29. A Determinism of Morality (1/1)

Они управились за час: собрали походные рюкзаки, набили их консервами, шмотками, какие могли пригодиться на первое время; разыскали на складе новые, еще не распечатанные спальники (видимо, для каких-то долгих смен), затем одеяла и все такое.Вспомнив, как он с бригадным укладывал всякую бакалею и бытовые мелочи, Бакуго с трудом нашел туристический складной нож, веревку и ящик с мини-аптечками. Там же нашлись большие фонари и батареи к ним.Закончив с приготовлениями, Очако и Бакуго напялили дождевики и вышли под мелкую морось: ветер вскоре погнал тучи на север, подальше в горы, где ливень и оборвался. Лесной пожар тоже затих, и только где-то вдалеке еще дымило в трех точках. В ровном массиве леса появились черные проплешины, но сумрак скоро скрыл их. Небо быстро темнело.—?Плохо, что идем вечером,?— вздохнула Очако. —?Фонарики будут видеть издалека. И костер опасно разжигать.Бакуго на это лишь раздраженно пожал плечами: не нравится?— вали назад! Включив свой фонарь, он ровным шагом пересек металлический зев ворот и, оглянувшись по сторонам, не заметил ровным счетом никого. Ни охраны, ни машин вдалеке, ни трупов. Он припомнил, что когда была давка, в кого-то стреляли, но даже следов от крови не осталось: то ли смыл дождь, то ли никого не ранили.?Хуево…??— только и подумал он. С видимым врагом еще можно сражаться, можно куда-то рвануть, попытаться либо удрать, либо вдарить, но если не видишь угрозы, дело твое труба. К невидимому, непредсказуемому почти никогда нельзя подготовиться.—?Эй, слышь! —?окликнул он Очако, не поворачиваясь к ней: и так понял по стуку ее ботинок о металлический порог, что та вышла за ворота.—?Да?—?Куда идти вообще? На север? На юг? Где твой планетарий?Очако подошла ближе, посветила, сколько могла, дорогу перед ними и, нахмурившись, не спеша припомнила:—?Надо… просто спуститься по серпантину. А потом там будет ущелье… А там?— озеро. Почти такое же, как у нас. И уже оттуда видно купол. Можно, наверное, набрести…—?Ладно, хер с тобой, давай в твое ущелье.—?Ну уж прости! Я там ни разу не была! Только видела, когда нас везли на джипе. Ну знаешь… такой грузовик с креплениями, можно еще высунуться.—?Хер с тобой, пошли!—?А ты?.. Ты не видел? Ой… прости! Я и забыла, что изолированных…—?Перевозят в ебаном гробу, бинго! —?огрызнулся он зашагал широким шагом. Прошла уже целая вечность с тех пор, как он в последний раз ходил в походы с родителями, однако ноги все помнили, и тело само взяло нужный ритм.Очако почти не отставала.Под ботинками хрустели мелкие веточки и камушки, но дорога казалась ровной, как свеженакатанной. Ощущение настолько искусственное, что аж кошмарило вестибулярку. Все рефлексы Бакуго вопили: нет, хуйня это все! В горах, где дождь, оползни, где ветер срывает ветки, где ездят перегруженные джипы с шипами, не может быть такого асфальта! Да как его вообще тут проложили? Ебаные крестные феи на крыльях принесли? Гора сама выродила?Бакуго подсвечивал себе не только путь: луч фонаря гулял по темным стволам, опутавшим черной паутиной дорогу по ту и по эту сторону. Сквозь частые ветки виднелся багрово-лиловый закат: солнце давно скрылось, но хмурое небо не спешило впитывать в себя черноту. И этот цвет неба… был странным, как нарисованным.?Какая-то хуйня…??— мельком подумал Бакуго и тут заметил краем глаза, что трава у дороги как будто светится мелкими зелеными искрами, но когда направил туда луч, не увидел ничего, кроме дождевой росы.Он шел дальше и видел, что ветки деревьев у дороги как будто вспыхивают на секунду призрачным огнем, но тут же гаснут. Стоит повернуться, ухватить глазом, и нет этого. Как будто глюк. Как будто текстура не подгрузилась или поломались анимации.?Нет… хуйня это все…??— напряженно размышлял Бакуго, а сам то и дело видел какие-то странные иллюзии, ошибки реальности: то у накренившегося ствола за секунду выросли маленькие светящиеся грибы, то не грибы это были, а кора, то не кора, а птица, которая, повернув голову, бесшумно выпорхнула из дупла и скрылась где-то в листве.Всюду… всюду в черноте вспыхивали искусственные холодные искры всех цветов, будто трава и листва на деле пластиковые или вообще сделаны из оптоволоконных нитей и потому переливаются всеми кислотными цветами, как дешевая пластиковая елка под Рождество.