8. Come with Me Now (1/1)

Кончилось все тем, что Кьёка так раскочегарила толпу мужиков в баре, что те аж ленивые жопы от стульев отодрали и даже сцену обступили. А на третьей песне кто-то начал ломать стулья и лезть на сцену, чтобы хватануть деву декаданса за тощую ляжку. Тогда-то Бакуго и понадобился: пока парни Кьёки с вытаращенными глазами продолжали играть, а она сама, чуть ли не зажмурившись, пыталась не сбиться, не сфальшивить, он в толпу пробился, мужика, который неловко, рискуя навернуться, от сцены за шкирку оттащил и на пол сбросил. Посыпались маты, а следом и тумаки. Бакуго и заметить не успел, как его утянули в эпицентр кровавого месива, где он, хрипло смеясь, почувствовал себя точно рыба в воде: отвечал ударами на удары, легко отпинывал и отбрасывал нападавших; получал, конечно, по лицу и по почкам, но все равно не то чтобы сильно.В целом, по-настоящему опасных среди тех мужиков не было?— горькие пьянчужки, пусть и под сто кило весу, слишком неповоротливы, слишком самонадеянны и не тягаться им с Бакуго, который лет так двенадцать занимался спортом и перепробовал еще в юности несколько видов борьбы (хотя предпочитал просто драться по-уличному, не заморачиваясь ни красивыми стойками, ни красивыми ударами). Нет, конечно, его попытались замять массой, один раз даже на спину опрокинули, но за коленями следить те мудаки так и не догадались. Кажется, кому-то Бакуго даже выбил сустав, зато быстро поднялся и не лег в нокаут.В общем, когда Кьёка и ее дружки закончили выступление, Бакуго уже положил человек пять, отбил охоту с ним связываться еще у десятка, а хозяин бара (или менеджер?— хер разберешь в этих заведениях для нищих) орал ему в лицо, грозно трепеща длиннющими усами, чтоб он, Бакуго, катился к ебаной матери.Бакуго же стоял?— с опухшей рожей, чуть ли не синий, с разбитыми в мясо кулакам?— и нервно посмеивался. А когда его попытались носом в ущерб ткнуть, молчаливо панель кредитки открыл и заплатил, не глядя. Тогда-то хозяин бара и завял, отступил и растерял желание выгнать прихуевшего гостя пинками.—?Какого хера ты натворил?! —?набросилась на Бакуго Кьёка и слегка хлопнула по плечу?— этого он даже не заметил, как и то, что рубашка у него чуть ли не в лоскуты после драки.—?А лучше бы со сцены стащили, а? —?кося заплывшим глазом, прохрипел Бакуго:?— Эй, слышь! —?Тут он кивнул Каминари:?— Где тут, блять, отмыться?Херов Эндорфин ткнул дрожащим пальцем в сторону неприметной двери в углу залы, а сам испуганно поглядел на Киришиму, будто ища в нем поддержку. А только сам Киришима был занят?— восхищенно пялился на Бакуго, точно с идолом столкнулся. Короля рок-музыки увидел. Или ожившего Сида Вишеса верхом на Джиме Моррисоне, размахивающего Куртом Кобейном:—?Ну мужи-и-ик… —?протянул Киришима и хотел было Бакуго в братские приветственные объятия заключить, но Кьёка преградила ему дорогу:—?Нет уж! Ты… —?и тут она ткнула в грудь Бакуго указательным пальцем,?— со мной поедешь! И сюда ты больше ни ногой!—?Херня вопрос! —?осклабился и тут же поморщился он, а потом с досадой цыкнул: левая скула уже оплыла, а разбитый нос и губы мешали толком ухмыляться. —?Только хуй я поеду в твой клоповник. Со мной собирайся!***И как бы что ни говорили, как бы что ни думали дружки девы декаданса, а секса с ней у него не было. Была лишь хуевая ночь: как ни вертись, а в постели никаким боком не ляжешь, все ломит и болит, а разбитый нос то и дело кровит, как и похеренные костяшки. Все это пачкает простынь и одеяло, но самое главное?— горит и мешает жить, как будто кислотой на кожу плеснули да так и оставили.Кьёка же с порога погнала его, Бакуго, в душ, а после того, как он вышел оттуда с распаренными, слабо кровящими ранами, усадила по-хозяйски на его же, Бакуго, софу; без жалости затыкала ватными тампонами, смоченными в спирту, а потом еще и пластырями заклеила все, что могла. На что Бакуго на нее матами наорал, половину пластырей содрал и попытался гостью выгнать, но куда там! Деву декаданса и трогать-то было страшно, вот он и не мог просто потащить ее за локоть и пинком спустить с лестницы, а одной силой ора такую с места не сдвинешь.