Чтобы волосы в глаза не лезли, зачем же еще!Бедный Дэмьен, которому ни единого раза за всю его жизнь волосы не лезли в глаза, понял, что очень многое в этой жизни пропустил. Больше он не сопротивлялся.…Через две минуты преображенный Дэмьен стоял перед зеркалом и смотрел на свое отражение с нескрываемым ужасом.– Панкер, – проговорил он наконец слабым голосом, – ты уверен, что это мне идет?Как ни хотелось Панкеру ответить: ?Да, конечно!? – так нагло переть против истины не мог даже он.– М-да, – проговорил он задумчиво, – похоже, мы с тобой лопухнулись. Чувствуется, знаешь, какая-то фальшь… понять бы только, в чем…Тут он отступил на два шага и принялся рассматривать Дэмьена из-под руки, как художник рассматривает свое творение.– С костюмом-то все в порядке… – бормотал он, – костюм идет… это ты к нему не идешь… Ага, понял! Да, я облажался. Ты не байкер. Я вижу тебя, – тут он начал кружить вокруг Дэмьена, словно гиена, – я вижу тебя… героем вьетнамской войны! Точно! Дай-ка подумать… говнодавы, камуфляжные штаны, голый торс, бугрящийся мускулами, пулеметная лента через плечо…Надо сказать, что Дэмьен все-таки не совсем потерял рассудок. Некоторая доля здравого смысла у него оставалась: поэтому он понял, что пора воспротивиться.– Вот что, Панкер, – твердо сказал он. – Извини, но боевым костюмом я займусь сам. А ты, друг мой, если действительно хочешь мне помочь, иди-ка…Но нет, Дэмьен послал его совсем не туда, куда подумали вы, уважаемые читатели!– Когда ты заговорил о спецназовцах, – пояснил он, – мне в голову пришла одна интересная мысль. Вот слушай…И Дэмьен изложил Панкеру свой план.– Ух ты! – восторженно воскликнул Панкер. – Здорово придумано! И как я сам не допер! Слушай, а ты здорово поумнел с тех пор, как с ума сошел!И помчался со всех ног выполнять таинственное поручение.С самого утра множество дурных знамений предвещало близкую катастрофу. Внезапно поднявшийся ветер разогнал смог, и впервые за последние пятьдесят лет в небе над городом показалось солнце. ?Недобрый знак! Недобрый знак!? – говорили, качая головами, старожилы.К вечеру число недобрых знаков увеличилось. На деревьях в городском парке появились набухшие почки, и иные из них уже начали распускаться в клейкие зеленые листочки. В южном пригороде слышался птичий щебет, в котором одна дряхлая старуха опознала пение соловья. Продавец из ?Макдональдса?, трясясь от ужаса, рассказывал, что господин Амбал заказал у него салат и диетическую колу. На улицах был замечен трезвый и аккуратно причесанный Рокстеди; один библиотекарь даже уверял, что видел его в своих владениях, но этому уже никто не верил. Конец света близился неотвратимо. Город погрузился в пучину ужаса и отчаяния. Впрочем, это не мешало горожанам заниматься обычными делами; различные бедствия и катастрофы случались в Монстер-сити по двадцать раз в году, и ужасу и отчаянию местные жители предавались при каждом удобном случае.Пустырь, прозванный ?полем Армагеддона?, превратился в арену рыцарского турнира. Рабочие спешно сколачивали трибуны и развешивали рекламные щиты; по сторонам арены устраивались поудобнее телевизионщики и фотокорреспонденты; вовсю работал тотализатор. На чрезвычайном заседании городского Совета было принято благородное решение не взимать с горожан плату за места, дабы последнее в жизни человечества зрелище было доступным для всех. Шесть лучших мест в первом ряду (и три во втором) занял господин Амбал. Он был взволнован, но держал себя в руках: Умник по его поручению только что сделал на Дэмьена сверхкрупную ставку. Неподалеку, в окружении целого отряда полиции, скованный по рукам и ногам и прикрученный цепями к скамье, восседал доктор Гропп. Шеф городской полиции решил, что было бы негуманно отказать даже этому злодею в последнем в его жизни развлечении. Время от времени охранник подавал маньяку на длинном железном шесте ведерко с попкорном.