Бакуго проморгался: эффект пропал. Но все равно где-то на периферии зрения вспыхивали странные отблески и маячили раздражающе ненормальные огоньки, и это были не цветные круги перед глазами, когда долго стоишь в черноте. И не дефекты зрения от сильного стресса…Все это напоминало плохо спроектированный уровень какой-то идиотской VR-игрушки, где надо что-то искать, куда-то переться и типа кричать от восторга: как все реально! Но Бакуго хотелось лишь кричать: да вы, блять, издеваетесь! Вы че, долбоебом меня считаете? Вы че, думаете, я не вижу?!Не вижу, насколько этот ебаный мир пластиковый?!Он шел и чувствовал шкурой, что дорогу спешно перекраивают, переделывают, сокращают. Как будто само пространство толкало его хер знает куда?— лишь бы выкинуть отсюда, отправить хоть к черту на рога.И от этого накатывала слабость. Даже на твердый асфальт под ботинками нельзя было надеяться. Он мог разойтись на дурацкие пиксели прямо здесь, прямо сейчас, и тогда… тогда будет одна чернеющая пустота. Все декорации уровня исчезнут, и останется одна только пустота закулисья.Увлеченный всей этой странной бредятиной, видимыми и невидимыми косяками реальности, Бакуго не сразу заметил, что они с Очако куда-то спустились, пару раз повернули и едва не врезались в ограждения, не позволяющие свалиться в пропасть.Но тут Очако, сильно сгорбившись, решительно дотопала до него, Бакуго, и, хлопнув по плечу, указала куда-то в сторону фонариком: там была знак, означающий ?озеро?, и подпись в один километр.Серпантин разделялся на две других дороги, и одна типа считалась въездом в лагерь у озера.—?Смотри, там дальше еще знак! Палатки! Не могу разобрать, как называется… —?Очако, размахивая фонарем, приблизилась к табличке, но стертые буквы так и не смогла прочесть.—?Кажется, это было туристическое место, а потом когда привезли изолированных…—?Дорогу, мать их, все равно не достроили,?— фыркнул Бакуго и решительно двинулся мимо знака, прикидывая, как бы не переломать в темноте ноги.Все это время они спускались со склона, и хоть дорога петляла, инерция все равно тащила вниз, и надо было глядеть в оба. То и дело встречались какие-то овраги, расщелины, и пусть отсюда вряд ли свалишься, вряд ли где-то убьешься, но подвернуть ногу как раз плюнуть.—?Держись меня! —?неохотно выплюнул Бакуго, когда в очередной раз услышал, как идиотка-Очако о что-то запинается.—?Я справлюсь! Ну подумаешь, запнулась! Вообще чудо, что мы хоть что-то видим!Проделав половину пути, они встали над обрывом, под которым расстилалась небольшая долина, похожая на чашу, на дне которого когда-то скопилось озеро и сохранилось до сих пор. Его воды еще слабо поблескивали под стремительно чернеющим небом. Солнце окончательно скрылось, ветер стал в разы холоднее, и все вокруг потеряло цвет.Очако сильно прищурилась и вдруг запрыгала на месте:—?Бакуго, там домик!—?Че?—?У озера?— домик! Наверное, какое-то хранилище, склад, может… база? Мы заночуем под крышей!—?Мы только, блять, свалили! Ты ни ночи не спала на улице, хули ты радуешься?! —?не выдержал он.—?Так снаружи сыро! И вообще, все равно через ущелье идти! Планетарий?— за озером!—?Нахуя его там построили? Они ебнулись или как? Или… —?тут Бакуго осенило.Кьёка так часто твердила ?планетарий, планетарий?, что он не подумал ее исправлять. Никакой это на хуй не планетарий. Это обсерватория. Чертова. Блядская. Обсерватория. Прямо в горах. Логично, хули! Если надо наблюдать звезды, в горах строят обсерватории. Желательно на высоте побольше, но чтоб верхушка была пологой.Видимо, где-то там, за озером, было такое подходящее место.—?Ладно… Спускаемся,?— неохотно решил Бакуго и пошел первым. Очако устало плелась за ним, где-то на расстоянии в десять шагов.Некоторое время они молчали, но идти в темноте было скучно, и тут ее прорвало:—?А ты никогда не думал, что там? В этом планетарии?На такой вопрос даже ответа не придумаешь. И вообще, надо бы поправить дуру, сказать про обсерваторию, но Бакуго не стал?— лишь злобно фыркнул.—?Нет, ну нормальный же вопрос! —?Очако как будто услышала его мысли и начала оправдываться. —?Представь, мы придем, а там… тайная организация! И там заведует Кьёка! И вообще, все это подстроено, и мы ее встретим… а? Здорово же?Бакуго раздраженно цыкнул. Что тут, блять, вообще скажешь?—?Ладно, это я зря,?— почти тут же устало согласилась Очако. —?