Казалось, Кьёку невозможно довести ни до ручки, ни до слез, и на любые оскорбления, любые невнятные эмоции она реагировала чуть более, чем никак: строила личико-кирпич со скептически приподнятыми бровями и просто ждала, когда ?собеседник? закончит глотку драть.А потом сухо уточняла с таким видом, с каким обычно вбивают последний гвоздь в крышку гроба:—?Ну что, проорался? Или еще поорешь?И в такую минуту Бакуго понимал, чем она заслужила насилие. Почему ее заламывали и брали по-жесткому: с таким ебалом, с такой молчаливой провокацией можно было справиться лишь тычком, жесткой затрещиной. Справиться, причинив сильную боль. Конечно, от полного бессилия.Но сам он этого бессилия не чувствовал и бить девку не хотел?— да и за что бить? За то, что возится с ним? А что не орет в ответ?— так это правильно. Пока оба орут, договориться нельзя. Нужен кто-то, кто будет молчать.Вот почему Кьёка прижилась у него и даже в постель была пущена. А еще потому, что она знала об уважении и расстоянии все что нужно. И никогда… (разве что раз) не пыталась пересечь эту грань.***Кьёка оказалась котом Шредингера?— она была и не была, доебывала и не доебывала, помогала и нет, но никогда не вредила.Бакуго договорился с ней так: она зависает у него на выходных, отжирается, отсыпается, молчит и не заебывает его вопросами, а он взамен не орет, к ней не лезет, попусту не трогает и не гонит по мелочи. Оба, конечно, семейному центру анкету заполняют по красоте, вереща от экстаза и любви к друг другу. Простые правила. Простая жизнь. Восемь месяцев мимо и без ущерба.И Кьёка отлично справлялась. Заваливалась к нему в субботу под вечер, почти без здрасьте и до свидания, усаживалась/укладывалась на софе, спиной прислонившись к руке или плечу Бакуго (отчетности и контакта ради, мол, глядите, у нас отношения!), пырилась вместе с ним в телевизор, где шли скучные шоу или очередной уровень унылого шутера. И так было до тех пор, пока Бакуго не купил ей контроллер на приставку, причем, стеба ради, розовый.Кьёка на это скривилась, устало вздохнула и со словами ?Только саппортить не заставляй? к игре подключилась. Сразу стало как-то веселей. Бакуго уж точно. За провалы девку можно было материть, а та в отместку забывала его поднимать после смерти и жлобилась с аптечками. А еще так было легче переносить большую часть из четырнадцати часов, когда нужно было сидеть, прижавшись друг к другу коленями.И в первый же месяц условно совместного проживания с Кьёкой психолог из центра зафиксировал у Бакуго неплохой уровень окситоцина и общее улучшение по психическим показателям. Но только этого же парня весьма напрягал колоссальный рост адреналина и откровенно битый вид Бакуго. Однако жалоб на профиль проблемного пациента не поступало, а полиция не фиксировала правонарушений.Ну еще бы, с хера им фиксировать? Не такие уж копы вездесущие. Не такие уж системы совершенные. И не везде за тобой следят, как оказалось.И этот чудесный мир Бакуго показала именно Кьёка, когда ей надоело на кнопки жать и задницу просиживать. Провела его, как кролик Алису, в свое зазеркалье, где творился чудесный трэш, недоступный Smart-eye.Как оказалось, Кьёка нигде не работала, жила на пособие и перебивалась редкими гонорарами за выступления в нескольких клубах и барах для отбросов беззвездочных. Там ее многие знали, уважали как редкую певичку, не прогнувшуюся и не продавшуюся системе. А продаться, надо сказать, было просто: медиаконгломераты и их отростки, вплоть до крошечных студий, постоянно искали таланты, чтобы затянуть любого свободного певца в сети поп-культуры, пожрать любую оригинальную идею и переварить. Денег давали много, не жадничали, и степень раскрученности влияла мало?— конгломераты хотели покрыть всех, захватить все интересы, и не важно, как. И если кто из певцов отказывался от помощи, отвергал кормящую руку, он автоматически уходил из всех медиа. Его и в поисковике-то найти не могли?— так всех ?иных? вычищали.А Кьёка даже название группе не придумала. Ни один диск не записала и, похоже, не планировала. Ее либо слушали вживую, а потом ходили и рассказывали об этом как о легенде, либо записывали втихаря прямо на концертах?