Напротив, под балдахином, защищающим от солнца, расположились господин мэр с супругой и госпожа Харди, окруженная блистательным роем светских девиц. Немного поодаль сидела Фелиция – одна, в белом платье, бледная, но спокойная. Многие подходили к ней, желая узнать, неужели ее муж собирается пропустить такое зрелище. ?Не бойтесь, – твердо отвечала она. – Я знаю, Гоблин вернется. Он нас всех спасет?. Один из секторов целиком заняли православные. На бой они явились, как на крестный ход – с хоругвями и плакатами, исполненными по-английски славянской вязью. Дэмьен, себе на беду выбравший путь на поле мимо этого сектора, был встречен криками ?аллилуйя? и потрясанием крестов. На ближайшем плакате он прочел что-то про ?нашего православного антихриста?, дальше читать не стал, опасаясь за остатки своего разума, и оставшийся путь проделал трусцой. Напротив православных, сверля их ненавидящими взорами и сверкая свежеприобретенными фингалами, словно стая воронов, расселись сотонисты. Завидев Дэмьена, они заулюлюкали. Послышались крики: ?Интеллихент вшивый!? – и в воздухе просвистела пара гнилых помидоров. Как ни странно, Рокстеди среди сотонистов не было; у него была своя миссия, а какая – вы скоро узнаете.По сторонам поля были установлены два шатра. Над шатром Чернокнижника развевался черный флаг, скроенный из половины монашеской рясы, с нарисованными от руки черепом и костями. Панкер, увидев такую картину, неодобрительно поцокал языком, забежал в свой шатер, посовещался о чем-то со своим протеже – и скоро над шатром Дэмьена, подобно майскому дереву, взвился органайзер, увешанный разноцветными галстуками. Это был грамотный рекламный ход: болельщиков у Дэмьена сразу прибавилось.Понимая, что после этого развлечения, скорее всего, не последует ни похмелья, ни объяснений с полицией, горожане веселились вовсю. Спиртное лилось рекой, над полем взвивались разноцветные ракеты, бойко шла торговля с рук леденцами, сувенирными кинжалами (совсем как настоящие, только из пластмассы и гнутся!) и индульгенциями. Какой-то бойкий книгоиздатель установил на краю поля палатку и принялся продавать ?Апокалипсис для чайников?. Весь город радовался и веселился: одному профессору Осборну было невесело. Вместе с похмельем его мучили недобрые предчувствия. Как ученый, он с особой силой ощущал свою ответственность за все происходящее: ведь именно он раскрыл тайну смертоносных кинжалов, и главное, именно его угораздило поведать эту тайну Амбалу!?Я поклялся остановить конец света, – решительно сказал себе Осборн, – и я его остановлю!? Несколько мгновений он постоял в замешательстве, а затем решительно направился к шатру Чернокнижника.Надо заметить, что он был у Чернокнижника не первым посетителем. Минут за пятнадцать до того в черный шатер явился Рокстеди, совершенно трезвый, причесанный на пробор и что-то прячущий у себя за спиной.– Это… – смущенно начал он. – Мы тут с пацанами… ну… короче, хотим тебе удачи пожелать и все такое… мы все как бы за тебя… типа натяни ему глаз на… ну, на все, что там полагается… а вот это – тебе, типа талисман…Тут Рокстеди расцвел девичьим румянцем (что на его физиономии смотрелось устрашающе) и, окончательно засмущавшись, молча сунул Чернокнижнику в руки магнитофонную кассету.– Что это? – холодно и властно спросил Чернокнижник.По лицу Рокстеди расплылась широчайшая и счастливейшая улыбка.– Это, – сообщил он, от восторга переходя на полушепот, – тру-блэк-дэт-паган-фолк-сатан-метал группа ?Олтарь Аццкой Сотоны?! Вокал – я. Гитара – я. Ударные – тоже я, головой. И бас-гитара – мой кореш Бибоп!Наступило долгое молчание.– Так вот чем занимаются сатанисты в Монстер-сити… – нехорошо улыбаясь, процедил Чернокнижник. – Песенки, значит, поют… – И вдруг рявкнул страшным голосом: – А кровавые жертвы за вас Пушкин приносить будет?!