Я просто по ней соскучилась. Мне она часто снилась, но и теперь… И теперь, честно говоря, снится. Я мало что понимаю… ну хорошо, вообще ничего, ведь Кьёка сплошная загадка…Бакуго неохотно повернул к ней голову. Они шли почти вровень. В сумерках и при слабом свете фонарей он практически не видел лица, но по вздернутым бровям догадался: Очако мучительно соображает, как бы ему объяснить хоть что-то.—?Мне просто кажется, что вы хорошо общались, понимали друг друга…?Охуеть как! Понимали, да. Друг друга?.—?И я всегда была лишней… ну, вообще-то у меня всегда такой комплекс, наверное, травма, так что ничего необычного. Я со всеми так думаю, но…Тут она зачем-то встала. Бакуго замедлил шаг и лениво к ней обернулся. Очако потупилась, будто не решалась идти дальше. Вообще идти дальше с ним.—?Просто с вами хотелось быть… сильнее всего! —?выпалила она и вскинула голову. Бакуго зажмурился как от боли: ну нихуя себе драма!С другой стороны, чем он лучше? Мог бы уже десять лет давить диван жопой, наплодить выводок спиногрызов, разжиреть и каждые выходные ездить до супермаркета, а в итоге он грохнул уже семерых, шароебится по горам, где его пристрелят через час-два-десять при задержании. Потому что ну всем очевидно, что сдаваться он не станет. Незачем сдаваться, некуда идти, некого слушаться. Он тут лишний. Он всегда был лишним. И даже если дура-Очако поможет ему как-то, реабилитирует, тут все равно проще сдохнуть и переродиться. Или вознестись и уже никогда не спускаться на грешную землю, где творится какой-то треш, какая-то бесконечная анархия, припудренная безумным порядком. Нет, Бакуго в этой системе не игрок. И вообще он валит в ебаный планетарий только за одним: проверить, что там ничего нет. Что там обычная заброшка без всего?— лишь расписанная граффити, полная пыли и помета птиц и крыс. Да, ему нужно получить свою порцию ебаного разочарования, удариться лицом о реальность, чтобы больше не сопротивляться. Чтобы уже осознать, как сломана его жизнь. Бегать вечно еще никому не удавалось.Не получив никакого отклика на ее личную драму, Очако громко вздохнула и медленно подошла к нему, переваривающему безрадостные мысли. Он не очнулся, пока его не дернули за рукав.—?Знаешь, здорово, что дождь кончился. Мы бы давно вымокли и простыли. Хорошо бы в том домике был душ. Мне кажется, тебе надо отмыться от крови,?— договорила она с сочувствием.Бакуго вздрогнул и пробурчал:—?Если тебе воняет, идти куда дует ветер. Или шуруй вперед.—?И всегда надо быть таки грубым? Может, я последний человек, которого ты вот так видишь? На свободе, я имею в виду. И я ничего не отбираю, не грублю тебе, вроде не донимаю вопросами…—?Просто… захлопнись,?— задержав дыхание, он не сразу выдал ?захлопнись?. Сначала там была фраза погрубее. Нахрена он вообще начинает сдерживаться? Выбирать слова? С другой стороны, с идиоткой-Очако всегда так. Уже просто привычка.—?Мне кажется, ты только и делаешь, что говоришь ?захлопнись?.—?А ты все не затыкаешься! Ты что, поперлась со мной, чтобы выносить мозг, а? Ну так уебывай обратно! —?успокаиваясь, он и сердился. Его бесило само то, что он с какого-то хера ведется на расспросы, отвечает и даже как будто хочет еще. Не хочет и хочет отвечать. Бред какой-то.—?Я… —?и тут Очако зачем-то вцепилась ему в руку и крепко сжала пальцы, чуть ли не переплела?— он не дал. Теперь она стояла очень близко, и в свете фонарей он мог разглядеть ее лицо. Несчастное лицо, где была и тревога, и какой-то пиздецовый намек… на что?Почему-то волнуясь, она пожевала губами и наконец выдала:—?У нас так мало времени! Нас поймают в любой момент! Разве трудно хотя бы сейчас не грубить? Мы почти никогда не разговаривали… может, пора начать? Хотя бы сейчас, чтобы было что вспомнить! Или тебе… не надо?—?Мне это на хуй не надо.Да, он сказал это твердо, даже вроде как убедительно, но в глаза ей не смог посмотреть. И она это заметила.—?Я не верю,?— оторопело призналась Очако.—?Мне похуй, во что ты там веришь! И вообще, отъебись от меня! А лучше развернись и топай назад! Нахуя ты вообще поперлась?! Это не долбаный пикник! Это, блять, не шутки! Или ты что, решила сдохнуть вместе со мной?То, что он орет, Бакуго сообразил, только когда выдохся. Дышать было тяжело. А еще это блядское круглое личико перед глазами…—?А если и так, то что? Ты мне запретишь? Остановишь? Ты?— ничего не решаешь! —?выпалила она, грозно сверкая глазами.—?Я тупо тебя вырублю!—?Нет, не вырубишь!—?С хуя ли?!—?Это небезопасно!