— с плохим звуком, стремной обработкой, где ее голос искажался безбожно. Но некоторым хватало и такой малости. А имя Кьёки ушло в народ. Точнее, разошлось чумой среди беззвездочных, которые принципиально не считали музыкой то, что можно найти в соцсети.И, конечно, когда Кьёка стала таким авторитетом (желая того или нет), перед ней открылись все двери бесконечного подвала, ведущего прямиком на социальное дно. И пусть ей ни до чего не было дела, а нырять с головой в дерьмо и пороки отбросов ей вообще никак не улыбалось, но Кьёка никому не отказывала, выступала там, куда звали, никого не осуждала и ни с кем не спорила, а молча копила на свою операцию.А потому ее заносило:в подпольные притоны, где наркоманы сгорали заживо изнутри.в подпольные клубы, в том числе с секс-девиациями, где наткнуться на клетку с придурками, готовыми исхлестать себя цепями,?— еще не самое удивительное, а на откровенных свиноебов?— не самое отвратительное, даже норма.на подпольные арены, где сезон не считался сезоном, если в процессе не подохло хотя бы двое бойцов.А что до ее дружков, то те, кажись, совсем яиц не имели и шли за своей богиней и музой без сомнений и страха. Нет, наверное, они периодически впадали в ужас, что не мешало им выступать с таким же жаром, с каким работала и сама Кьёка.И когда Бакуго вместе с ними пару раз на концертах позависал (периодически послеживая, чтобы Кьёку никто со сцены не утянул, лишний раз за жопу не схватил), а потом еще с десяток на репетициях (все веселей, чем работать без выходных и гонять себя лишний час по парку), тогда-то Кьёка и посчитала его достойным, чтобы в люди вывести.И в первый же раз она потащила Бакуго на бойцовую арену, устроенную в подвальных секторах какого-то заброшенного склада, где раньше, видимо, хранили запчасти от самолетов, не меньше. По периметру этой развалины умные люди разместили ?глушилки?, которые херили любые сигналы и выводили из строя всю аппаратуру. ?Глаза? от них коротило не по-детски, так что любой засланный сразу же корчился в агонии, если не опалял себе мозги, причем еще на подходе к территории.И стоило только Кьёке отвернуться, читай, выступление отпахать, как Бакуго уже на арену полез и тройку не последних бойцов из строя вывел. А когда она с испуганным выражением лица и глазами-плошками подозвала его в перерыве, чтобы спросить, что за хуйня творится, Бакуго посоветовал бабло на него поставить:—?Давай! Не подведу. Заработаешь хоть… зря меня, что ли, пиздят? —?ухмыльнулся он ей, а потом кровью сплюнул, спасибо, что не зубами. Где он капу раздобыл, деве декаданса выяснить так и не удалось. Она и выговаривать Бакуго ничего не стала?— просто пошла искать букмекера, чтоб заложить свой гонорар хер знает зачем.И не прогадала. Бакуго выступил в последнем за вечер бою, получил хорошо по носу, так что хрящи хрустнули, хорошенько по почкам (так что потом он два дня мочился кровью), но и свой заработок тоже. А Кьёка?— ставку, помноженную на десять, потому что никто из ставочников не ожидал от новичка какой-то пользы, на чем и прогорели.Приключение вышло забавным, но Бакуго после веселых выходных от начальства получил по первое число: ему выговорили за битую рожу, посоветовали еще раз сходить к психологу и наконец-то решить проблемы с гневом, а еще принудительно отправили в отпуск.Последнее было возможно и по закону, поскольку Бакуго уже наработал положенное число дней, а местами набежали и часы за переработку в течение года, так что, несмотря на все маты, из офиса его попросили, благо что не распрощались с ним окончательно.И свой двухнедельный отпуск Бакуго, конечно же, просрал в компании Кьёки, с которой он бухал, зарабатывал нелегальное бабло боями и веселился, как мог. Как никогда в жизни.И все в этом угаре было прекрасно, пока они с Кьёкой не решили прикола ради сходить на свадьбу, устроенную семейным центром. Кьёка?— чтобы нахаляву натрескаться, а Бакуго просто так, за компанию, поскольку уже привык куда-то ходить с ней и ее корешами.И этой встречи, что случилась с ним в семейном центре… этого гостя из прошлого Бакуго никак не ждал.