Рокстеди, потрясенный гневом своего господина и не знавший, кто такой Пушкин и где его искать, вылетел из шатра пулей. А Чернокнижник, брезгливо взяв кассету двумя пальцами, протянул ее верному монаху со словами:– Ну-ка поставь, послушаем, что они там про нас с папой насочиняли…Так что, когда профессор подошел к шатру, его едва не смело волной аццкого запила. У этой песни (поразмыслив, профессор решил, что этот вой кастрированного слона все-таки следует считать песней) не было мелодии; однако слова были, и, к несчастью, тот шум, который Рокстеди считал музыкой, не мог окончательно их заглушить. Кое-что профессор разобрал; и то, что он разобрал, показалось ему дурным предзнаменованием.Вот что пел Рокстеди:Чорный слушал я митал,Пинтаграмы рисовалИ лизал во славу злаЖ..у чорного казла.Ентот жуткий ретуалПагрибальным чуть не стал;Мне рагатый мезантропЗасвитил капытом в лоб!Профессор глубоко вздохнул, набираясь храбрости, и твердым шагом вошел в логовище Зла.Посреди шатра, на раскладном стульчике, торопливо задрапированном под Черный Трон (на это ушла вторая половина рясы) восседал Чернокнижник. Он кивал и прищелкивал пальцами в такт музыке; взглянув ему в лицо, профессор с ужасом понял, что творчество Рокстеди затронуло какие-то таинственные струны его демонической души. В углу, прикрывая руками подштанники, сиротливо жался монах.Заметив Осборна, Чернокнижник протянул руку, убавил громкость магнитофона и голосом, от которого по спине у профессора побежали мурашки, проговорил:– Что тебе нужно, червь?Профессор откашлялся и принял ораторскую позу.– От имени всех людей доброй воли, – начал он с чувством, – я призываю вас остановиться. Вы не можете не понимать, что своей семейной враждой ставите под угрозу весь наш прекрасный мир. Неужели же вам неведомо, что, если вы убьете вашего брата (или наоборот, что, впрочем, маловероятно), Вселенная погибнет вместе с вами? Вспомните, что вы, как антихрист, несете особую ответственность за подотчетных вам грешников…– СМЕРТНЫЙ! – прервал его Чернокнижник.От одного этого слова – и в особенности от тона, которым оно было произнесено – профессор понял, что его битва проиграна, не начавшись.– Смертный! – страшно прогремел под сводами шатра голос его собеседника. – Что ты в этом понимаешь? Да, мир будет уничтожен, потому что я так хочу! Только с уничтожением мира установится абсолютный порядок!– Где? – изумленно пролепетал профессор.– На рифму нарываешься, смертный! – зловеще проскрипел Чернокнижник. Лицо его исказила злобная усмешка. – Мы нелюди темные, в Гарвардах не обучались. Иди к моему ничтожному брату и ему задавай свои философские вопросы! У него красный диплом, он тебе все разобъяснит!И, выкрутив ручку магнитофона на полную громкость, снова затряс головой.Профессор Осборн отличался умом и сообразительностью, ему стало ясно, что любые дальнейшие переговоры с Чернокнижником будут бесполезны, а возможно, даже и вредны. Однако он не хотел уходить, не испробовав последнего шанса. Ученый повернулся к монаху и, перекрикивая вой и грохот музыки, заорал:– Святой отец, а вы-то что делаете? Вы, служитель Церкви – и оказались на стороне зла! Помогаете этому… этому… этому мракобесу погубить мир! Что ваш Папа скажет, если успеет узнать?Монах выпрямился, и физиономия его приобрела привычное постное выражение.– Безбожники! Что с них взять? – проговорил он с видом необыкновенного превосходства. – Вы, сударь, интересуетесь только земным, а о бессмертии души и не задумываетесь. Самому-то не противно так цепляться за эту жалкую земную жизнь? Вот попадете вы на тот свет – и с чем придете на Страшный Суд?Осборна затрясло.– Вот что… – проговорил он, багровея и сжимая кулаки, – вот что, святой отец… подумайте-ка о Страшном Суде сами!