Бакуго пораженно замолк. Ебаный стыд, а она быстро дошла до сути! У него даже уши загорелись от того, как она вот взяла и поймала его.—?Ты все-таки хороший человек, а не мудак, чтобы ударить меня, связать или даже просто так бросить. Наверняка часть изолированных сбежала…Бакуго мрачно молчал.—?И какой смысл убивать тех людей, если вот теперь бросать? Ты никогда не сделаешь такой глупости. С тобой мне безопаснее, и я пойду с тобой. А тебе безопаснее со мной. Так что хватит кричать на меня и грубить! Мы идем вместе! И давай уже разговаривать. Когда нас подстрелят, когда задержат, я не знаю. Может, другого шанса и не будет. Давай разговаривать! —?и она нетерпеливо, по-детски капризно, дернула его за руку.Он просто не знал, что делать и с ее требованиями, и с ее рукой. Только чувствовал: она как-то победила, прогнула его под себя. И он с какого-то хуя согласен.—?Что тебе сказать? —?раздраженно пробурчал Бакуго, надеясь, что вопрос будет всего один.Очако оживилась и радостно затараторила:—?Да про все сказать! А как ты научился так классно пилить? А как тебе было в бригаде? А давно ты вообще тренируешься? Я видела, ты каждый день бегал, вау! Ты когда вообще начал… ну спортом? А еще… а еще…—?Так, блять, по одному! Ты мозги забиваешь на раз-два! —?рявкнул Бакуго, выдернул из маленьких пальчиков руку и, круто развернувшись, пошел вперед. Очако, несмотря на тяжелый рюкзак, почти прыжками догнала его. Склон становился круче, и спускаться по нему было просто?— тащила инерция. И с такой же инерцией его тащило в разговор с Очако. Она доебывалась так, что потом нельзя было выпутаться.***С разговором обо всем дорога казалась короче. Наверное, они шли до самой ночи (небо уже стало чернильно-черным, и обходить камни и валуны нужно было аккуратнее, чтобы не свернуть ногу). Совсем рядом поблескивало при лунном свете серебристо-черное зеркало озера. Буквально сделай еще пятьдесят шагов?— и коснешься носком воды.—?Почти как в семейном центре! —?вдруг выдохнула Очако. —?Кстати, а ты правда… ну тогда, когда встретились, еще ни с кем не встречался?—?Ну.—?Но почему? Ты как-то… поздно? Разве ты не видел рекламу? Она же везде?—?По работе надо было. Взяли за яйца. А надо было сразу валить. Послать на хуй.—?Но… почему? Разве ты не хочешь найти кого-то? Разве ты не нашел так… ту же Кьёку?—?И вот где я. Нихуя себе, зарегистрировался! Отличная, блять, программа.—?Ты жалеешь?—?Я? Вообще не жалею. Нахуя в принципе жалеть? Что сделано, то сделано.Они двинулись вдоль берега озера. Впотьмах нельзя было разобрать, где домик, но оба верили, что когда подойдут ближе, увидят его очертания в свете луны.—?А ты не меняешься… И ты… совсем ни о чем не жалеешь?—?Нет.—?Даже… о тех людях?Бакуго скривился как от зубной боли.—?Повторяю: нахуя жалеть? Все уж сделано.—?А ты всегда так ругаешься? Мне ты обычно и десяти слов не скажешь. И… неужели все так бесит?—?Ты меня конкретно бесишь!—?Ну извини! Другого спутника у тебя нет. О, кстати, если бы выбирал, кого бы взял в спутники?Бакуго зло выдохнул через нос.—?Собаку.—?Серьезно? Ты любишь собак?—?Да тупо полезно. Если идут за нами, почует. Если надо спать, с собакой теплее. Она может сама охотиться, так что хоть не корми. И можно саму сожрать, если припасы кончатся.—?Эм… практично. А ты всегда так? А как же компания и все такое? Ты разве не ходишь на корпоративы?—?Нет. И… эй, скоро, блять, конец? Я уже заебался отвечать.—?Я только начала!—?Да твою мать…Допрашивая его, что он обычно жрет, что делал в изоляции, что ему теперь интересно, что он любит в лесу и не в лесу, Очако постепенно рассказывала и о себе. И если Бакуго пытался отбрехаться, чтобы ей скорее надоело и отстала, то Очако с упорством танка пихала ему в голову всякое про себя. То, о чем бы он очень хотел забыть, но вся эта чушь въедалась намертво.—?Ты знаешь, больше всего я ненавижу фотаться. А фоток мне надо было очень, очень много. Ну то есть фотаться со всеми я люблю, а чтобы вот сама, чтобы я одна… вообще нет!—?Заливай больше! Все сети забиты бабскими фотками! Одна пятая заказов?— почистите мне, блять, облако от резервных копий! И не смотрите мое ?ню?. А откроешь, так охуеешь от ракурсов. Еще бы камеру в себя засунула!—?Бр-р-р… у тебя была ужасная работа! Как хорошо, что с деревьями совсем не так! Но вообще-то… я правда ненавижу фотаться. А мне пришлось. Я еще курсы всякие проходила, как фотографироваться с животными, едой, с разными штуками, чтобы было миленько.