Ключ Второй - совсем новенький, плоский, с чёрным кольцом. (1/1)

В этом Городе - семь месяцев зимы. Этот Город состоит из пробок, угрюмых лиц и бесконечности согревающих и горячительных.Этот Город подарил мне его однажды: внезапно, я не ждал и не просил. Но Городу виднее, он всегда был мудрым, я не привык с ним спорить: подарил, значит, так нужно.Я стоял и смотрел на Город с высоты двадцати пяти этажей, любовался бусами автострад и пайетками витрин магазинов. Мой Город всегда был ветреным, менял любимцев, фаворитов и Избранных каждые несколько минут, хотя со мной вот как-то оставался всегда, не отрекался. Мой Город всегда был ветреным, продуваемым со всех сторон, даже стены всех домов в Городе - выщерблены ветрами, обесцвечены ими.Я прятал горло в воротник плаща, грел руки в карманах и просто был. Быть мне нравится, пожалуй, больше всего. А потом на моей крыше появился он, что-то крича в мобильный, согнувшись почти пополам, пробираясь по встречной прохладного, западного ветра.И всё, всё произошло в этот момент. Спорить было бесполезно - мой подарок споткнулся и, пытаясь устоять на ногах, схватил меня за плечо.У него жёлтые глаза, чуть потресканные губы и чуть обиженное выражение лица.Теперь мы оба уже и не вспомним, кем были до этой встречи. Да и к чему нам эта память, когда всё так?Я прихожу домой всегда чуть позже, устаю на работе, выматываюсь почти до предела. Прихожу, стягиваю неизменный плащ в прихожей и, наконец-то, падаю головой ему на колени. Он никогда не спрашивает, никогда ничего не требует. То, что он кричал тогда в мобильный - было его последними словами, с тех пор он не издал ни звука. Я не знаю его имени, не знаю о нём ничего, но я уже сказал, что эти знания нам ни к чему. За каждый свой подарок Город берёт достойную плату.Я лежу у него на коленях, треплю завязку на его штанине, пока он не возьмёт мою ладонь и не прижмёт к своим губам. Он шепчет что-то беззвучно, я давно научился понимать его вот так. Он говорит, что сделал ужин, что долго ждал, что чай сегодня с васильками, потому что нашего, с шиповником - в лавке сегодня не было. Он смеётся, так же беззвучно, идёт на кухню, шипит чайник. Наверное, наверняка шипит - я почти помню этот звук.

Город всегда был мудрым - зачем слух тому, чья любовь не может говорить? Ни к чему мне слух, разве что без музыки порой не уснуть и всё кажется тщетным. Но я привык, привык и к этому.В этом Городе - семь месяцев зимы, мокрый снег, наледь, угрюмые дворники скребут улицы лопатами по утрам. Мой мальчик боится холодов, не спит, не спится ему от холода. Боится спать - а как приснится лето, как весь день с этим ходить? Поэтому он почти никуда не ходит, у него целый шкаф свитеров, шарфов, сплошные шерстяные носки и варежки. А мне вот нравится работать, уставать, скучать по нему до колик в животе, чтобы вернуться к полуночи и вот так просто ткнуться виском ему в колени.Мы живём высоко, почти у самого Неба, на нас смотрят все ветра, бьются в окна. Мне нравится вспоминать гул, низкий густой гул, когда один из них скребётся в окно, как раненная птица. Теперь у нас в доме постоянная тишина.Иногда, когда мой Мальчик спит, укутавшись во все одёжки, в охапку одеял, прижавшись ко мне всем телом - мне мучительно хочется вспомнить. Хотя бы своё имя. Хотя бы то, кем был он до нашей встречи - я точно знал. Знал. Я уверен. В такие ночи я не сплю до рассвета, мучительно, миллиметр за миллиметром, изучаю идеальную белизну потолка, и вспоминаю. Ничего, конечно, не выходит. После таких ночей у меня раскалывается голова, я пью кофе тоннами, стараюсь не уснуть на рабочем месте. После таких ночей я ухожу с работы пораньше, иду по своему Городу, петляю в поисках незнакомых улиц, лавочек, магазинчиков или парков. Покупаю у старушки-соседки пару лисьих хвостов, тряпичный пакетик чая с шиповником, жареный миндаль в кульке и красных-красных вишен, которые у этой старой ведьмы всегда свежие, сочные и тёплые - словно только что с летней ветки.Мой Мальчик заваривает чай, развешивает хвосты над кроватью, потом усаживается на кухне, завернувшись в плед, и ест вишни. Полупрозрачный сок брызжет ему на пальцы, на улыбающиеся губы, он раскладывает косточки на столе в форме сердца.

Раз в год мы пьём коньяк, в тот день, когда мы встретились. Всегда идём на "нашу" крышу, с одной бутылкой и пачкой сигарет. Он прячется за бортиком, сидит на корточках и протягивает мне ладони, сложенные ковшом - помогает мне прикурить. Холодно, но я не ношу перчаток - он держит мои руки у своих губ на тот случай, если захочется что-то мне сказать. Мы допиваем весь коньяк, до последней капли, мой Мальчик начинает улыбаться, не смотря на ветер. В конце я курю сигарету, бросаю окурок в пустую бутылку, и мы идём заниматься любовью. Перед этим днём я всегда беру три выходных.Завтра как раз этот день, я уже купил тёмного коньяку, новую шапку для моего спящего Мальчика, я уже готов уснуть. Мой Мальчик ворочается во сне, тянет к себе мою ладонь и что-то шепчет.Но я вспомнил за секунду до. Вдруг, неожиданно и немного больно. Вспомнил свои крылатые сандалии, шершавое тепло пергамента, исписанного мелким, убористым почерком старика Зевса, вспомнил тёплые ветра и запах моря.

Я посильнее обнял моего Мальчика, прижался губами к его виску.- Мы переезжаем, Антей. Хватит мёрзнуть. Мы переезжаем туда, где тепло.