И, дав монаху-отступнику пищу для тревожных раздумий, выбежал вон.У шатра Дэмьена профессора подстерегало новое музыкальное испытание. Здесь ди-джеем работал Панкер: слушал он, разумеется, свою любимую группу ?Ария?, и, конечно, композицию, наиболее подходящую к данному случаю. И таково уж было везение профессора, что он подоспел как раз к концу и успел засечь последние, самые сильные строки:Но мы сочтемся,В битве сойдемсяВ год самой горькой звезды.Знаю, наверно, Рухну я первым – Только погибнешь и ты!Далее неведомый менестрель скорбно сообщал, что имя ему Антихрист, и предлагал плакать о душе; о чьей – профессор не понял, но невольно ощутил, как на глаза наворачиваются слезы отчаяния.?Нет, они действительно братья!? – сказал он себе и, собравшись с духом, откинул полог и вошел.Перед ним разворачивалась волнующая сцена: Панкер провожал бойца на позицию.Боевой костюм Дэмьен себе подобрал сам, так что выглядел почти по-человечески: джинсы, белая рубашка, застегнутая на все пуговицы, и старенькие кроссовки – те самые, в которых он давным-давно, еще в Гарварде, ходил на физкультуру и с тех пор хранил их, как сувенир. (Точности ради заметим, что на физкультуре Дэмьен был всего один раз, и ему там совсем не понравилось.) Бледный и решительный, стоял он посреди шатра с кинжалом в руке, а Панкер давал ему последние наставления.– Как кинжал держать, помнишь? – торопливо спрашивал он. – Ага, помнишь, молодец. Куда целиться, помнишь? Нет-нет, на себе не показывай – плохая примета! И вот еще что, – он на мгновение задумался, прежде чем облечь в слова накопленный за долгие годы боевой опыт, – ты, знаешь, это… держись от него подальше. Ну, то есть, близко его к себе не подпускай. А, вот как: будь все время на шаг впереди противника! Ты так, знаешь, кружи вокруг него, кружи, чтобы он, значит, устал, расслабился и потерял бдительность. А как он бдительность-то потеряет – тут ты сразу и кидайся… – тут Панкер замялся и, подумав, туманно пояснил: – Ну, там, по обстоятельствам.Слушая Панкера, профессор Осборн все явственнее ощущал у себя на затылке смрадное дыхание Пятиногого Пса. Медлить было нельзя.– Мистер Торн, – возопил он, трагически заламывая руки, – что же это делается?! Ну ладно – братец ваш: он, извините, маньяк. Но вы-то!.. Мистер Торн, вы же разумный, интеллигентный человек! С высшим образованием! И готовы погубить мир и уничтожить человечество из-за какой-то, простите, средневековой династической усобицы! Одумайтесь! Отступитесь, пока не поздно!Дэмьен медленно повернул голову и устремил на него тяжелый взгляд. Посмотрев ему в глаза, профессор понял, что насчет ?разумного человека? сильно погорячился.- Профессор, – заговорил Дэмьен негромко и проникновенно, – не думайте, что мне все это приятно. Поверьте, при мысли о том, что мне предстоит сейчас сделать, я не испытываю ни малейшего удовольствия. Будь у меня возможность избежать этой роковой схватки, – тут в голосе у него как-то скачком прорезалась брутальность, – клянусь черными знаменами ада, так бы я и сделал! Сердце профессора в очередной раз сжалось от недоброго предчувствия.– Но у меня нет выбора, – с мрачной решимостью продолжал его собеседник. – Я не могу отступить, когда задета ЧЕСТЬ! Вы, профессор, как человек просвещенный и свободный от предрассудков, – добавил он доверительно, – конечно, понимаете, что для настоящего сатаниста нет и не может быть ничего дороже чести!Профессор, ни о чем подобном не подозревавший, усердно закивал, не желая, чтобы в нем заподозрили человека непросвещенного и с предрассудками.– Так что, – со вздохом заключил Дэмьен, – ничего другого мне не остается. Альтернативы нет – точнее, есть, но только одна. Или я…Тут он запнулся, и Панкер подсказал ему сзади громким шепотом:– Замочишь этого пидораса!