—?И че? Натянула рейтинг?—?Ну почти. Дало где-то еще ноль целых, три десятых.—?И стоило жопу рвать?—?Это хотя бы отвлекало! Мне еще надо было набрать мышечную массу, похудеть, держать гормоны в норме, чтобы быть чисто на химическом уровне счастливой. Это очень… нет, это охренеть как тяжело!Услышав, как она выругалась, Бакуго вздрогнул. С ее блядским нежным голоском, с ее дурацкими детскими интонациями никакое ругательство не шло. Просто смешно. И неловко. Мягкий рот Очако создан для мягких слов, а не для того дерьма, которое бесконечно льется из его, Бакуго, рта.Пока они шли, она рассказала, как ее жестко бросали на маты на тренировках, как она приходила домой вся черная и ела обезболивающие горстями. Как ее учили стрелять, и даже получалось. А потом она и еще другие новички две недели выживали на природе, учились разводить костер и обеззараживать воду. Выходит, Очако за полгода прошла курсы чуть ли не спецназовца, хотя, конечно, несколько месяцев их натаскивали чисто на задержание и применение болевых приемов.—?Самое ужасное?— это когда объясняют, как бить людей током. Я искренне надеялась, что никогда, никогда не буду ничего такого делать, а вот сегодня поняла: какая же я наивная! Да еще Ииду бросила. Нет, Тойомицу прекрасный человек, он обещал присмотреть…Бакуго тупо не знал, что сказать, но догадывался, что тут надо бы проявить хоть каплю сочувствия, поэтому неохотно буркнул:—?Ты просто доверься ему, он свое дело знает. Этот вообще крепкий хрыч, наверняка сидит потому, что чуть не поубивал кого-то. Этому хоть на неделю в лесу потеряйся, выберется. Только жирок растрясет.—?А ты ведь с ним дрался?—?Че? Нет, он же бригадный!—?Я про армрестлинг. Видела пару раз. Ты не смог победить.—?Ну не смог, и?—?А он не кажется таким уж сильным…—?Я уже понял: глаз у тебя нет! Этот жиртрест заполучил охуительный метаболизм. Нажирает запасы, а потом их быстренько перехерачивает в энергию. Ты такой расслабился, типа можно отдохнуть и не пыхтеть, а он?— раз! —?и напряг все мышцы. Мозг получает команду, жир трясется, расщепляется, и все! И тебе хана. У него куча энергии, жирный нихрена не устал, ну вот и валит тебя. Подождет нужного момента, и валит. Бить его тоже поди бесполезно. Проще грушу, блять, лопнуть, чем достать жирному до органов.—?Ничего себе…—?Так что твоего очкарика он как-нибудь дотащит, не трясись. Будешь с ним дальше по подсобкам трахаться.Очако подскочила к нему и со всей дури дала в плечо. Ощутимо дала.—?Ты чего? —?не понял Бакуго и от неожиданности даже остановился.—?Ты хоть следи, что несешь! Ничего я такого не делала!Разозлившись, он накинулся на нее в ответ и почти заорал в лицо:—?Да мне похуй! Похуй, с кем ты живешь или спишь! Какого хуя ты привязалась ко мне?! Что тебе, блять, надо?!От злости он даже фонарик уронил, а Очако в свой вцепилась крепко. Отсветы от него едва освещали ее лицо, где пролегли глубокие тени. Выглядела она жутко. В глубине ее теперь черных глаз как будто мелькали рыжие отблески.—?Какой же ты идиот! —?очень тихо, одними губами сказала она и, резко отодвинувшись, брезгливо вытерев щеки (видимо, от его слюны), пошла вперед. И пока шла, ни разу не обернулась.***Они брели где-то час вдоль берега, пока не наткнулись на этот домишко: оказалось, он гораздо меньше, чем виделось со склона. Пригоден, чтобы заночевать, и только.По крайней мере, они на это надеялись, но, когда подсветили стены с облезшим сайдингом, заваленный досками проход, выхватили лучом обвалившуюся крышу, оба поняли: спать внутри опасно.Бакуго, фыркнув, осторожно приблизился первым, шагнул на уже трухлявые доски веранды и чуть не провалился?— те заскрипели, что-то пару раз треснуло, но на этом все. Прошагав к зияющему проему, Бакуго отбросил пару досок, оттолкнул что-то (кажется, потемневший от влаги фанерный щит) и осторожно зашел внутрь. Посветив фонариком, он кое-как разглядел, как провалились здесь балки под потолком, и понял, что лучше внутрь особо не лезть: кухню и типа единственную комнату завалил всякий строительный мусор, и разбирать его впотьмах?— риск обрушить на себя стены. Однако кое-что тут все-таки было: под толстым слоем пыли и засохшими растениями нашелся какой-то контейнер, закрытый вполне герметично. Его-то Бакуго, напрягшись, и вытянул волоком на веранду. Конечно, чуть жилы на руках не порвал, но похуй.