Ключ Третий - Невидимый (1/1)

- Покурим?- Покурим.Так и живём. Курим. Молча.- Ты видел "Фонтан"?- Нет.- Посмотрим?- Конечно.Так и живём. Смотрим молча.Я шёл очень долго, несколько тысяч лет, шёл прямо, прямо и только вперёд. Нет, я много сворачивал с пути, много останавливался и убегал. Но, в итоге, я дошёл до своего личного Космоса.

Космос мой оказался лазурным, глубоким, как сто Марианских Впадин, бесконечным колодцем, в котором звучат только капризные белые звёзды. Там было прохладно, как в реке весной, слишком свободно дышалось и, казалось, кроме звёзд не было ни черта. И я пошёл дальше.

Мой Космос оказался конечен, как и всё, как и всё на свете, тьме и полумраке: он закончился неожиданно, резко, как строчка в тетрадке, напоровшаяся на вертикальную красную линию полей. А там, за красной чертой, оказался Вьетнам. Мой личный, настоящий, дышащий и душный Вьетнам.Когда я оказался в Ханое, был вечер, бархатные сумерки и такой сильный запах мокрой пыли, что его можно было брать в горсти и лепить своё будущее. Я не лепил, я не хотел строить что-то сам, как делал всю жизнь: мой Вьетнам придумал для меня свою историю и я не собирался с ним спорить.Гостиница оказалась небольшим домиком, стоящим на высоких столбах: уютный холл, четыре комнаты для гостей и невероятная терраса чёрного дерева. Я вошёл в южную дверь, перехватил лямки полупустого рюкзака и пошёл к хозяину отеля. Когда я выбирал комнату между свободными третьей и, почему-то, пятой, в западную дверь вошёл он. Ну, конечно, тогда я ещё ничего не знал.Я выбрал пятый номер, я всегда любил странности и нестыковки. Ночью начался ливень, огромный, шумный, словно стеклянный, грозящийся затопить, кажется, весь мир. Тяжёлые маслянистые капли бились в мои стёкла, в восковые листья растений, окружающих отель. Наутро ливень не кончился, он только усилился и хозяин - древний на вид старик с белоснежной бородой, по имени Дрёма - сказал мне, что начался Сезон Дождей, что мне придётся тут остаться, мне и второму постояльцу, кем заняты две комнаты, он так и не сказал, только улыбнулся хитро. Остаться тут на пять с половиной месяцев, пока не пройдёт дождь. Дороги размыты, выйти нельзя даже на задний двор.

Я пожал плечами - плевать мне, Ханой мне полюбился сразу, а спешить мне больше некуда: я знал, что Вьетнам, это окраина моего Космоса. Так что я надел новенькую вишнёвую футболку, хрусткую и свежую, да вышел на террасу - завтракать.Терраса - просторная площадка под лиственным навесом, держащимся на витых столбиках, выходит на Край Света. Потоки Ливня стекают в Бесконечность, давая Небу возможность выливать новые и новые тонны ароматной воды на землю. У самого края растут колючие камыши, прогибающиеся под бесконечными каплями. Дождь заполняет всю планету, но на террасе сухо - я не знаю, как Дрёма это делает.Столбики увиты вьюнками, пахнет пыльцой и горьким травяным соком, тепло. По краю навеса висят красные бумажные фонарики, которые делают это Дом На Краю Света особенно уютным, делают его настоящим Домом. Посередине террасы стоит большой уютный стол, стайка разномастных стульев с плоскими цветастыми подушками, да пара огромных горшков с папоротниками по углам.Вот тут-то и начинается моя история.У ограды, ткнувшись виском в витой столбик, стоял он: тонкий, спокойный, лохматый со сна. Тот, кто вошёл в этот отель одновременно со мной.- Как думаешь, что будет, если прыгнуть с Края?Его голос юркой рыбкой нырнул мне в уши, смешиваясь с глухим перестуком капель вокруг - подошёл и встал рядом. Вот он, совсем близко, совсем настоящий - Край Света.- Наверное, ты упадёшь на черепаху. Или на слона.- Или на кита. - он повернулся ко мне и улыбнулся. - Кали-Юга. Меня так зовут.- Кали-Юга. Последняя эра, после которой начинается обновление времени. Калипсо.Он кивнул, вдохнул поглубже тёплый влажный воздух, вытянув руки под водяную стену за оградой.- Завтрак?- Да.Апельсиновый сок, салат из неизвестных трав, медовое печенье и очень крепкий кофе.Я сидел напротив него, он говорил и говорил, обо всём на свете: он попал в мой Ханой совершенно случайно, он сыпал именами, фактами, мелочами, словно я сто лет знаю и его, и его жизнь. Я слушал, впитывал в себя совершенно незнакомый покой, лентами вырывающийся из этого мальчишки. А потом я увидел белый, белее его кожи, ровный широкий шрам вдоль его левого предплечья. Кали-Юга. Конец всех времён. Не похож на самоубийцу, я знаю и боюсь самоубийц: боюсь всех тех, кто мог сделать то, на что мне не хватало смелости. Но с ним всё оказалось совершенно иначе: к этому шраму захотелось прижаться щекой, забрать, но ни за что не стирать его - есть вещи, которые нужно помнить.Кали-Юга оказался копилкой того, что я не люблю в людях, но мой Ханой, отправивший нас в Дом На Краю Света в самом начале Сезона Дождей, всё решил за меня. Я влюбился.