– Да-да, – подхватил Дэмьен, – совершенно верно, спасибо, Панкер. Так вот: либо я замочу этого п… п… представителя нетрадиционной сексуальной ориентации – либо погибну с честью, сохранив свое достоинство, во славу Ада, как подобает настоящему антихристу!Произнося эту воинственную тираду, он был очень бледен и дрожал всем телом – должно быть, от боевой ярости.Об уме и сообразительности профессора Осборна мы уже упоминали.– Панкер, – проговорил он, медленно багровея от гнева, – признавайся, мерзавец, твоих рук дело?!– Профессор! – с видом оскорбленной невинности завопил Панкер. – Да вот вам святой истинный крест…Тут он широко перекрестил разом себя и своего подопечного.– Вот как перед истинным богом, – истово продолжал Панкер, смахивая горючую слезу, – и не курил он ничего такого, и не нюхал, и даже своим любимым самогоном я его не успел угостить! Своим умом дошел, сердешный – то есть наоборот, с ума сошел! А вы знаете, профессор, с сумасшедшими-то спорить нельзя, ни в коем случае нельзя! Им, наоборот, надо во всем потакать! Так современная медицина говорит: ежели мне не верите, то вон на том конце поля на цепи специалист сидит, он вам то же самое скажет! Так что идите, профессор, идите отсюда, не прерывайте терапевтический сеанс…– Ну, Панкер… – проговорил Осборн, сжимая кулаки, – ну, Панкер, не знаю, кто и сколько тебе за это заплатил, но, если есть бог на небе, отольются тебе эти сребреники! Горькими слезами отольются!Забегая вперед, заметим, что его пророчество сбылось.Охваченный гневом и отчаянием, профессор хотел было броситься вон из шатра – но тут его поразила новая мысль. Слова Панкера о том, что сумасшедшим надо потакать, навели его на интересную идею. Приняв позу менестреля (как он себе это представлял), профессор снова обратился к безумцу:– Э-э… сэр Дэмьен! – заговорил он внушительно, плавно перебирая струны воображаемой лютни. – Не кажется ли вам, что вы чересчур жестоки к вашему злосчастному брату? Как безжалостна к нему судьба! Вы с самого рождения были окружены заботой, лаской, гувернантками и компьютерными играми – а он прозябал в бедности и невежестве, и лишь дохлые кошки да случайные бомжи служили ему и товарищами, и пищей!В глубине шатра громко захлюпал носом Панкер. – Его жизнь была полна обид и разочарований, – с надрывом в голосе продолжал профессор, ободренный успехом, – а теперь еще вы замыслили жестоко убить этого несчастного! И за что же? Только лишь за то, что он хотел бы быть на вашем месте? Вспомните, что Господь призвал нас к милосердию… гм… то есть пардон, это был не ваш господь… ну, одним словом, смилуйтесь и пощадите своего злополучного брата!Слушая профессора, Дэмьен закрыл лицо руками.– Вы правы, – проговорил он дрогнувшим голосом, – о, как вы правы! Бедный мой брат! Как я был жесток и несправедлив! Но, может быть, еще не поздно исправить эту ошибку? – Самое время! Самое время! – энергично подтвердил профессор.– Да, я искуплю свою вину! – со слезами на глазах продолжал Дэмьен. – Решено: когда мы сойдемся – я выстрелю в воздух!Глубокое молчание воцарилось под сводами шатра: даже Панкер не мог найти достойный ответ.– Ах да, – подумав, проговорил Дэмьен, – я перепутал, мы же не будем стрелять… Ну тогда… тогда я промахнусь!Отчаянная надежда профессора угасла, сменившись безнадежным отчаянием.– ИДИОТ! – позабыв обо всяком политесе, завопил он. – Что ты промахнешься, никто и не сомневается! Но он – он-то не промахнется!!В этот миг снаружи послышались мощные и ни на что не похожие звуки: это Рокстеди, призванный мэрией на службу в качестве герольда, пытался изобразить на синтезаторе рев боевых труб.– Первый звонок! – воскликнул Панкер. – Ну, с богом… то есть наоборот!Профессор понял, что надежды больше нет. Он сделал все, что мог – и проиграл. Горько рыдая и ломая руки, он выскочил из шатра и побежал занимать место в первом ряду.