Очако с неодобрением следила за ним, но когда он вскрыл контейнер и откинул крышку, она все-таки подошла и помогла подсветить. Внутри нашлась всякая полезная мелочевка: какие-то одеяла, два спальника, фонарики на батарейках, работающий газовый пистолет для розжига, разбухшие банки консервов, какие-то ключи от чего-то… Одеяла в непромокаемых чехлах. Бакуго впервые видел, чтобы кто-то засовывал шмотки в такие чехлы, но когда раскрыл один и сунул нос, его не встретил запах тухлятины?— только искусственного волокна. Кажется, одеялами можно было пользоваться.В контейнере было что-то еще, и Бакуго оставил Очако разгребать все это добро, а сам, скинув рюкзак, обошел домишко, подсвечивая каждый угол фонариком. Так на другой стороне он нашел что-то типа навеса с поленницей, немного дров (хватило бы как раз на ночь), ржавую грильницу и парочку развалившихся кресел. Закончив обход, Бакуго наткнулся на маленький причал. Точнее, от причала там было одно только название: всего-то метров десять гнилых досок, которые хлюпали от каждого шага. Конструкция опасно дрожала под ногами, и Бакуго поспешил убраться на хер. Размышляя, что тут делали на озере и зачем, есть ли вообще тут рыба, он вернулся к песчаному дворику домишки и, посветив еще немного вокруг, наткнулся на вкопанный типа очаг?— металлический то ли таз, то ли обрезок дна бочки, присыпанный со всех сторон. Судя по черноте внутри, именно здесь жгли костры и не следили за ними толком?— железные бока не давали пламени разгуляться.Оставив там уже слабо светящий фонарь (батарейка быстро садилась), Бакуго наконец-то скинул с себя дождевик и, задохнувшись от резкой вони?— собственного пота и подгнивающей рыбы?— окликнул Очако:—?Эй! Слышь! Тащи сюда ту хрень для розжига! И дрова помогай таскать!Поленницу он нашел даже без света, по памяти. Тело хорошо запомнило дорогу, а глаза почти привыкли к темноте. К тому же ориентир все-таки был: брошенный у пустого очага фонарь.Набрав дров, коры и немного сухой травы в окрестностях (все находилось почти сразу), Бакуго быстро разжег костер, и домишко охватило рыжее марево. Очако, обернувшись на огонь, некоторое время просто смотрела как будто в никуда, а потом отвернулась и с удвоенной энергией стала потрошить контейнер. Дождевик она скинула и даже сняла форменную куртку. Прежде чем вытащить одеяла и остальное из чехлов, Очако вернулась к своему рюкзаку и, добыв обеззараживающее средство для рук, кое-как вымыла их. Вытащив чехлы с одеялами, она достала из контейнера чайник.Оставив ее заниматься всякой херней, Бакуго покопался в рюкзаке, взял воду, опустошил полбутылки, достал брикет сухпайка (бригаде завезли такого целый ящик, видимо, на случай, если совсем не будет продуктов), быстро сожрал и, морщась от дикой вони, обернулся на озеро.Колебался он недолго. С мыслью ?А, похуй!? он разделся до трусов и медленно пошел к берегу, надеясь, что не утонет на хуй и не изрежет ступни об камни. Но берег озера был выстелен крупной галькой, на которой в лучшем случае поскользнешься и куда-нибудь наебнешься. Зайдя по пояс и почти не чувствуя холода?— тело слишком раскалилось от трехчасового марша,?— Бакуго нырнул в божественно чистую воду и проплыл далеко вперед. Так далеко, как только мог.Почти сразу он потерял чувство, где вверх, а где низ, где берег, а где тьма. Ночь сливалась с водами озера, холод снаружи и под водой был одинаков и уже давал тепло. Вода нежно ласкала тело, смывая и пот, и грязь, и лишние мысли. Почему-то хотелось нырнуть глубже, хотелось просто лечь под толщу воды, чтобы не слышать никаких звуков, не чувствовать ничьего присутствия. Вынырнув и набрав побольше воздуха в легкие, Бакуго так и сделал.Зрение тут не помогало?— ничего нельзя было увидеть. Только камни под спиной, чувство, что со дна поднимается песок и струится по ногам, помогали понять, что он все-таки на дне. Иногда, с трудом размыкая глаза, Бакуго видел какой-то венец света наверху и, пуская пузыри, лениво наблюдал за ним. Солнце давно село, костер далеко, а все равно там, в черноте, сквозь воду откуда-то пробивались лучи. И этот свет во тьме был действительно прекрасен.Толща воды в озере казалась такой ровной, такой спокойной, что малейшее колебание било по телу, доходило волной. Он даже не услышал, а почувствовал, как его зовут:—?Бакуго!Он не шевельнулся, не попытался всплыть?— воздуха в легких еще хватало.—?