И стало легко.Дом На Краю Света меняет людей, он смягчает углы и иглы, затирает шрамы и стягивает дыры в груди. Кали был острым, был злым, злым из самого нутра. Таким его считало всё прошлое, таким его сделало это прошлое. Он был сплошной дырой, холодной и пустой: он был сгустком Пустоты. А Ханой решил, что он должен быть моим; я боюсь пустоты; он изменил Кали-Югу мягко, незаметно, в первые несколько дней.Старик Дрёма иногда сидит с нами на террасе и улыбается себе в бороду. А глаза у него синие-синие, хитрые и мне кажется, что он и есть душа Ханоя. Дрёма знает что-то и про меня, про мои перемены, про моё прошлое и про мои дыры. Но я не помню, не помню решительно ничего из того, что было до того, как я нашёл Вьетнам на краю своего Космоса - зачем мне это?Я держу тёплые руки Конца Всех времён, перебираю его светлые волосы и слушаю, как он растягивает "Калииипсо". Моё время кончилось на нём. Смылось Великими Дождями, мы живём тут уже больше месяца.Мы ужинаем на своей террасе, Кали-Юга рассматривает бьющиеся на влажном ветру красные фонарики, в которых никогда не гаснут свечи.- Господь дал нам маковый цвет, дал нам порох, дал имя одно на двоих, и запеленал нас в узоры чугунных решёток. И стало светло, как бывает, когда в самом сердце рождается стих, и кто-то с любовью помянет кого-то...

Он смеётся, он не умеет петь, но поёт по вечерам. Я пью белое вино, сладкое, как цветки на вьюнках, курю цигарки и смотрю на него.- Кали, ты знаешь, что тут написано?Он оттягивает свою любимую чёрную футболку, на футболке - белый прямоугольник с красным кругом и колонки золотистых иероглифов. Я подхожу и тыкаю пальцем ему в грудь.- Вот этот - "любовь".

Он улыбается, рассматривает "любовь", а у меня что-то горит внутри. Я смотрю на свой палец и понимаю, что он лежит чуть слева, под ключицей. На сердце.- Там - любовь.Он очень серьёзно кивает и смотрит мне в глаза.- Покурим?- Покурим.Так и живём. Курим молча, под уже привычный гомон дождя, Ливня, который, кажется, не кончится никогда. Смотрим на Край Света, за который уносится вся вселенная, кроме нашего Дома На Краю, в котором мы оказались заперты на полгода, сотней случайностей, сердцем моего Ханоя.Сейчас всё совершенно иначе, Кали-Юга ещё злится в морозном, совершенно другом городе, и Калипсо молится только о том, что однажды Ханой проснётся, позовёт их обоих. И они войдут в Дом На Краю Света через разные двери, чтобы начать жить заново.