Бакуго! Эй, это уже не смешно!В какой-то момент он подумал, что этот голос?— херня, игра воображения. Хуй что услышишь под водой, на такой глубине, но тут он снова уловил:—?Кацуки! КА-А-АЦУ-У-УКИ!И тут крик оборвался. Что-то ударило по воде, как будто туда рухнули, и Бакуго рывком сгруппировался, после чего в два гребка всплыл на поверхность. Где-то, совсем недалеко, отчаянно барахтались, отчаянно захлебывались и, ориентируясь чисто по звуку, Бакуго поплыл туда. Испуганный и злой, он греб так быстро, что и сам от себя не ожидал.?Твою мать, да ты просто конченая!??— рявкнул он про себя, но кричать или ругаться не было времени. Сцепив зубы, он как-то на ощупь нашел идиотку-Очако, и когда та вцепилась в него руками и ногами, с силой тряхнул, отодрал от себя за волосы и, схватив за шиворот, поволок за собой, стараясь хоть как-то проследить, чтобы ее голова была над поверхностью. Она что-то панически пищала, била руками и ногами по воде и постоянно то кашляла, то захлебывалась.Но эти жуткие звуки по-своему успокаивали: пока бьет, кашляет и захлебывается, уж точно не набралась воды, не забила себе легкие.Стоять на ногах она не могла, и Бакуго за шиворот вытащил ее на каменисто-песчаный берег, после чего скрутил и заставил то ли выкашлять, то ли выблевать остатки воды. Очако тут же повисла на нем тряпочкой и стала часто всхлипывать. Она дико дрожала всем телом и громко стучала зубами.—?Слышь, эй! —?он насильно повернул ее лицо к себе и прислушался к дыханию. Хриплое, но ровное. Если не считать соплей и всхлипов.Надо было, наверное, заорать ?КАКОГО, БЛЯТЬ, ХРЕНА?!?, но Бакуго и без объяснений догадался, что идиотка, не найдя его, вышла на причал, и доски не выдержали. Так что, вместо того, чтобы блажить, он быстро ощупал ее руки и ноги, ребра и, убедившись, что нихуя не сломано, встал сам, рывком поднял Очако за шиворот, перекинул руку через шею и, прижав к боку, понес к костру. Очако так тряслась, что выскальзывала из рук, но Бакуго держал грубо и крепко. Усадив ее у костра, он начал вытряхивать все из рюкзаков прямо на песок, на ходу стелить спальники, доставать полотенца и хоть какие-то шмотки. Закончив с этим, он пошел к контейнеру доставать одеяла из чехлов. И хоть сам он был весь мокрый, холодно не было: адреналин жег вены, держал в тонусе мускулы, так что ничто не мешало все сделать по науке: сначала стащить с идиотки промокшую тяжелую одежду, помочь вытереться и только потом закутать в одеяло. Промокни хоть что-то, и все проебано?— простынет потом.Очако дрожала так, что зуб на зуб не попадал, и когда она пыталась прошептать что-то трясущимися губами, получался один только сип. Бакуго сразу забил пытаться выловить в нем хоть что-то разумное, хоть что-то понять. Вместо этого, притащив шмотки, полотенце и одеяло, он рывком поставил Очако на ноги и стал сдирать с нее жилет, прилипший к телу лонгслив и форменные штаны. И было абсолютно похуй, что она подумает: мозги работали как часы и щелкали задачу за задачей: снять это, вытереть так, закутать по самые уши, налить кипятка… Если эта конченая свалится с простудой, наверняка будет температура, и так Очако уж точно станет обузой, и они никуда не дойдут. Так что похуй на личные границы, на все похуй.Оставив ей только трусы и не особо разглядывая ее розово-рыжеватое тело, подсвеченное жарким огнем, Бакуго закутал ее в одеяло и настойчиво заставил сесть на спальник. На то, какие у нее сиськи, он вообще не смотрел: перед глазами было только ее перепуганное лицо, ужасно дрожащие губы и огромные глаза, в зрачках которых отражались огненные искры. Как будто кто-то разбрасывал целые пригоршни, сыпал ими с самого неба. В глазах Очако они мелькали так часто, что нельзя было понять, летят они вверх или вниз.Засмотревшись на огни в ее глазах, он не сразу понял, что теряет драгоценные минуты, что тупо сел перед ней на пятки и держит за плечи. Что вообще-то сам нихуя не одет, и надо бы тоже вытереться и напялить хоть что-нибудь… Он едва дернулся, как, шмыгая носом, Очако скинула с себя его ладони и, распахнув концы одеяла, рывком обняла его, накрывая плечи.Он просто не успел ни оттолкнуть, ни заорать: она уже обхватила его спину, накрыла одеялом и прижалась голыми сиськами к его груди. Дрожа сама, вся мокрая и холодная, как лягушка, она рвалась согреть его, и поэтому жалась так отчаянно…***Он никогда ее не понимал. Вообще нихуя не понимал, что с ней. Да, для него, ядовитой твари и отщепенца, все люди долбоебы. Все несут какую-то хуйню, какую-то тарабарщину. Что-то вечно кому-то обещают, о чем-то трындят, и все это звуки, звуки, один сплошной пустой звук. И дура-Очако?— такая же. Что бы она ни несла, он ни хуя не понимал. Ее долбаные вопросы, ее дурацкие улыбочки, ее вежливая и нежная ложь…Абсолютно все было хуйней.И вот пять минут назад она чуть не захлебнулась, не сдохла в озере, промокла насквозь, трясется как припадочная, а все равно тянет к нему руки. Все равно пытается, блять, обнять и… сука! —?согреть. То, что это не какой-то флирт, не кинуться на шею спасителю, Бакуго понял сразу. Не будут так пытаться натянуть на плечи ебаное одеяло, не будут так пытаться всего обхватить, чтобы, блять, накрыть как можно больше площади тела, чтобы…?Куда ты, блять, лезешь, ты ведь сама трясешься!?Она жалась к его шее то лбом, то носом, тихо всхлипывала и беспокойно ерзала, мостилась у него на коленях, и в этом не было ничего сексуального?— один инстинкт прижаться к чему-то такому же живому и теплому. Отодрать эту тупицу от тела, развернуть прямо сейчас, было бы слишком жестоко. Тем более адреналин спадал, тонус мышц почти пропал, и от жара костра, от этих долбаных обнимашек Бакуго медленно размаривало. Он чувствовал, что у него встает, и неудивительно: не трогать женщину целый год, а потом вот так вляпаться в источник окситоцина. И хуй что с ним сделаешь: не кинешь же идиотку в огонь! Не сбежишь же от нее! Некуда было бежать.Тогда он просто обнял ее в ответ, прижимая к себе крепче и утыкаясь подбородком в мокрые липкие волосы на макушке. От нее пахло немного водорослями и потом, но даже так запах казался сладковатым и не бесил.Некоторое время они просто сидели так молча, вслушиваясь в треск поленьев, пока Очако, поерзав, не почувствовала бедрами, на чем, собственно, ерзает.Оторвавшись от него, подняв свои блядские теплые глазища (где кто-то бесконечно разбрасывал огненные искры, где переливался рыжий свет), она заглянула ему в лицо, будто спрашивая… нет, не спрашивая, утверждая. Губы у нее почти не дрожали, и все равно с них сорвался всхлип.Приподнявшись, выпрямив спину, она нависла над его лицом и, то и дело поджимая губы, севшим голосом выдала только одно:—?П-пожалуйста…Бакуго передернуло. Это хуевое ?пожалуйста? собрало в себе вообще все, и он захлебнулся от волны окситоцина. Приступ был почти неподавляемым, почти стихийным, и только на чистой воле он не смял идиотку-Очако и не заставил ее заткнуться, засунув язык в рот.Не своим голосом он пробормотал:—?Ты чуть не сдохла… и… блять, не здесь же!Она приблизилась к нему и почти ткнулась губами в щеку, а потом прошептала, едва касаясь губ и согревая их дыханием:—?Пожалуйста… мы ведь потом… не сможем. Я так боюсь, что ты… что ты завтра умрешь!От этого ?умрешь? он реально чуть не сдох: дыхание перехватило, сердце защемило как никогда в жизни, и мощная волна почти физического наслаждения разошлась от пяток до макушки. Хотелось вытянуться в струну, хотелось сжаться до точки. Хотелось взорваться чистым светом. И при этом он так ослаб, что даже не успел сжать губы и не дать идиотке-Очако поцеловать его, коснуться языком языка.Она робко забралась к нему в рот, ткнулась языком в небо, в десны, огладила его язык, несмело выпрашивая ласку. Отрываясь от его губ, она судорожно вздыхала, и эта же судорога передавалась ему, жала его грудную клетку.Срыв был неминуем. И Бакуго устал бороться.Все вышло странно, беспорядочно и хер вообще поймешь, как. Сначала он всего лишь ответил на ласку языка и грубо кусал в ответ губами, давил и жал, охреневая, какая же дура-Очако мягкая. Она продавливалась на раз-два, она растекалась и покорно жалась к груди, ко рту, не сопротивляясь вообще ни в чем. Нет?— она отвечала всем телом. Она отвечала всей собой. И бесстыже текла: слюной из приоткрытого рта, потом и кисловатой смазкой.И когда он уже накрыл ее своим телом, проталкиваясь в нее, сладкую и узкую, утыкаясь губами в нежное розовое ухо, все вообще перестало иметь смысл.И его воля, и его ненависть, и его борьба, и его сомнения в реальности мира.Все умерло, медленно и нежно расплавилось. Как и он расплавился в Очако.Уже потом, неудобно устроившись то ли животом, то ли полубоком на жестком спальнике, Бакуго медленно провалился в сон, чувствуя, как под ним слабо шевелится и мерно дышит Очако.